Святослав, сидя в княжеском кресле, в узорчатом платье, подпоясанном широким золотым поясом, в штанах из серебряной нитки, заправленных в красные сафьяновые сапоги с загнутыми носками, которые заканчивались большими зелеными изумрудами, с хохлом на бритой голове и низко опускавшимися усами, с зеленым карбункулом в ухе, обрамленным двумя жемчужинами; широкоплечий, с крупными сильными руками, на пальце одной из них сверкал красный массивный рубин, кольцо, подаренное матерью, когда его призвали на Великий стол, - казался вылитым из бронзы. Рядом два пустых кресла, на которые он пригласил детей - Ярополка, тонкого изящного юношу, чернявого, как мать, и Олега - полную копию отца для людей, помнивших Святослава юным.
Святослав молвил:
- Княжи, бояре, воеводы, вятшие люди Руси. Ухожу... ныне завтра в болгары. И не прихоть ведет меня в землю ту, а забота о державе нашей. Многие помнят, как сбирали мы дань с оратов наших и большую часть отдавали хазарам. А ныне где хазары? Нет их и уже никогда не будет. Долог путь наш к Русскому морю по Днепру и через пороги. А надо бы уже сидеть у моря нашего и строить не лодии, а корабли, как, видим, делают это греки. И торги устраивать по всему славянскому миру, да и с империей германской пора уже торговать, ходить купцам нашим в страны полуденные и пути эти охранять. Вот почему я иду в болгары. Народ там славяне, языка нашего. Оставлю вам, князья, бояре, вятшие люди, кияне, сына своего Ярополка за себя. Олег пойдет княжить к древлянам. На том стою.
Многие уже знали, что Святослав уходит в Болгарию, видели сборы княжеской дружины, учения новых, только что набранных воев, хлопоты и погрузку возов с оружием и припасами на правом берегу Днепра. Многие бояре, именитые люди, знатные купцы вносили свою лепту в оснащение дружины, и им, конечно, было интересно, кого князь оставит за себя. Одних радовал уход князя из Руси, особенно обитателей Горы, которые уже были христианами и которые оказались беззащитными в лице высшей власти после смерти княгини Ольги, другая часть чувствовала себя вольнее без крепкого, не терпящего своеволия языческого князя, но многих огорчало это решение, ибо в нем они видели своего заступника, который, несмотря на дальность расстояния вернулся и прогнал супостатов. А слово Великого князя - закон, потому все продолжительно молчали, принимая слово его как должное. Но вот выдвинулась из толпы группа ладожан, плесковичей и новгородцев, низко поклонившись, вопросила:
- Позволь, Великий князь, слово молвить, - это за всех говорил новгородский посадник Пров, которого очень ценила Ольга за ум, находчивость, верность слову и исполнительность, даже брала с собой в Византию. Святослав тоже хорошо знал его, ведь Пров владел целой флотилией лодий, которые гонял от Новгорода до Киева.
- Може, - ответил князь.
- Пошто ты, князь, дал в управу киянам и древлянам сыновей своих, а забыл про то, что земля Полуночная осталась без князя? Позабыл где родился, никак там матери твоей домен, и жизнь исправна благодаря ее стараниям. Накажи и нам князя!
- Да кто же к вам пойдет? - удивился Святослав. - Я спрашивал у сыновей, не хочут. Пускай остальные волости братья поделят меж собой. Если бы кто к вам пошел, я бы рад дать вам князя.
Северяне загудели: как так? Древляне получили своего князя, а новгородцы, Ольгины наследии, никого? И опять выступил Пров:
- Если никто из вашего рода не пойдет к нам, - твердо сказал Пров, - то мы сами найдем себе князя!
Но тут поднялся верховный жрец Руси Богумил:
- Позволь и мне сказать, князь. Ни Род, ни Велес, ни Дажьбог не отрицали своих детей и внуков. Мы и поныне дети Божьи. Отчего же ты забыл о сыне своем Владимире? Али не сын он твой? Потому спрашиваю я, что новгородцы хотят взять себе князя со стороны, не твоего рода. Как можно потакать им? Думай, князь.
Тут Святославу стало неудобно. Он чуть приподнялся, сел поудобнее, поерзал по креслу и вдруг улыбнулся:
- Ну и хитры вы? Особо ты, Пров. Кажись, что сказал? А по делу право свое защитил. Будет вам князь, берите Владимира. Где он?
Добрыня, что стоял в толпе собравшихся и держал за плечи юного Владимира, толкнул его вперед, и тот оказался перед очами отца.
- Пойдешь князем к новгородцам? - спросил князь.
- Да, батюшка, всевышне благодарен, - улыбаясь, ответил Владимир словами, наученными дядькой Добротой.
- Ну, кажись, все решено, - сказал Святослав и поднялся: - Теперь пойдем и помолимся!
