Послали за плесковичами, которые ждали в княжьей избе.
– Гремята! – завопил обрадованный встречей с родичем Славигость. – Показывай невесту, которую привез!
– Славига! Брате! Вот Доля привела свидеться! Да как же показывать – девка-то не…
– Князь согласен эту взять! Я им уж растолковал, как ваш род хорош и почитаем.
– Да уж мы-то никому славы доброй не уступим! – ободрился Гремята. – Однако растолкуй мне, зачем вам девка?
– Да князю жениться! – втолковывал Славига ополоумевшему от такой чести родичу. – Согласен князь! Одну вы не уберегли, так эту берет взамен! Коли нам понравится, и коли приданое доброе…
Гремислав воззрился на него, потом на Бельшу.
Тот, как и Аська, сидел с открытым ртом. Мысль предложить Уту в жены Дивиславу взамен сбежавшей Ельки не приходила им в голову – все хорошо понимали разницу между сестрами.
– И что же он… в княгини ее берет? – помолчав, уточнил Гремислав.
– А это как нам понра-авится! – с шутливым вызовом протянул Славига.
Гремислав еще подумал и кивнул:
– Беги, Аська, за сестрой. Пусть она там… поукрасится получше. И во сне не видала такого счастья, а вдруг и дастся! Она девка добрая, Макошь наградит!
Я слышала, что князь Дивислав собрал своих старейшин на совет, и ужасно волновалась.
Теперь он все знает.
Он может послать войско вслед за Эльгой… о боги, только бы их не догнали!
Но, помня, как сильно мы все провинились перед богами и чурами, я понимала, как мало у нас надежды на их защиту. Дивислав мог собрать войско и пойти на Волховец – родовое владение своего обидчика Ингвара.
Прямо сейчас это ничем не грозило Эльге, но означало войну ее мужа сразу с несколькими противниками.
Война!
Это ужасное слово отдавалось в ушах звоном железа, криками боли, страха и горя. Я, к счастью моему, мало видела войны: последняя случилась как раз за год до рождения нас с Эльгой. Но матери нам немало о ней рассказывали, и возле Люботиной так и прижился кое-кто из беженцев, разоренных чудью в тот раз.
Погиб в бою стрый Вальгард – так неужели это лишь начало череды бедствий?
Томясь самыми худшими ожиданиями, я вертелась на скамье, не в силах сидеть спокойно.
Гремятина жена, Святогоровна, причитала шепотом, ожидая всяческих бед.
А с нами-то что будет? А что, если Дивислав обвинит Плесков в пропаже невесты? А нас с нашим всем добром возьмет в заложники – а то и хуже?
Когда с шумом растворилась дверь, мы невольно встали. Ворвалась Держана с выпученными глазами, а за ней маячил Аська с вытянутым лицом.
– Пойдем! – воскликнула она, найдя взглядом меня. – Я как знала! Знала я, что ты нашей княгиней будешь! Идем! Старейшины видеть тебя желают!
Я ничего не понимала.
Держана схватила с ларя паволоку, в которой я приехала, набросила мне на голову, взяла за руку и повела наружу.
Куда? Я даже не успела спросить.
Из-под белого шелка я ничего не видела и заботилась больше о том, чтобы не споткнуться.
Идти пришлось недалеко: шагов с полсотни.
Держана велела нагнуться, сама положила руку мне на затылок и заботливо придержала, чтобы я вслепую не грохнулась о косяк.
Я очутилась в просторной избе, полной народу.
Никого не видела, но чувствовала присутствие десятков человек: слышала гул возбужденных голосов, топот, шорох, движение.
Держана за руку вела меня куда-то вперед.
Остановилась.
– Вот племянница моя, дочь сестры моей и воеводы варяжского Турлава, – услышала я голос вуя Гремяты. – Понравится – пожалуйте, не понравится – не обидьте.
Паволоку чем-то подцепили и потащили с моей головы.
В этот решающий миг я, смешно сказать, испугалась, что ее сейчас уронят на грязный пол – белый-то шелк!
Но вот паволока упала (Держана ловко подхватила ее), и в лицо мне уперлись, как показалось с перепугу, сотни глаз!
Конечно, их там было не сотни, а всего человек двадцать. Но все таращились на меня, как на неведомое диво.
Стало тихо, в молчании проходили мгновения.
А я по-прежнему не понимала, что происходит и что они хотят разглядеть на моем лице. Вид у них был такой, будто каждый читает в моих чертах свою судьбу.
– А что, девка-то справная! – первым произнес невысокого роста, но шустрый по повадке старик с большой загорелой лысиной и совершенно белой бородой ниже пояса. – Хорошая девка.
Все загудели: в голосах слышалось одобрение, взгляды повеселели.
Я осмотрелась.
