— Ну, давай, зови своего ползучего папашу! — глумился Хавр. — Зови на помощь всех лесных тварей — хорьков, муравьев и землероек!
Рука очень болела. Но Волх перехватил поудобнее меч и следил исподлобья за Хавром. Тот уже был совершенно уверен в победе, он приближался к противнику, беспечно открытый для удара. Ой, не напрасно ли?
Не спешить, — велел себе Волх. Пусть подойдет еще ближе. Сердце Волха отчаянно стучало. Он стоял неподвижно, согбенно, слегка покачиваясь. Пусть Хавр решит, что он едва держится на ногах, — тем более что это так и есть. Еще, еще ближе… Сейчас!
Хавр бешено зарычал, хватаясь за раненое плечо. Промазал, разочарованно простонал Волх. Но зато теперь они с противником были на равных — оба вынуждены драться левой рукой.
— Я же говорил — сам справлюсь, — в первый раз позволил себе усмехнуться Волх.
— Размечтался! — новый натиск руса был ужасен. Клинок просвистел в пол-ладони от Волховой головы. — Настоящий бой только начался, червячонок.
Червячонок? Где-то он уже слышал это дурацкое прозвище. Где-то… И вражий взгляд при этом так же сверлил его насквозь. Так же? Нет, тот же! Тот же взгляд! Это Хавр вышел на него огромным медведем в последней стычке за Новгород. Это он привел оборотней, своих страшных Безымянных…
Хавр понял, что Волх догадался. Черный морок окутал его с головы до ног. Рус не превратился в быка, но словно сделался выше ростом и шире в плечах. Окровавленная рубаха придавала ему совсем жуткий вид.
— Во имя Перуна, которому служу! — проревел он, и голос его разнесся над Перынью небывало мощным эхом. Как будто само небо отразило этот рев, как будто могучее небесное божество отозвалось на призыв.
— Во имя Велеса, — прошептал Волх и вытер лицо рукавом, но только размазал новую грязь. Он уже понял, что свой маленький шанс на победу он бездарно потерял. Но звать отца на помощь не стал. Все равно боги сами решают, чью сторону занять, — затем и нужны поединки. И если он ошибся, обвиняя Хавра в убийстве брата, то тут зови не зови…
Дождь беспощадно сек истекавшую водой землю. Где-то в небесах начиналось ворчание, слабый сполох сверкнул над лесом — как будто боги тоже ввязались в схватку. Шла первая гроза.
Меч в руках руса отплясывал грозные коленца, стремительное острие рисовало сверкающие линии. Они сбивали с толку, отводили взгляд. Голос Хавра звучал словно отовсюду:
— Жалкий дурак, ты думал, что можешь бросить вызов Перуну? Твой скотий бог не даром трусит встречи с великим громовержцем! Один взмах небесного копья — и он будет корчиться в предсмертных муках, совсем как ты! А твои соплеменники, принося Перуну обильные жертвы, забудут вас обоих.
— Не надейся! Никто не станет молиться твоему людоеду! — тяжело дыша, выкрикнул Волх. О, как ему сейчас не хватало бесшабашной веры в свои силы и в поддержку отца! Но в этом бою — как и много раз в жизни — он снова был одинок.
— Будут, еще как будут, — усмехнулся Хавр. — Они поклонятся сильнейшему — так всегда поступает быдло. Перун — бог воинов и князей, а Велес — бог смердов и холопов, бог жалких дикарей, не державших в руках меча.
— Хромает, как старая цапля! Добей его, Хавр! — гоготнул кто-то из русской дружины. А следом и все русы захохотали.
Этот смех как хлыстом огрел Волха. Он представил себя со стороны: вот он стоит в грязи и в крови, припав на колено раненой ноги, опираясь немощной рукой меч, — и это на глазах у всего города. Друзьям, должно быть, стыдно за него, а враги радостно ржут. Он собрался умереть героем, а вместо этого его осмеяли, как дурака. Будь он зверем, у него шерсть на холке встала бы дыбом от ярости и обиды.
— Бедолага, — удовлетворенно осклабился Хавр. — Видишь? Ты просто смешон. Какая жалкая смерть! Даже рука не поднимается тебя прикончить.
Он повернулся к Волху спиной и торжествующе потряс мечом. Русы отозвались одобрительным рыком.
— Эй, словене! — продолжал красоваться Хавр. — Как поступить мне с ублюдком вашей княгини? Зарезать его на жертвенном камне? Или сделать своим холопом? Хороший ошейник пойдет ему на пользу. Пусть…
Вдруг рус захрипел, зашатался и тяжело рухнул на колени. И словене и русы охнули от неожиданности. Из груди Хавра торчало острие меча. Дождь смывал густую кровь, стекавшую по краю.
