Модольв решительно схватил королевну за плечи и толкнул обратно на лавку.
– Свяжи этого ублюдка… – приказал он Эйрику. И обратился к Бернару: – Может, прирежем его? На кой он нам сдался, святой отец? Что ни русич, то крапивное семя… Я бы весь их народ под корень извел.
– Не давай гневу взять верх над собой, сын мой… Ибо сказано: «Умягчай жестокое, согревай озябшее, направляй заблудшее!» Юноша сей горяч, но это свойство юности. Не будем прибегать к крайним мерам без особой необходимости. Возможно, благодать Иисуса Христа еще осенит его своим крылом… – Монах подумал, вздохнул и продолжил: – Но связать колдуна все же необходимо. Ради его же собственной пользы. И чтобы его порывы не мешали нашей мирной беседе.
Эйрик хрюкнул. Как показалось Вратко, от распирающего смеха. Лживость и двуличие монаха даже викинга привели в восторг:
– Речи ты ведешь правильные, но поступки твои и твоих подручных достойны лишь разбойников с большой дороги!
Видно, о том же подумала Мария.
– Иногда приходится прибегать к жестоким поступкам ради высшей цели, – не моргнул глазом Бернар. – А какая цель может быть выше, нежели распространение веры на все ведомые людям земли?
Королевна промолчала. Отец Бернар, скорее всего, принял молчание за одобрение его слов, а потому кивнул и елейным голосом распорядился:
– Свяжите русича и продолжим наш разговор.
Эйрик, не проявляя излишней жалости, перевернул Вратко на живот и туго скрутил запястья парня ремнем. Немного подумал и обмотал щиколотки. Как барана. Подергал ремешки и, удовлетворившись результатом, вернулся на свое место около очага.
Лежа ничком, новгородец не мог видеть лиц никого из находившихся в хижине людей, но отлично слышал их голоса, улавливая малейшее изменение настроения.
Священнослужитель заговорил уверенно, осознавая правоту и с каждым словом все больше и больше увлекаясь и распаляясь.
– Поход Вильгельма Нормандского получил благословение Святейшего Римского престола и всех епископов. Рядом с ним, плечом к плечу, идет Эвд, епископ Байеский… Перед войском его несут хоругвь, освященную самим Папой Римским. Число рыцарей, идущих вслед за герцогом, огромно… Гарольд Годвинссон мог бы оказать сопротивление вторжению нормандцев, собрав все силы английских графств, призвав на помощь Нортумбрию и Мерсию, которые теперь обескровлены двумя сражениями с приплывшими северянами. Но теперь… Теперь он просто не успеет перебросить саксонскую рать на юг. В день Святого Михаила Архангела,[112] если будет на то воля Господа, Вильгельм переправится и начнет победное шествие по острову!
– Зачем ты мне это рассказываешь? – с плохо скрываемой ненавистью произнесла Мария.
– Чтобы вы поняли, ваше высочество, что торжество Церкви Христа в Англии неизбежно. Любая попытка воспрепятствовать ему обречена на провал. Всякая помощь будет достойно оценена и впоследствии вознаграждена.
– Это следует принимать как приглашение в свои ряды? В ряды передового отряда, устанавливающего торжество Римской церкви в Англии, а после нее во всем обозримом мире?
– Да, ваше высочество.
– И за какие же заслуги я удостоена такой чести?
– Дочь королевы Элизабет,[113] которая прославлена от Италии до Норвегии своим благочестием, сама окажет нам честь, встав под наши знамена. Ведь в твоем роду люди, столь много сделавшие для распространения веры в языческие земли, как королева Елена[114] и Вальдамар-конунг. Анна, дочь Ярицлейва-конунга, правит благословенной Францией вот уже шесть лет, с тех пор как опочил король Генрих, и тоже известна всем как благочестивая христианка…
– А не думаешь ли ты, монах, – прервала речь Бернара Мария, – что когда королева Анна узнает, что ты захватил и держишь в плену дочь ее сестры, то тебе и приспешникам твоим не поздоровится? Тем паче, слышала я, король Филипп не поддержал Вильгельма Нормандского ни войском, ни серебром…
– Филипп юн, а королева Анна, которую король Франции слушается во всем, слишком осторожна. Нормандское герцогство по силам соизмеримо с Францией. Вильгельм не вассал французскому королю, но союзник, а то и соперник. Хоть и просил помощи и поддержки с несвойственным ему смирением, когда повидался с Филиппом в Сен-Жермене. Король Франции посоветовался с наиболее видными баронами и отказал. Он сказал, что норманны и так не слишком подчиняются Парижу, а если завладеют Англией, то гордыня их возрастет до небес. Если же Господу будет угодно даровать победу Гарольду, королю Англии, то помощь Вильгельму даст Франции могущественного и злопамятного врага. Хотя ни Филипп, ни Анна не препятствовали рыцарям Лангедока и Гаскони, Оверни и Пуатье, Анжу и Шампани, которые искали славы и битв, присоединиться к войску Вильгельма.
– Ты оправдываешь поступок моего франди,[115] короля Франции. Но не ответил на мой вопрос. Боишься ли ты расплаты за свой поступок?
– Нет. Не боюсь, – устало обронил Бернар.
– Среди уцелевших воинов Харальда, – пояснил Модольв, – не сегодня, так завтра будет пущен слух, что дроттинг Мария Харальдсдоттир умерла на Оркнейских островах в тот же день и час, когда великий конунг погиб, пронзенный стрелой в горло на поле битвы при Стэмфордабрюгьере. Эллисив Ярицлейвдоттир не станет опровергать эти слухи – даже явная ложь лучше позорной правды, что ее дочь сбежала из дома. Олафу и Магнусу Харальдсонам всегда было наплевать на судьбу своих сводных сестер. Не так ли, дроттинг? Всем твоим знатным и владетельным родичам проще будет поверить в твою безвременную смерть, принять ее и оплакать, как полагается.
Мария промолчала. Значит, почувствовала резон в словах Белоголового.
– Вот видите, ваше высочество, – продолжал отец Бернар. – Боюсь, у вас просто нет другого выхода, кроме как присоединиться к нам.
– Присоединиться к вам?
– Ко всем истинным христианам.
– А чем я могу вам помочь? Если Мария Харальдсдоттир умерла, то какая вам нужда приглашать самую обычную деревенскую простушку? Без имени, без влиятельных родичей, без богатства, которым можно было бы воспользоваться?
Вратко навострил уши. Вот в чем он был полностью согласен с Марией, так это в том, что, пустив слухи о ее смерти, Модольв и Бернар напрочь лишаются любой выгоды, какую может дать им пленение королевны.
– Помощь ваша может быть очень велика, – негромко и грустно проговорил монах. – Конечно, если ваше высочество согласится помогать скромному служителю Церкви.
– А если не соглашусь?
– Как бы ни было прискорбно, – святоша наигранно вздохнул, – но тогда умрет мальчишка-русич. Умрет долгой и мучительной смертью. Потом я разыщу язычницу, которую вы спасли из норы Скара Бра. Далеко она не уйдет в чужой и враждебной стране. Лучшие следопыты Модольва-хевдинга уже идут по ее следам.
– Найдут, и что?
– Она тоже умрет. Если, конечно, не предпочтет выкупить свою жизнь. Вернее, останется в живых та из вас, кто первая согласится оказывать мне содействие.
– Я так и не поняла. – Мария старалась говорить твердо, но ее голос предательски дрогнул. Вратко еще подумал, что если слышал он, то наверняка расслышал и Бернар. – Я так и не поняла: какая помощь от меня требуется?
– Вижу, вы уже почти согласны, ваше высочество.
– Я еще не сказала «да».
– Но пока еще не сказали «нет».
– Давай не будем перебрасываться словами, монах, как скоморохи перебрасываются прибаутками. Какая помощь тебе нужна?
– Хорошо. Ваша решительность и целеустремленность, Мария Харальдсдоттир…
– Не называй меня так. Мария Харальдсдоттир умерла. Ты же сам мне это сказал.
– Как же мне вас называть?
– Не знаю. Не имеет значения. Придумаешь после. Итак?
Монах какое-то время сопел, собираясь с мыслями. А может быть, решал – с чего начать?
– Ваше высочество, вам известна легенда о Святом Граале?
«Э! Погоди-ка! Это же та самая реликвия, о которой говорил Эдгару Эдвардссону хевдинг Модольв! Ну, тогда, в лесу, когда я их невольно подслушал… – Неожиданная мысль озарила Вратко. – Помнится, он еще сказал, что монах рассчитывает узнать о местонахождении Грааля от Марии Харальдовны. Так вот зачем было нужно похищение! Теперь ясно, вокруг Марии святоша будет ходить кругами, как медведь вокруг борти, которую видит, да подобраться не может… И еще упоминал пиктскую дикарку. А про меня не сказал ни слова. Выходит, моя жизнь в глазах Бернара и Модольва Кетильсона не стоит и выеденного яйца».
Вот тогда-то парню стало по-настоящему жутко.
– Неизвестна, – отвечала королевна. – Какому народу принадлежит она? Италикам? Скоттам? Грекам? Словенам? Хазарам? Маврам? Германцам? Или, может быть, узкоглазым выходцам из рассветной земли Чинь?
– Эта легенда родилась в Святой земле, сиречь в окрестностях великого города Иерусалима, – с благоговейным трепетом начал рассказ Бернар. Он казался немного обиженным, и не столько насмешливым тоном королевны, сколько ее неведением. – Связана она с именем Господа нашего, Иисуса Христа, десять веков назад принявшего мученическую смерть на кресте во искупление грехов рода людского. И сказано о нем:
