Но Пайзл еще лучше знает, что она упряма и своенравна, что не откажется от своего намерения даже в том случае, если бы могла таким образом спасти брата, вот как раз это, придя в отчаяние от бессилия, хотел он ей сказать, когда в комнату вошел Юришич и, не взглянув на него, направился прямо к Елене.
Брань Рашулы и поведение Пайзла при разговоре с Еленой свидетельствовали, что между пайщиками страхового общества возник новый конфликт. Кроме того, по некоторым словам Елены Юришич понял: конфликт назрел также между Пайзлом и его женой. Забыв во время встречи с сестрами и их приятельницей о треволнениях сегодняшнего дня, он снова к ним вернулся, его особенно заинтересовало, знает ли Елена об интриге Пайзла против ее брата, и не по этой ли причине они поссорились? Но почему тогда Елена так спокойно реагирует на смех брата? Это его возмутило, потому он и вернулся с тайной надеждой до конца выяснить намерения самого Пайзла.
— Извините за беспокойство, сударыня, — сказал он с явным смущением, — вы только что слышали, наверное, смех во дворе. Это ваш брат.
— Знаю, — сказала Елена, глядя на него с улыбкой. Красивый мальчик, подумала она.
— Мне не известно, — продолжает Юришич, возмущенный ее спокойствием, — говорил ли вам муж, чего хочет ваш брат. Дело в том, что он очень стремился увидеться с вами.
— И это я знаю, — спокойно продолжает она смотреть на него и на Пайзла вдруг взглянула, без цели, просто так, случайно, но Пайзл, обеспокоенный присутствием Юришича, понял этот взгляд как знак, что вместо Елены отвечать надо ему.
— Сударь, — он встал, и в один момент мрачная тень на его лице сменилась выражением сердечности, — мне понятна ваша забота о брате моей супруги, но я сам о нем не забываю. Мы как раз говорили о нем и намеревались позвать его сюда. Вы знаете, как трудно с такими людьми.
— Как бы тяжело не было! — заметил Юришич, крайне недовольный, что говорит Пайзл, а не Елена. — Сударыня, верно, не знает, что ее брат через час-два, а может быть, и раньше, будет отправлен в сумасшедший дом?
— И это я знаю, — не скрывая нетерпения, встала Елена, прежде веселая, а сейчас сердитая. — Я вообще не понимаю, Пайзл, с какой стати я должна оправдываться перед человеком, который даже не представился?
— Это господин Юришич, проходит по делу о покушении, — поспешил разъяснить Пайзл. В сущности, сейчас он в равной мере боится гнева Юришича и своей жены.
— Все равно. — Елена снова садится, она припомнила, что видела его на суде. — Значит, это вы! — улыбнулась она. — Передайте привет моему брату.
— Я передам, — нахмурился Юришич. Откровенность Елены ему приятнее, чем лицемерие Пайзла. Но не кажется ли, что эта откровенность более жестока, чем лицемерие Пайзла? — Жаль мне, однако, что этот привет вы не передадите ему сами.
— Разве вам не нравится быть моим уполномоченным? — кокетливо спросила его Елена.
— И все же вы могли бы это сделать сами. Сознательно или нет, но ваш супруг не имеет права отговаривать вас от встречи с братом. Я уверен, что ничего не случится, о чем бы вы могли пожалеть, если позовете брата. А ему вы доставили бы огромную радость.
— Хочешь, я его позову? — обратился Пайзл к Елене. Он делает это против воли, но ему все время боязно, как бы не ввязаться в ссору с Юришичем в присутствии Елены.
— Нет! — отрезает Елена, перестав улыбаться Юришичу. Она могла бы смягчить, приукрасить это свое «нет», оправдать его какой-нибудь причиной или ложью, но она отказалась упрямо и сжала губы.
Наступило непродолжительное молчание. И во дворе воцарилась необычная тишина, как будто все там, внизу, замерли или исчезли.
— Много искренности, надо полагать, в этом привете, который вы шлете через меня! — едко и грустно заметил Юришич. Что это у нее, страх или ненависть? Он ожесточился. — Ничего не надо бояться, сударыня. Господин Пайзл, о котором все в тюрьме знают, что он — с вашего ведома или без оного, мне это не известно — виновен перед вашим братом, господин Пайзл не имел пока никаких неприятностей, ни разу Петкович не обвинил и даже не упрекнул его.
— Не обвинил? — неожиданно вырвалось у Елены, и она почему-то встревожилась. — Но в чем он перед ним виноват? И вы, должно быть, думаете, я боюсь его позвать, потому что я тоже в чем-то виновата перед ним? Прелестно!
— Прекратите эти глупости, не время сейчас! — спохватился Пайзл. Он приметил, что в дверь заглянул охранник, и загорелся желанием поскорее отвязаться от Юришича.