Волх стоял позади. Его трясло от бешенства, он, кажется, не понимал, что сделал. Он даже не смог удержать меча, рукоятка которого качалась в спине умиравшего Хавра. Из толпы послышались первые крики:
— Нечестно! Не по правилам!
— Он должен был его окрикнуть! Нельзя со спины!
— Убийца!
— Какие, у лешему, правила! — заглушил крики басовитый голос Клянчи. — А мальчишку ночью удушить — это по правилам?
— А ты попробуй докажи!
— Хорошо, каких еще доказательств вам нужно?! — хрипло воскликнул Бельд. — Если бы боги не были на стороне князя Волха, он ни за что бы не победил!
— Это не победа! — твердили в ответ. — Это не честный бой!
Волх тяжело дышал и смотрел исподлобья на взволнованную толпу. Хавр на коленях стоял у его ног, понурив косматую голову. Он был уже мертв, но меч не давал ему упасть. Волх резко вырвал меч из спины убитого, и тело мешком рухнуло в траву. А Волх едва не закричал от боли в поврежденном плече. В глазах у него мутилось, и лица друзей и врагов неразличимо сливались.
— Ну?! Кто еще хочет от меня доказательств? — прорычал он и, как слепой, побрел по кругу с угрожающе выставленным мечом.
Русы загудели, хватаясь за оружие, но принимать вызов никто не спешил. Бельд выбежал в круг, став рядом с Волхом. Дождь неистово лупил по головам и по лицам.
— Все, что вершится в круге, происходит по воле богов, разве нет? — настаивал он.
— Тебя, холоп чужеродный, не спросили! — крикнул кто-то.
— Хорошо, спросите своих людей, свободных и почтенных, — холодно ответил Бельд. — Тихо, тихо, — прошептал он Волху, который рванулся было ответить на оскорбление. — Вон, дружинников своих спросите. Разве я не прав? Мичура? Малюта? Волобуй?
Он обращался к уважаемым людям, и те озадаченно теребили бороды. С одной стороны, в таком ударе со спины не было воинской доблести. С другой стороны, сакс совершенно прав. Это боги допустили, чтобы Хавр вел себя, как опьяневший от легкой победы подросток. И боги дали Волху силы и дерзость этим воспользоваться. Но самое главное — страшный Хавр мертв. Гипнотическая сила его взгляда рассеялась. Многие впервые за долгое время почувствовали, что освободились от гнетущего страха.
Бельд первым почувствовал, что настроение толпы снова изменилось. Замешательство — значит равновесие. Надо воспользоваться, надо подтолкнуть…
Он вернулся на свое место и уже оттуда крикнул:
— Волха! Волха хотим в князья! А вы что тупите? — толкнул он Клянчу в бок.
— Волха! — спохватившись, заорал тот.
Эти крики раскачали толпу, как маятник. Сначала сторонникам Волха вторило несколько голосов, потом они слились в общий гул и рев:
— Волха хотим! Волха!
Бельд, торопливо схватив друга за руку, потащил его к идолу Велеса. Волх едва поспевал за ним, хромая.
— Давай, поговори с ними! — шептал по дороге сакс. — Еще немного, и все решится. Тебя либо признают князем, либо порвут на части. Жаль, что ты Хавра так, сзади…
— Ах, тебе жаль?! — вскинулся Волх. — Может, ты жалеешь, что это не он меня убил?
— Если бы он тебя убил, я сам дрался бы с ним до смерти, — холодно ответил Бельд. — А после меня — Клянча и все наши. Но мне жаль, что тебе теперь до конца твоих дней придется доказывать, что ты по праву стал князем…
Волх хмуро покосился на сакса. На языке вертелись обидные слова, но сейчас было некогда препираться. За спиной у него уже вырос деревянный Велес.
Отец! Хотя бы сейчас! — наконец взмолился Волх. — Я твой сын, и мой позор — это твой позор. Не допустишь же ты, чтобы меня побили камнями, как собаку? Пусть они признают меня!
Мичура неуклюже опустился на одно колено:
— Присягаю на верность князю Волху. Волх Словенич, клянусь служить тебе верно, как служил твоему отцу!
Волх ничего не успел сказать, но Бельд уже наступил ему на ногу, шепнув:
— Только не возражай!
Но Волх и сам догадался проглотить едва не сорвавшееся с языка: «он мне не отец».
Вслед за Мичурой Волху присягнула вся дружина Словена. Последнее слово осталось городским людом, и оно тут же было сказано:
— Волх — князь! Правь нами, Волх Словенич!
Как ни странно, никакого триумфа Волх не испытывал. Пронзительный восторг, с которым совсем недавно он выходил на крыльцо княжеского терема, исчез. Боль, усталость, скучные расчетливые мысли — как похмелье после праздника. Тогда какая-то волна мгновенно вознесла его над обыденностью, наделяя божественными полномочиями. Сейчас он сам себе казался узурпатором, хитростью занявшим чужое место.