Какой-то мужчина сделал несколько шагов ко мне. Он был моложе всех, хотя не слишком юн: выше среднего роста, крепкий, с грубоватыми прямыми чертами, которые смягчал короткий нос. Серые глаза пристально смотрели мне в лицо.
А я была так изумлена всем этим, что даже не чувствовала смущения – лишь растерянность.
– Ну что, девица… – неожиданно мягко обратился он ко мне, будто боялся голосом меня поранить. – Как тебя зовут?
– Ута… Турлавова дочь, – пробормотала я.
Уж не он ли и есть князь Дивислав?
Никто не спешил меня просветить, но все намекало на это: его сравнительная молодость, уверенный вид… Узор пояса указывал на вдовство, но уже давнее.
– Ну что, Ута? Пойдешь за меня?
Глаза у князя были добрые, как и голос.
Я еще не понимала, что происходит, но чувствовала: этот человек не причинит мне зла.
– Я – Дивислав, Велебоев сын, князь зоричей, – продолжал он. – Обручен был с твоей сестрой, да сбежала она от меня с киевлянами. Не знаю, как быть: то ли за ней вдогон бежать, то ли тебя взамен взять. Что скажешь? Пойдешь за меня?
Он спрашивает меня?
– П… пойду… – едва разлепив губы, вымолвила я.
Он согласен взять меня взамен Эльги! И тогда он не будет преследовать ее, и воевать будет незачем!
Это было главное, что я в тот миг сообразила.
Мне мерещилось, что нужно скорее закрыть дыру, через которую рвались к нам ужасные бедствия. И закрыть ее было так просто – лишь сделать шаг вперед.
– Ну, вот и ладно! – Дивислав обернулся и протянул руку вую Гремяте. – Беру эту девку!
Все кругом заорали, кто помоложе – даже вскочили, стали обниматься, хлопать друг друга по плечам, будто избежали большой беды.
Вуй Гремята, как брат матери, имел право распоряжаться моей судьбой. Да и мой отец сам поручил ему найти мне жениха; имелось в виду, что тот найдется в Киеве, но не отказываться же, если судьба сыскала его для нас гораздо ближе? Гремята подал руку Дивиславу; Держана вынырнула с рушником и ждала, когда вуй подведет меня в князю, чтобы обвязать полотном наши соединенные руки.
Все вокруг шумели и очень радовались. Принесли пиво, разлили по чашам, подняли рог…
И до меня постепенно стало доезжать – меня отдают замуж!
Не в Киеве, не за «кого-то из дружины Ингвара». А здесь, в Зорин-городке. За Дивислава, бывшего жениха Эльги.
Прямо сейчас.
Просыпаясь по утрам и открывая глаза, Эльга всякий раз заново ощущала, как переменилась ее жизнь.
Первый же ее взгляд падал на большой ларь с отделкой резной кости и блестящей бронзы. Его Мальфрид дочь Ульва привезла в числе своего приданого и очень им гордилась. На крышке лежало платье, которое теперь носила Эльга: из голубого греческого самита с серебристыми узорами в виде кругов, наполненных росточками. Пояс был соткан из синих и красных шелковых нитей, как и вышитое серебром очелье, на котором блестели серебряные же заушницы.
Сев на лежанке, Эльга оглядывалась, будто убеждая себя, что это не сон.
Теперь она спала не на полатях, где младшие братья и сестры вечно возились и шептались, прежде чем уснуть, а на скамье: на полатях тут укладывались княгинины челядинки.
У Мальфрид имелась своя особая изба, где она жила со своей челядью и детьми.
У князя Олега вечно толпился народ, там ей было слишком беспокойно.
Невесту своего брата Ингвара княгиня приняла с такой радостью, что, кажется, не смогла бы обрадоваться сильнее, даже если бы Мистина и правда привез ее родную сестру Альдис. Вскоре Эльга поняла, в чем дело: эта женитьба Ингвара давала Мальфрид возможность не расставаться со своим сыном Оди, поэтому княгиня готова была отдать что угодно, лишь бы свадьба состоялась. Пока что она подарила Эльге несколько греческих платьев из своих запасов, сорочек, поясков и прочего, чтобы невеста «княжича Ингоря», как его тут называли, выглядела достойно.
Самого Ингвара, к большому разочарованию Эльги, в Киеве не оказалось: он с дружиной уехал провожать торговый обоз через пороги, что считалось довольно опасным предприятием.
– Ну, кто же знал! – оправдывая брата, Мальфрид с сожалением разводила руками. – Ведь Мистина за тобой еще осенью отправился, с полюдьем, без четверти год прошел, никто же не ведал: сладится ли дело да когда сладится? А Инги дома-то не сидится, ему бы только дела ратного себе найти, без того и свет не мил.