— Вы, может быть, и не боитесь! — для виду уступил Юришич. — Подозрение в основном падает на вашего супруга. Подозрение, что он в сговоре с правительством упрятал вашего брата в тюрьму. Да, не взыщите, сударь! Похоже, интересы правительства и ваши личные совпадают, поэтому-то он оказался здесь, а вы выходите на свободу.
— Это низко, низко! — глаза у Пайзла сузились, он со страхом и надеждой смотрит на Елену. Ведь и ее Юришич оскорбил!
Елена молча наблюдает за обоими. И это сделал Пайзл? Подобное предположение уже долгое время не давало ей покоя, и она знает, что могло толкнуть Пайзла на этот шаг: так легче добиться опекунства. Но неужели для этого Пайзлу надо было вступать в сговор с правительством? Ведь она прекрасно знает, что такое сговор; сама пошла на него в Вене!
— Вы непочтительны, милый юноша, — ударила она перчатками Юришича по руке. — При других обстоятельствах я бы сказала вам: если у вас есть дело к господину доктору, то решайте его с ним без меня. В данном случае я полагаю, что вы заблуждаетесь.
— Конечно! — с облегчением подтверждает Пайзл. — Все эти гадости распространяет здесь обо мне одна банда.
— С которой вы ведете переговоры и целыми днями ссоритесь. И недавно в коридоре Рашула наверняка кричал на вас, а не на Розенкранца! Так же он кричал на вас и утром. Разве Рашула перестал уже брать на себя ответственность за распространение слухов о вас, ведь сегодня утром он так славно этим занимался?
Пайзл испугался. Юришич представляется ему Мефистотелем, явившимся для того, чтобы сильнее разжечь распри между ним и Еленой.
— От типов, подобных Рашуле, мне ничего не надо! Это навет! Собственно, чего вы хотите? И что это за манера? Это же непристойно, вы, как дикарь, накинулись на человека в присутствии дамы, да и даму не пощадили! Да, вы и на нее обрушились. Стыдитесь! Ни слова больше! Хватит!
Он повернулся к Елене, а та, с недоумением рассматривая их обоих, тихо смеялась про себя. Ей было ясно, что Пайзл и этот юноша запутались в глубоких противоречиях, поводом для которых послужил ее брат и эта банда во главе с Рашулой. И вероятно, Юришич прав. Но тогда и она, по крайней мере, когда речь идет о ее брате, она тоже виновата: не сама ли она отдала его на милость и немилость Пайзлу, который, возможно, превысил свои полномочия! Вот почему определенная вина лежит на ней самой. Но неужели ей надо каяться! Это ее абсолютно не касается! И для Юришича было бы лучше не впутываться в эти дела. Глядя на него, она мысленно рисует пластическую картину, как этот юноша, этот стройный, мускулистый, неуемный человек, не морализует, а лежит у ее ног, а она стряхивает ему на голову пепел с сигареты; милая забава, которая ей представляется символом ее женского самодержавия! И эта картина заставляет ее смеяться в душе, и все ей кажется смешным, ей смешно даже то, что сейчас внизу, у тюремных ворот, ее, наверное, ждет доцент. Однако пора идти, надо собираться в дорогу.
— И я думаю, что хватит. — Она встала. — Все это бессмысленно, господа. Будь здоров, Пайзл, и не беспокойся обо мне! Господин Юришич меня не мог обидеть. Если и намеревались, то это вам не удалось, — обратилась она к нему. — Но спасибо вам за заботу о моем брате. Если вы полагаете, что это его может обрадовать, передайте ему привет от меня, хотя я, к сожалению, в это не верю. В противном случае, знайте, я со спокойной душой позвала бы его сюда.
— Со спокойной душой? — многозначительно переспросил Юришич. Эта женщина, словно глухая, холодная бездна, воплощение всех пороков и абсолютно беспорочное существо, потому что она не размышляет о своих поступках. — Но он вам шлет привет! — шепчет он дрожащим голосом, почувствовав дикое желание уничтожить эту женщину. А как же иначе, если не физически? Он повернулся, весь подчиненный этой мысли, но из глубины двора сюда донесся вопль Петковича, который пронзил его насквозь, заставил окаменеть: «Это не я!»
— Слышите? — Пайзл прервал зловещее молчание, которое было вызвано последними словами Елены, и торжествующе оживился. — Ну конечно, это уже не он! С ним ничего больше не может случиться. Что вам от нас надо? — накинулся он на Юришича.
— Ничего, от вас больше ничего! — вслушиваясь в одинокий крик, выдохнул как при одышке Юришич. — Похоже, что он у вас у обоих на совести! — он поймал взгляд Елены, который ему показался безумным, как взгляд человека, смеющегося над чьей-то погибелью, но не осознающего, что и сам погибает!
