— Ее мужа перевели в Темирханшуру. Он — офицер, — пояснила Нано.
— Ну, конечно, он не мог ее больше увидеть. В Темирханшуре свой Ветров, и тот Ветров наверняка найдет ее!
Мы расхохотались. Хотя ничего смешного в этом не было, но, когда людям хорошо друг с другом, они легко и охотно смеются.
— Арзнев, ты думаешь, эти встречи могли носить специальный характер? — спросил я.
— Специальный? — переспросил он. — Не знаю пока.
И обратился к нашей спутнице:
— Госпожа Нано!
Но она прервала его:
— Знаете что, зовите меня просто Нано… Мне кажется, мы знаем друг друга сто лет…
Лаз улыбнулся и после секундной паузы ответил:
— Спасибо вам за это. Но я отношусь к вам с таким почтением, что говорить вам «вы» доставляет мне радость. Но при одном условии, что вы будете называть меня просто Арзнев или лаз, и на «ты». Такая форма дружеских отношений мне кажется самой достойной вас, не отказывайте мне, прошу…
Меня поразил душевный такт этого человека… Казалось бы, пустяк, но в этом пустяке, как в капле воды, отразились отношения лаза и Нано такими, как они сложились в тот день. Это почувствовала сама Нано и проговорила как бы про себя:
— Подобрал все-таки ключ к замку!
А потом весело и громко:
— Лучше — лаз.
— И теперь, — сказал Арзнев Мускиа, — вспомните, о чем говорил с вами Ветров. Что рассказал он при первой встрече?
— О разбойнике, — ответила Нано. — В окрестностях Закатала, оказывается, есть разбойник, и зовут его Мамедом. Так вот этот Мамед в Лагодехи ворвался к кому-то в дом, задушил малыша в люльке при отце с матерью, поджег дом и убежал.
— Рассказал ли он об этом еще кому-нибудь из этих женщин?
— Рассказал.
— Откуда вы знаете?
— От той женщины. Она думала, что я не знаю, и передала, как занятную новость.
— Ну, хорошо, а что он рассказал, когда вы увиделись второй раз?
— Тоже о разбойнике, теперь об Абрико. Он орудовал здесь, в горах Грузии. В лесу он насиловал маленьких девочек. Да, все его истории были про разбойников…
— И одна страшнее другой, не правда ли? — спросил я, хотя мне и так все было ясно.
И Арзневу Мускиа тоже.
— Такими методами они борются с разбойниками, абрагами и, вообще, людьми вне закона, — сказал он.
Я вспомнил, что рассказал мне по секрету один мой знакомый, весьма осведомленный в подобных делах.
— Этот Ветров, — сказал я, — очевидно, служит распространителем слухов. Такое отделение недавно создано. Им, говорят, руководит сам начальник Закавказской жандармерии. Значит, новому начинанию придают большое значение.
На этих словах Мускиа вдруг рассмеялся.
— Понимаешь, Нано, — сказал я, — этих женщин, и вместе с ними тебя, хотят использовать для распространения слухов. Ты можешь спокойно заниматься своей филантропией. У меня на примете есть человек, который бежал с каторги, не прислать ли его к тебе?
— Я согласна, но что означала болтовня про офицеров?
— В тайной полиции есть копилка сплетен. Оттуда он и почерпнул все это. В сущности, это своеобразный шантаж, вымогательство. Дал тебе понять — знаю, мол, твою тайну! Подобным приемом пользуются, когда вербуют в агенты.
— Ничего себе… Вот идиоты!
— А историю о грабеже ты так и не досказала, — я вспомнил об этом не только для того, чтобы переменить тему разговора, но и потому, что рассказ ее показался мне весьма занятным.
— Да, правда! Когда мы узнаем, чем все кончилось? — спросил лаз.
Нано посмотрела ему в глаза и сказала:
— Когда разговор зайдет о добре, Арзнев Мускиа!
Наша коляска въехала в ворота сада и остановилась у входа в духан.
ГОЛУБАЯ ТЕТРАДЬ
Прошло три дня. А мы почти не расставались. Все время были вместе и развлекались, как могли, — то дома, то в гостях, то на прогулках. Как дети, придумывали забавы и подчинялись своим капризам. Мы были счастливы, что нашли друг друга, и мечтали о том, чтобы нашей дружбе не было конца.
Несколько раз мы собирались в ресторан Гоги, но все время что-то мешало — то одно, то другое. И вот, наконец, решили, что больше откладывать нельзя. Ехать надо к пяти часам, когда начинает петь хор.
Ресторан открывал свои двери в три часа дня и не закрывал до тех пор, пока последний посетитель не оставлял его порога. Здесь были самые ловкие, проворные и обходительные слуги, самые лучшие повара. Обычно хор пел до восьми часов, а с восьми выступал сазандари. В общем зале три ступени вели на балкон, где были ложи-кабинеты, отделенные от зала резными перилами и занавесками. Эти занавески почти всегда были раздвинуты. А все сидящие в ресторане были на виду друг у друга, что создавало атмосферу всеобщей раскованности и непринужденности. Этому, возможно, помогало и то, что в ресторан приходили одни и те же люди, все они были друзьями и знакомыми, что упрощало их отношения. Мне случалось приводить сюда и новых людей, но они обычно очень быстро осваивались и чувствовали себя, как дома. Конечно, во всем этом была заслуга самого Гоги. Он умел покорять сердца. Посетитель окунался в эту атмосферу доброжелательства в ту же секунду, как перед ним распахивались двери ресторана. Правда, швейцаром здесь был дидубиец 5 Арчил — в прошлом кулачный боец и забияка, а. в гардеробе служил флегматичный великан и силач Ерванд из Велисцихе6, и оба при случае были отличными вышибалами, но гостей они встречали с веселой почтительностью, умели пошутить, побалагурить, рассказать веселые новости и были весьма привлекательными и симпатичными людьми. Вы еще не вошли в зал, но уже успели настроиться на веселый лад, услышать добрую шутку, занятную историю. В зале редко бывало, чтобы сам Гоги не поднимался вам навстречу. Он всегда сидел за чьим-нибудь столиком, лицом к двери, чтобы видеть тех, кто входит в зал. Надо сказать, что Гоги был хромым, на правой ноге ниже колена у него был протез, но ходил он очень легко. Бывало, только увидит, что вы входите в зал, извинится перед своими сотрапезниками, слегка приподнимется степенно со своего места, и, смотришь, он как будто с якоря снялся и плывет навстречу тебе, широко и дружески улыбаясь. Это не заученная фальшивая ресторанная улыбка. Нет… Это улыбка, с которой он родился на свет, улыбка искреннего и доброжелательного человека. Глядя на него, я думал, что сам Гоги был рожден для дружеского застолья, чистосердечного веселья. Конечно, он находился на службе, но я знаю, он плохо разбирался в денежных делах и постоянно был в долгу у владельцев ресторана. Да и могло ли быть иначе, если каждый вечер он сам платил то за одного, то за другого посетителя? Правда, расходы эти возмещались потом в разное время и разными путями, но все равно бедняга постоянно нуждался. Бедняга — сказал я и сразу как будто осекся от неуместности этого слова. Не знаю, но, может быть, не сыщешь на свете человека счастливее Гоги. Во всяком случае ничего, кроме радости жизни, нельзя было прочитать на его лице, если, конечно, оно не омрачалось скорбной вестью об усопшем друге или какой-нибудь другой большой печалью. И все печали — только о других, о себе он не думал никогда. Не знаю, может быть, и молва о том, что дела у Гоги идут хорошо, родилась лишь потому, что он держал себя так, будто дела у него идут хорошо. Может быть… Откровенно говоря, я любил Гоги, как брата. И не я один. Я давно заметил, что сам Гоги притягивал меня больше, чем веселые пирушки в его ресторане, — он сам, его немногословные речи и добрые шутки.
И сейчас, когда я ввел в ресторан своих новых друзей, мне хотелось, чтобы нас встретил Гоги. Но когда мы вошли в зал, оказалось, что Гоги там нет. Да и вообще ресторан был полупустой, видно, приехали мы слишком рано. Было занято всего несколько столиков — и за одним из них, в левом углу, засела какая-то компания. Я сразу узнал их — то были Элизбар Каричашвили, Сандро Каридзе и Вахтанг Шалитури. Они увидели нас. А Элизбар встал и начал махать рукой, приглашая к своему столу.
— Мой двоюродный брат, — сказала Нано.
— Кто? — спросил я.
— Элизбар.
— Элизбара знаю и я, — сказал лаз.
Я удивился, хотел спросить, откуда, но удержался, не спросил. Ведь для Нано — мы близкие друзья, и я должен знать, с кем он знаком, с кем — нет.
— Сколько времени ты в Тбилиси? — обратилась Нано к лазу.
— В этот приезд? — спросил он. — Почти месяц. Я бывал в этом ресторане. Несколько раз.
— И с Гоги знаком?
— Гоги я знаю лет шесть. И сюда хожу обычно к нему.
Но Гоги начал служить здесь года три-четыре назад.
Значит, они познакомились в другом месте. Но где? Я пожалел, что не успел расспросить его обо всем. Ведь это было так важно.
— Смотрите, смотрите, кто пожаловал! — воскликнул Элизбар Каричашвили, когда мы поравнялись с их столом. — Никуда я вас не отпущу, вы должны быть с нами. Сандро, Вахтанг, познакомьтесь: моя двоюродная сестра — Нано, мой приятель Арзнев Мускиа, лаз. С Ираклием вы знакомы… Да, а это Сандро Каридзе и Вахтанг Шалитури — мои друзья. Садитесь, садитесь, где кому угодно. Где же Гоги, а?! Я говорил ведь, что видел сон? Теперь-то мы повеселимся на славу!