Огонь в капище стоял столбом, а через некоторое время стал притухать, как бы останавливая свою прыть и тихонько угасая, оставлял раскаленные угли во власти гуляющего сизо-золотого пламени. Верховный жрец Руси Богумил-со-ловей вознес Роду, Перуну и Макоши торжественный гимн, славящий богов и благодарствующий за любовь, покровительство и помощь.
Богумил стоял недалеко от костра, в белом одеянии, а на груди у него висел знак Сварога размером в блюдце, выкованный из чистого серебра к этому торжественному прощанию.
- Слава Роду - вседержителю мира! - пропел Богумил.
- Слава! - повторили волхвы рангом ниже, что стояли в полукруг огня.
- Слава Сварогу - земному покровителю сия!
- Слава! - повторили волхвы.
- Слава Дажьбогу - праотцу нашему!
- Слава!
- Слава Перуну, что вдохновляет нас на битвы и охраняет от супостатов!
- Слава! - повторили волхвы.
- Слава матери нашей Макошь, что птицей Сва является нам, и Велесу, скотьему богу - кормильцу и благодетелю! -воскликнул Богумил, и сотни голосов повторили:
- Слава, слава, слава!
Славяне умели славить своих богов, потому они и славяне, что чтили и возносили признание им.
Нет, не было на Руси, может быть, и в мире такого разнотембрового голоса, каким обладал Богумил, не напрасно прозванный Соловьем. И вот он запел трубным голосом:
Мы пришли от края земли,
И от края земли, от моря,
Где нет ныне скорби и горя,
Где звезда три года сверкала,
Что нам путь в ночи указала...
И вдруг продолжил мирным спокойным голосом:
Царь небесный, сойди к дарам!
Будь же милостив, Боже, к нам,
Мы приносим, взывая к небу,
Три златых алтына, как требу,
Первый златой - Вышнебогу,
Второй златой - Дажьбогу,
А третий златой - Белобогу.
И вдруг дискант, тонкий, светлый, обворожительный голосок. Такое умение Богумила менять тембр голоса в народе называлось Божьим даром:
Кто тот сын, что явился в Прави?
Сын, воздвигнувший в Яви с Навью
Два великих имя Сварога?
Кто возвысил и третье имя
Во Сварожьей небесной выси?
Это Вышень - Всевышний Боже,
Тот, что солнцем сияет в Сварге,
Что, родившись, шагнул три раза
Широко чрез простор Вселенной.
Это юноша - сын Закона,
Явь, и Навь, и Правь перешедший.
Тот, в следах чьих - источник меда.
В высшем следе - сияет Сурья [137] .
Тот, следы чьи соединяют
Триедино Землю и Небо.
- Слава всем богам нашим! - вскинув руки к небу, заключил Богумил-соловей. И трижды отвечал ему огромный хор присутствующих:
- Слава! Слава! Слава!
Князь вытащил из кошеля три золотые монеты и кинул в костер. Богумил-соловей снял с себя знак Сварога, и, приблизившись к Святославу, надел ему на шею. Отныне всеми духовными делами в войске ведал князь.
- А теперь, Всевышний Боже, прими требы от воинства и людей Руси, - распорядился Богумил.
Тушки птиц, ягнят, караваи хлеба, зерно разных сортов, даже фрукты - все это укладывалось в жертвенник и рядом с ним.
По очереди запели волхвы, каждый вознося хвалу богу, которому служит и имя которого возглашает прилюдно. Запахло жареным и горелым, и как только последний волхв пропел свою коляду, люди стали расходиться. Но основная масса потянулась к княжьему терему, где на обширном дворе уже были установлены столы с питьем и яством. Кияне собрались на прощальный пир с Великим князем Руси Святославом.
После ухода Святослава на Русь градоначальником Переяславца стал Улеб, а крепости Доростола был назначен Волк. Казалось, город-крепость жил своей жизнью, и многие жители его как бы привыкли, смирились с тем, что войско русов непременно присутствовало в городе, хотя лагерь был расположен за кремлевскими стенами, в поле. Но город с каждым днем становился многолюднее. Сюда беспрепятственно входили многие толпы людей, беженцев из других городов и сел, появилось много монахов, что селились в части женского монастыря и заполняли единственную церковь, вдруг ставшую приютом бесчисленных прихожан. Во время службы нельзя было протолкнуться вовнутрь, и большая часть людей довольствовалась обширным двором, где по краям его сидели калеки, больные и убогие. Христиане, что были в войске, не могли войти в церковь, особенно по праздникам, и речи, какие текли с амвона*, им были недоступны. Но когда кончались проповеди, болгары выходили возбужденными и кто с презрением, а кто с ненавистью смотрели на русов. Первыми встревожились сами болгары, которые вступили в русское войско. Пришел комит Вузила, что начальствовал над болгарами, небольшого роста, но широкоплечий, с нависшими густыми бровями и с такими же усами, висящими по краям рта, грузный, похожий на шкап, но ловкий в бою. Он сел возле Волка и молвил:
