– Наши сердца всегда были едины! Наш ум един, – говорил Хоппо банкиру, когда Сибирцев возвратился после поучительной экскурсии, насмотревшись на ящики с опиумом и на тюки всевозможных товаров, какие ввозились и вывозились из Кантона. Чего тут только не было: дамские кружевные платки десятками тысяч, пестрые ткани, металлические изделия, ласточкины гнезда как деликатесы. Опиум, оказывается, не был главным товаром, как говорили сами китайцы, а ежегодно ввозится в страну все больше и больше полезных изделий из Европы.
– Дело беспокоит меня, – уверял Сайлес. – Вы знаете, чем все это может грозить коммерсанту, торгующему с иностранцами? В прошлые годы статут, утвержденный правительством, не спасал многих из вас...
Китаец посмотрел пристально и сказал, что уверен, мистер Сайлес все хорошо обдумал.
– Мы, американцы, не вмешиваемся, но я не могу, как ваш друг, не обнаружить беспокойства.
Шли домой на американскую «фабрику» на шлюпке с местными гребцами.
– Да, они опять возьмутся за старое, – сказал Сайлес, видимо имея в виду мандаринов.
Алексей смотрел, как плывет какой-то большой пестрый сверток. Китаец зацепил его багром с причала, подвел к берегу, вытащил и развернул цветное лоскутное стеганое одеяло. Оказался покойник. Китаец свалил тело обратно в реку, а одеяло разглядел, сложил и забрал себе.
Дома Сайлес сказал:
– Завтра поедем в город, посмотрим, что делается, как идет розничная торговля.
Утром заехал Вунг и предложил Сибирцеву поехать в Кантон.
– Я приглашал вас. Мне разрешили... Один, очень важный... Мой приятель...
Сибирцев уже знал, кто имеется в виду.
– Вы его увидите.
Сайлес был готов. Сибирцев взял сумку с альбомом для рисования.
Мистер Вунг наклонился к уху Сибирцева:
– Генерал-губернатор Кантона и командующий войсками. Он хочет с вами познакомиться. Знаете, приглашал меня с вами на загородную виллу. У нас это называется по-английски: банкет.
– Я обещал ехать с мистером Сайлесом.
– Конечно! И мистер Сайлес приглашен!
– Вы знаете, когда в Китай пришло известие о разгроме англичан и французов на Камчатке, – вылезая из паланкина у башни с воротами в город, заговорил Вунг, – то китайское правительство, очень ободренное, согласилось на добрососедскую просьбу русского правительства о разграничении по Амуру. До сих пор ваша страна была единственная, которая нанесла поражение англичанам. Никто не мог противостоять их империи! Кроме одного княжества в Индии.
«Что же, – сказал себе Сибирцев, – дальше в лес – больше дров! Риск – благородное дело, не зарежут же они! Вот каковы мои благородные понятия, а на деле сплошные предрассудки!»
Сердце замирает, как входишь в незнакомый город, где ни единого европейца, даже нет сопровождающего бенгальца с ружьем.
Вошли в застенный город через ворота в башне. Да это как ворота нашего Китай-города, не отсюда ли и название? Гошкевич уверяет, будто Бичурин выкопал, что у Кублай Хана[69] при монгольской династии Юань в Пекине была гвардия из русских. Это, кажется, XIII век, пора монгольских завоеваний? Подвластные Юаням орды хлынули на запад, захватывали пленных на Руси, за рост, вид и мужество, выказанное в боях, отправляли их на показ Кублаю, а тот дал им оружие и сделал телохранителями.
А город какой-то знакомый: дома каменные, порядочные, смахивают на наше Замоскворечье, на Якиманку, Полянку, Ордынку, на Толмачевские переулки; с такими же каменными воротами и высокими окнами в толстых стенах.
– Это все живут торговцы?
– Да. Это же город! Все торгуют.
Сайлес распростился, сказал, что скоро будет, найдет сам, чтобы о нем не беспокоились. Нанял хороший паланкин и удалился на плечах четырех носильщиков.
– Мистер Берроуз сегодня очень занят, – пояснил Вунг. – Он... может быть... у губернатора Кантона.
– Как? Сайлес?
– Да, он христианский проповедник, очень рьяный. Разве вы не знаете? И по делам... распространения христианства прибыл на переговоры с его превосходительством. Ревностный миссионер!
Зашли в два древних храма. Потом свернули с многолюдной улицы во двор и в дом, минуя помещение, где множество бухгалтеров за столами быстро щелкали на счетах. Прошли в какую-то контору. Вунг, улыбаясь, объяснялся со служащим, который очень заволновался. Упоминались какие-то пираты.
Сибирцев понял по-китайски, но не все, речь шла про какие-то огромные ящики с французскими тяжестями. Но что с ними случилось и где они – не понял. Обедали в китайском ресторане. Туда же приехал Сайлес. Охотно ели вкусных креветок, ласточкины гнезда и разную снедь. Был и прекрасный суп, и опять мясо в самоваре.
Под вечер шли пешком по узкой нарядной улочке без деревца и без куста, с дырявыми деревянными тротуарами. По обе стороны – еще не зажженные фонари с длинными красными лентами до земли, вместо вывесок означающими рестораны.
Вунг показал, куда идти. Открыл дверь. Зазвенел колокольчик, как у нас в бакалейной лавочке. С поклоном встретили пятеро молодцов в шапочках и халатах. Джолли Джек подал знак своему переводчику, которого взял с собой на прогулку, как англичанин, тот что-то пояснил одному из китайцев, который обрадовался и исчез за занавеской, прикрывающей дверь внутрь дома. Возвратился с хозяином в седых усах, который низко и почтительно кланялся и смотрел на Вунга с подобострастием. Хозяин очень щуплый, сухой, быстрый в движениях и в речи.
Прошли во внутреннее помещение. В отдельной комнате гостям подали трубки. Опытные руки хозяина вложили в них разогретые шарики... Трубки закурились. Сайлес потянул разок-другой, не вдыхая, и отложил трубку.
– Идемте дальше, – сказал он, – показывайте магазин!
Хозяева засуетились и повели гостей по коридору. Во всех комнатах сидели, лежали и курили люди. Это были и старики, и молодые, а кое-где и курящие женщины. Пожилая и, видимо, богатая дама полулежала на роскошном диване в отдельной комнате с красивой металлической чашей на столе и курила. На коленях перед ней стояла служанка.
– Тут что-то вроде ресторана с отдельными кабинетами, – сказал Сибирцев.
– Опиокурилка! – ответил по-русски Вунг и добавил по-английски: – Не первого разряда, но есть богатые люди, которым тут нравится.
В другой комнате курильщики громко спорили. Где-то пели женщины.
Сайлес еще чего-то потребовал. Открыли низкую дверь, и через дверь вошли в похожее на конюшню, узкое, уходящее в темноту помещение. На камышовых подстилках группами лежали завзятые курильщики. Всюду высохшие полуголые тела с ребрами наружу. Острые, торчащие скулы, остекленевшие или опьяневшие взгляды. Кожа на старике, как пергамент, желта, темна. Он кажется уже полумертвым. Это склад умирающих от курения, целые шеренги гибнущих. Невозможно что-то рассмотреть в этой полутьме.
Хозяин водил оптовых поставщиков опиума по всем закоулкам своего разнообразного предприятия – компаунда. Старался обрадовать их всем, что тут происходило. Два богатейших коммерсанта решили в кои-то веки взглянуть на ход своих дел!
– Опиум какого сорта ценится более всего? – безразлично осведомился Сайлес.
Алексею показалось, что вопрос задан явно для него.
Китайцы, сопровождавшие хозяина, с живостью заговорили про сорта опиума и какой как действует.
Хозяин, молитвенно возведя к Вунгу сухое аскетическое лицо, сказал, что два лучших сорта опиума – это индийские, оба фирмы Железноголовой Крысы.
– Это они Джордина так прозвали! – сказал Сайлес, выходя на воздух. – Его китайцы иначе не зовут, как Железноголовая Старая Крыса. И сорта опиума так у них и называются! А розничная торговля, как вы видели, идет прекрасно! Ученые и гуманисты Китая доказывают, что опиум не нужен. Но у нас в Гонконге все в один голос говорят, что это лишь первая капля в море тех возможностей, которые представляет собой Китай для торговли. Но что для этого нужна еще одна война, с чем я совершенно не согласен. Но я боюсь, что наши компрадоры ждут, что не проиграют в новой войне, а только выиграют.
Вунг молчал, как бы ничего не слыша.
Алексей помнил разговор в конторе о большие ящиках, которые куда-то шли; кажется, упоминались какие-то порты. Во всяком случае, говорили не об опиуме. Алексей с детства приучен не подслушивать чужих разговоров, отойти на улице от разговаривающих, чтобы не мешать им и чтобы соблюдать свое достоинство. Так он и на этот раз не вникал... Китайский язык он изучал добросовестно, подолгу, в отеле и на блокшиве, сам, благо у пленного много свободного времени. Учил и с Гошкевичем, а разговорный – на лодках, на улицах и магазинах. Невольно понимал иногда, о чем говорят окружающие, так как говор кантонский брал не из учебников, а из живой толпы.
Наняли паланкины, расселись по ним и отправились в центр. Над крышами вечернего Кантона стояла сырая мгла, и Алексею казалось, что это дым множества опиокурилок сливается в сплошное облако над процветающим городом.
