– Что ж, посмотрим, – лениво заметила Эмили. – Бог свидетель, я привыкла к переменам. Ты просто плутишка, Генри. Мне за тебя стыдно!
Пальмерстон ухмыльнулся, и вскоре Эмили тоже заулыбалась.
– Если бы я не был плутом, ты бы не вышла за меня замуж. И ты просто без ума от всяких перемен. И тебе бы хотелось стать женой премьер-министра, не так ли?
– Да, я была бы этому рада, и я весьма разочаруюсь, если тебе не удастся достичь этого.
– Разве я когда-нибудь не добивался своей цели? – нежно спросил он ее. – Если я что-либо обещал тебе, ты всегда получала это.
Дверь кабинета принца Альберта тихо открылась. На секунду Виктория замерла на пороге. Она увидела, что он смотрит из окна на Большой парк Виндзора. Садилось солнце, окрашивая окрестности в алый цвет. Это было рождественское солнце, как его называли их дети. Вся комната была залита этим странным кроваво-красным декабрьским светом. Королева обратила внимание, что свечи не горели и не были задернуты шторы. Альберт был таким методичным и внимательным, что не разрешал слугам его беспокоить. Он стоял один в красных сумерках, и жена поняла, даже не увидев его лица, что у него разрывалось сердце.
– Альберт!
Она осторожно закрыла дверь и, когда пришла к нему, уже перестала дрожать, и глаза у нее стали сухими.
– Альберт, дорогой!
Принц медленно повернулся к ней. Она поняла, что он стоял и плакал у окна.
– Виктория… это ты?
– Я везде искала тебя, а потом решила, что ты здесь работаешь.
Они стояли друг против друга. Виктория взяла его руку и положила себе на грудь.
– Любовь моя, – наконец промолвила она. – Я не знаю, что тебе сказать.
– Ничего, – устало ответил он. – Я надеялся, что ты не узнаешь, но это невозможно.
– Я видела газеты, и лорд Кларендон приходил ко мне с отчетом о том, что случилось в Лондоне. Любовь моя, они были вынуждены все сказать мне. Я молила Бога, чтобы мне удалось смягчить для тебя этот удар.
– Правда иногда бывает очень жестокой.
Альберт вернулся к окну и сел на мягкий диванчик. Виктория подобрала юбки и опустилась рядом. Багровое солнце теперь освещало их обоих.
– Тысячи твоих подданных ждали целый день, чтобы увидеть, как меня провезут по Темзе и заключат в Тауэр за измену. Моя бедная Виктория, ты никак не сможешь смягчить этот удар. Они ненавидели меня с того самого дня, как я приехал в Англию, и по-прежнему ненавидят до сих пор. Что бы я ни делал, их отношение не менялось.
– Это была массовая истерия, – заметила Виктория. – Кларендон сказал, что газеты подлили масла в огонь! Они не думают так на самом деле, милый мой.
Разве тебе не понятно: они ждали, что и меня арестуют тоже! Они с радостью ждали, что смогут увидеть, как их королева и ее принц пройдут через Ворота Предателей. Это ужасно, и это невозможно ни забыть, ни простить!
На мгновение ее страстное возмущение и горечь сменились спокойствием, которое она попыталась обрести ради Альберта.
– Ты не должен это принимать близко к сердцу. Кларендон сказал, что их одолевает зуд борьбы и им необходим козел отпущения.
– Нет, все не так, – тихо возразил ей принц. – Пальмерстон стал национальным героем. Он подает в отставку из-за билля о реформе, и вся Англия решает, будто именно я заставил его это сделать. И все потому, что он желает вести войну с Россией, а я – нет. Они никого не делали козлом отпущения. Они даже не знали никаких фактов, а просто придумали их и потому обвинили во всем меня. Я уверен, ничто так не порадует твоих подданных, как известие, что меня казнили в Тауэре!
– О Альберт, Альберт, не надо!
Виктория не могла больше сдерживаться и разрыдалась, закрыв лицо руками. Все, что он говорил, было правдой, и Виктория это прекрасно понимала. Народ его ненавидел. Кларендон даже побледнел, когда описывал сцены народного ликования и жажду крови толпы, которая осадила мост Тауэра. Люди висели на парапетах и орали при виде любого суденышка, плывущего по реке, в надежде, что там находится ненавистный им человек. Они так хотели видеть его мертвым, были готовы даже возродить варварские обычаи прошлого, когда короли, королевы и принцы проливали свою кровь в этой ужасной крепости.
Не стоило пытаться разубедить его, не имело смысла говорить, что во всем виноваты газеты и разные провокаторы. Они не могли притворяться друг перед другом. Народ однозначно проявил свое отношение к Альберту, и память об этой демонстрации останется навсегда.
Она постаралась выжать из Кларендона все детали, хотя дрожала с головы до пят. Бурный темперамент ее предков из Ганновера закипел, и Кларендон начал заикаться и отвел взгляд, не в силах выносить выражения бешеной злобы, появившегося у нее на лице.
– Мельбурн был прав? – внезапно воскликнула Виктория. – Он говорил, что они – звери, так оно и есть! Дикие звери, неблагодарные, грязные и злобные. Они не заслуживают ничего, кроме тирании! Они понимают только это, дорогой мой. Ими должны управлять тираны, а не святые. Я никогда, никогда не прощу им этого!
– Не плачь, – умолял ее принц. – Пожалуйста, дорогая, не надо. Слезами горю не поможешь. Я принял их отношение, и теперь спокоен.
– Горю? О Альберт, я скорблю о тебе! И меня волнует только твое настроение, усилия и обманутые надежды. Ты много работал, столько сделал, и как тебя отблагодарили! Пока я жива, я им этого не прощу и ничего не забуду! Обидев тебя, они показали, чего на самом деле стоят! Помоги, Боже, тому, кто придет ко мне с просьбой улучшить положение рабочего класса! Скоты, они привели с собой своих маленьких детей в надежде увидеть нас!
– В надежде увидеть меня! – поправил ее Альберт. – Тебя они любят и остаются лояльными по отношению к тебе! Это я их главный враг, я – иностранец. А я, глупец, надеялся, что все может быть по-другому. Меня никогда не примет ни один класс. Какой смысл обвинять в чем-то невежественные массы? Они всего лишь следуют примеру образованных людей.
«Как странно, – подумал он, – как переменились роли. Виктория пришла утешить меня, а теперь я пытаюсь облегчить свою собственную боль и погасить вспышку ее гнева и возмущения из-за того, что сделали со мной. Так было всегда, так и будет впредь до самой моей смерти». Обязанность не ждет награды. Где он слышал подобное изречение? От кого? Нет, теперь уже не вспомнить.
Вся его жизнь построена на исполнении долга, но человеческая личность в нем желала похвалы. И теперь наконец он понял: чтобы он ни сделал – похвалы не дождаться, и ему все стало безразлично. Для него главным были чувства Виктории: она не должна возненавидеть свой собственный народ и так непочтительно отзываться о нем. Она – королева и не может принимать чью-либо сторону, даже сторону собственного мужа.
Все это очень важно, но на мгновение Альбертом овладела странная апатия. Он понимал, насколько все важно, но сейчас у него не находилось ни энергии, ни нужных слов. Нет, не сейчас. Позже, когда уляжется боль и станет не столь невыносимым разочарование, он постарается успокоить Викторию и напомнить ей, что она – королева и не следует забывать свои королевские обязанности.
– Я так устал, – неожиданно промолвил он. – Очень устал. Мне бы хотелось, чтобы мы с тобой поужинали вдвоем и потом я лягу в постель.
– Они разбили твое сердце, – медленно сказала Виктория. – О Альберт, постарайся не переживать и не страдать! Я так сильно тебя люблю. Я просто умру, если ты утратишь всю надежду и будешь несчастлив. Альберт, подумай обо мне, вспомни, как много ты для меня значишь! Я понимаю, как много ты для меня сделал, в каком Англия перед тобой долгу. Дорогой, если я – хорошая королева, то потому, что ты сделал меня такой. Ты научил меня всему, и с этим не поспоришь!
Альберт улыбнулся жене, отвел ее руки от лица и поцеловал ее. Сейчас он вспомнил, как когда-то его пугали ласки Виктории. Какой властной и даже удушающей казалась ему ее любовь. Но сейчас он был рад, что жена пришла к нему. В тот день, когда он женился на ней, зная, что не любит и никогда не полюбит ее, он подумал о ней, как о единственном своем друге в чужой стране. Та его инстинктивная уверенность не обманула Альберта. Англия не приняла его, и он не нравился ее народу. Менее чем за два года они забыли о Всемирной выставке, о торговле и о том богатстве, которое приплывало в страну, благодаря его идеям и труду. Теперь они считали его пешкой и шпионом, которому платили русские. Что бы он ни делал, все было неправильным. И только в ее глазах он был всегда прав. Альберт знал, какая она сильная, до чего у нее властный характер. Он этими чертами не обладал. Без ее помощи его вмешательство в дела страны никогда не завершилось бы успехом.
– Ты была бы хорошей королевой, за кого бы ни вышла замуж, – тихо заметил Альберт. – Точно так же, как и хорошей женой. О Виктория, как бы мне хотелось снова оказаться в Розенау, на отдыхе – только ты и я!
