на залп, а сам он тем временем пытался повести свою трирему на перехват фракийского корабля. Увы, было слишком поздно. Когда корабли разделяло не более тридцати шагов, Раскос вновь резко развернул судно вправо. Теперь пираты оказались прямо за ними и отчаянно пытались их догнать. На фракийскую палубу полетели стрелы, вслед за чем раздались крики раненых, на миг заглушив ритм барабана и приглушенное сопение ста восьмидесяти добровольных гребцов на нижней палубе. Лучники ответили врагу не менее яростным огнем.
Веспасиан протолкался к Раскосу. Физиономия старого триерарха осветилась довольной улыбкой.
— Ну как тебе? — крикнул он. — Как я ловко его перехитрил, причем даже без единой молитвы. Да простят мне боги такую дерзость!
— Почему ты прошел мимо? — спросил его Веспасиан. — Мне казалось, что мы хотели попробовать протаранить их.
— Потому, мой дорогой друг, что когда он развернулся и направился прямо на нас, я понял, что ты неправ. Он действительно лишился разума. Движимый злобой, он был готов пожертвовать своим кораблем, лишь бы только потопить нас. Это настоящее безумие, а я не любитель сражаться с безумцами. Потому что кто знает, каков будет их следующий шаг?
Веспасиан обернулся через плечо Раскоса на пиратскую трирему.
— И что нам теперь делать? Они сокращают расстояние.
— А мы от них убегаем, причем предельную скорость мы сумеем выдерживать дольше, чем они, — подмигнув, ответил Раскос. — Гейдрес, отправь вниз свежих гребцов, пусть они сменят уставших. Заменяй по четыре весла за один раз, начиная с носа.
Гейдрес кивком принял приказ и повел за собой вниз тех гребцов, у которых не было луков.
Веспасиан встал рядом с Сабином у кормового руля. От пиратского судна их отделяло не более двадцати шагов, и расстояние это постепенно сокращалось. Веспасиан был готов поклясться, что слышит щелканье бича на весельной палубе неприятеля. Это тамошний надсмотрщик пытался выжать из обессиленных гребцов максимальную скорость. Поскольку море было неспокойным, то вести прицельный огонь из луков не представлялось возможным. Как ни старался Сабин лишить трирему ее капитана, триерарх пиратов по-прежнему стоял у руля, крича во всю глотку приказы своим подручным.
— Не иначе, как его жизнь заколдована, — пробормотал он, вставляя в лук очередную стрелу и прицеливаясь.
Постепенно замена уставших гребцов свежими силами начала давать плоды. Сесть на весло вызвались даже римские граждане, отлично понимая, что привилегии полагаются живым, а вот мертвым они ни к чему. Фракийский корабль стремительно отрывался от своих преследователей. Одновременно с этим первые несколько весел на пиратском судне сбились с ритма: измученные гребцы были больше не силах выдерживать бешеный ритм, и трирема начала терять скорость. Очевидно поняв тщетность погони, одноглазый триерарх пиратов повернул судно на юг, к Кифере. Впрочем, он продолжал что- то злобно выкрикивать, пока очередной залп с фракийского судна не вынудил его искать укрытие.
— Сбросить скорость! — скомандовал Раскос. Ритм барабана замедлился, а с ним и скорость корабля.
— Слава и хвала Амфиараю за то, что он указал мне путь! — воскликнул старый триерарх, обращаясь к небесам. — Когда мы прибудем в Остию, я принесу ему в жертву еще одного барана.
— Если мы доплывем до нее, — поправил его Веспасиан. — И как теперь ты собираешься накормить эту огромную массу народа?
— Боги позаботятся о них. В чем лично я нисколько не сомневаюсь, после того как они указали мне, как уйти от пиратов.
— Они почему-то не указали нам, как их победить, — презрительно фыркнул Сабин. — Скажи, разве твой сон был не о том, как сохранить команду и избавить гребцов от корабельной лихорадки?
Вид у Раскоса был довольный.
— Да, но ты ведь не станешь отрицать, что отпустив на свободу рабов, мы тем самым смогли отбить атаку пиратов? Что касается болезни и как предотвратить ее дальнейшее распространение, то я отдал приказ отпустить лишь тех, у кого не было ни лихорадки, ни сыпи. Больные в трюме пошли на дно
вместе с кораблем. Теперь с лихорадкой покончено, и нам ничто не мешает завершить плавание.
Веспасиан не стал с ним спорить: похоже, оракул действительно дал старому капитану верный ответ на его вопрос. Вместо этого он подошел к борту судна и, подставив лицо солнечным лучам и освежающему ветерку, задумался о том, что видел и что слышал в святилище Амфиарая.
— Похоже, его святилище наделено чудодейственной силой, — произнес он спустя какое-то время, обращаясь к брату. Сабин стоял рядом с ним; вместе они наблюдали за тем, как пиратский корабль и захваченное торговое судно постепенно исчезают за Киферой. Еще миг, и обе точки растворились за южным горизонтом. — Что теперь ты скажешь о пророчестве?
— Не знаю, — ответил Сабин. — Но одно мне известно точно. Я буду помнить его до конца моих дней.
— И я тоже, — согласился Веспасиан. К этому моменту Кифера уже осталась позади. Их трирема преодолела пролив и, войдя в Ионическое море, взяла курс на Остию.
РИМ,
июль 30 года н. э.
Наконец их трирема пристала к одному из деревянных пирсов в порту римского пригорода Остии, этой ненасытной глотки Вечного города. В нос Веспасиану тотчас же ударил букет самых разнообразных запахов. Свежий, соленый морской воздух смешивался с малоприятным душком, которым тянуло от Тибра, изрыгавшего в Тирренское море нечистоты большого города, что раскинулся в двадцати милях выше по течению. К нему примешивалась вонь разлагающихся трупов животных, что покачивались на волнах между кораблями и причалом. Иногда порывы ветра доносили аппетитные ароматы скворчащей на углях свинины, цыпленка и колбасок. Всю эту снедь жарили здесь же, на многочисленных жаровнях, специально в расчете на изголодавшихся матросов, которым до смерти надоело жевать заплесневелый хлеб, запивая его кислым вином и затхлой водой. Неподалеку с сирийского корабля сгружали мешки с душистыми специями — корицей, гвоздикой и шафраном, привезенными из Индии, а может, из еще более далеких стран. Рядом с сирийским судном стояли другие, прибывшие из Африки и Лузитании с грузом гарума, ядреного соуса, который изготавливался из протухших рыбных кишок. Чуть дальше надушенные шлюхи предлагали немытым матросам любовные утехи. Провонявшие чесноком портовые грузчики выполняли распоряжения надушенных лавандой купцов. Взмыленные лошади и мулы тащили телеги, груженные мешками сушеных абрикосов, фиг, фиников и изюма. А еще тут пахло тухлой рыбой, свежим хлебом, потными рабами, прокисшим вином, старой мочой, сушеными травами, жареным мясом, конопляными канатами, трюмом и нагретым деревом. Неудивительно, что от этой невообразимой смеси запахов у Веспасиана закружилась голова, пока он стоял, наблюдая, как фракийские матросы под
