Кампания в Восточной Пруссии принесла ему и его полку нетленные лавры. Бистром храбро водил в атаки своих егерей. Под Пултуском он был ранен в левую ногу, под Прейсиш-Эйлау — в левое плечо, под Гутштадтом — в правую щеку с повреждением челюсти, отчего на лице навсегда остался шрам. За три раны Карл Иванович получил шесть наград: орден Святого Георгия четвертой степени, орден Святого Владимира третьей степени, орден Святой Анны второй степени, золотую шпагу с надписью «За храбрость», чин полковника и перевод из армии в гвардию тем же чином.
Его знакомство с князем Петром состоялось в полевых условиях. Русская армия отступала от Гейльсберга к Фридланду. Генерал-лейтенант Багратион командовал ее арьергардом. Двадцатый егерский полк тоже передали под его команду.
Ныне, покуривая трубочки за столом, оба героя вспоминали, каково это было: отбиваться от наседающих французов, идти день и ночь под проливным дождем по раскисшим дорогам, не иметь возможности ни просушить одежду, ни разжечь костер.
Однако эти испытания не поколебали боевого духа наших полков. В упорной баталии под Фридландом удача клонилась то на сторону русских, то на сторону наполеоновской армии. Дело решил случай. Но помог ему сам наш Главнокомандующий, генерал от кавалерии барон Леонтий Беннигсен. Его совсем не вовремя свалил приступ мочекаменной болезни. Потому доблестные войска, никем не руководимые, начали отступать под ударами французов, которыми командовал Наполеон.
Сойдясь в нелестной оценке действий заносчивого немецкого барона из города Ганновера, поступившего на русскую службу еще при матушке-государыне Екатерине Второй, Багратион и Бистром закончили беседу. Капитаны, поручики и подпоручики поняли, что пора прощаться с шефом полка и дружно поднялись со своих мест. Часы, между прочим, показывали уже начало пятого.
Оставшись один, Петр Иванович в задумчивости прошелся по гостиной, где был сервирован батальонный обед. Тысячу раз, а может, и более того устраивал он подобные встречи, хлебосольно угощал полковых товарищей, слушал их разговоры, охотно рассказывал сам. Много лет и жизнь, и служба без них представлялись ему неполными.
Но сегодня отчего-то пришло ощущение скучного, не радующего душу повтора. Как будто с горной вершины смотрел он на долину, простирающуюся под ногами, и видел людей, стоящих там, насквозь. Не было в них ничего непостижимого, неожиданного, необъяснимого для него.
По скрипучей деревянной лестнице генерал поднялся на второй этаж, в свой кабинет. Походный погребец, вещь совершенно необходимая в бродячем армейском быту, открылся при двойном повороте ключа. Много полезных мелких предметов, вроде набора серебряных ножей, вилок и ложек, салфеток, щеток и ножниц, зеркальца, хранил в этом сундучке, обитом оленьей кожей, Багратион. Главная же ценность пряталась за перегородкой, застегивающейся на петлю: красный портфельчик с письмами от вдовствующей императрицы и от любимой жены Екатерины Павловны. Здесь же находились и драгоценные табакерки: черепаховая — с портретом его учителя генералиссимуса Суворова; золотая — с портретом супруги; усыпанная бриллиантами — с портретом Марии Федоровны.
При расставании в Вене княгиня Багратион подарила супругу еще один свой портрет: небольшой, исполненный масляными красками на грунтованном картоне, очень удачный. Художник отлично написал ее прекрасные серые глаза, высокий лоб, улыбающиеся алые губы. Петр Иванович взглянул за изображение с нежностью. Он словно бы услышал чарующий голос своего милого ангела. Вот кого желал он сейчас увидеть в Павловске!
Но мрачный, сырой деревянный дом с подгнившими кое-где полами совсем не подходил для обитания прелестной Катиш. Строение напоминало Багратиону другие времена.
В 1806 году он приобрел здание недорого и сразу задумал большой его ремонт и перепланировку. Даже нанял для строительных работ подрядчика — ярославского купца Андрея Пелевина.
Мало что успел сделать купец на генеральской даче. Он без конца просил денег, объявляя потомку грузинских царей о возрастающих ценах на бревна, пиленые доски, дранку, известь, песок. Петр Иванович, пребывая в военных походах, не мог контролировать оборотистого коммерсанта и уж тем более — проверять счета и соответствие указанных в них сумм реальной стоимости материалов и припасов на рынке. Строительство остановилось.
Теперь генерал не жалел об этом. Он смотрел через окно кабинета на Павловский парк, принадлежавший вдовствующей императрице, ухоженный, с аккуратно подстриженными деревьями, отсыпанными серой галькой дорожками, клумбами с экзотическими растениями. Выбирая соседство с августейшей фамилией Романовых четыре года назад, князь думал, будто оно — навсегда. Однако нет ничего вечного под луной, и особенно непостоянно благорасположение особ царствующей династии к своим подданным.
Дом в Павловске больше ему не нужен. Нет денег на его ремонт и переделку. Но важнее другое — нет желания заниматься столь хлопотным и абсолютно бесполезным делом.
Как ни странно, примерно такие же чувства испытывал Багратион и к лейб-гвардии Егерскому полку. Когда-то он вложил душу в формирование данной воинской части и довел ее до блестящего состояния, что было отмечено государем. Ныне полк замечательно функционирует и без его участия. Отважный и распорядительный полковник Бистром по праву занимает должность полкового командира. На этом посту он принесет много пользы Отечеству как в мирное, так и в военное время.
В конце сентября 1810 года по Высочайшему приказу его величества генералу от инфантерии князю Багратиону был предоставлен двухмесячный отпуск. Петр Иванович быстро собрался и поехал в Москву. Там в центре города на улице Петровка, 38, в особняке князей Щербатовых снимал большую квартиру его родной дядя по отцу, Кирилл Александрович, сенатор, на статской службе имеющий чин третьего класса, то есть тайного советника, или по армейской табели — генерал-лейтенанта. В кругу московских родственников, добросердечных и хлебосольных, полководец надеялся найти некоторое успокоение.
Древняя столица в противовес холодному, надменно-официальному Санкт-Петербургу когда-то принимала его с поистине российским размахом, энтузиазмом и восторгом. Случилось это после публикации 9 февраля 1806 года в газете «Санкт-Петербургские ведомости» рескрипта, данного императором потомку грузинских царей по итогам недавно закончившейся австро-русско-французской войны: «Господин генерал-лейтенант Багратион! Доказанное на опыте отличное мужество и благоразумные распоряжения Ваши в течение всей нынешней кампании против войск французских, а равно и в сражении, бывшем в день минувшего ноября при Остерлице, где Вы удерживали сильное стремление неприятеля и вывели командуемый Вами корпус с места сражения к Остерлицу в порядке, закрывая в следующий день ретираду армии, обращая на себя внимание и особенную признательность, поставляет меня в обязанность ознаменовать сим отличия Ваши. Александр».
Прочитав сей государственный документ, московские дворяне, точно не знавшие (как и другие жители страны), каков исход битвы при Аустерлице, решили, что к ним едет легендарный и единственный ее герой.
Первый прием в честь Багратиона устроил в своем особняке князь Хованский. Зал украсили в военном духе: оружие, знамена, кивера, кирасирские каски и. портрет Петра Ивановича. Прекрасные юные девы, одетые в древнегреческие туники дочь Хованского Наталья, сестры Валуевы и Нелединская декламировали стихи, посвященные подвигам генерала, и вручили ему лавровый венок. Потом состоялся многолюдный и роскошный бал.
В Английском клубе народу собралось столько, что лакеи с трудом проложили дорогу виновнику торжества. Здесь тоже читали стихи в его честь, оркестр исполнил гимн екатерининских времен «Гром победы раздавайся.», затем начался грандиозный обед. Первый тост, естественно, за государя императора. Но второй — за Багратиона с долгим и превосходящим всякую меру восхвалением его храбрости, стойкости, мужества. Всего было выпито более ста бутылок шампанского ценою по три рубля пятьдесят копеек каждая! В конце обеда Петра Ивановича приняли в члены Английского клуба, чего он, разумеется, никогда не добивался, ибо не имел времени посещать клубные заседания с их пустопорожней болтовней и критикой правительства, коей занимались московские вельможи, давно отставленные от службы.
Октябрь 1810 года выдался дождливым. Но дороги еще находились в хорошем состоянии. До глубокой осенней распутицы было недалеко. Правда, пока экипажи и кареты шли по тракту с обычной скоростью, и путешествие из Петербурга в Москву занимало шесть-семь дней.
Дядя, человек в возрасте шестидесяти лет, немало на своем веку испытавший, встретил знаменитого племянника радушно. Они давно не виделись. Накопилось много семейных новостей, и за ужином Петр Иванович терпеливо слушал его пространные рассказы о свадьбах сыновей и дочерей, о рождении внуков, о тяжких болезнях престарелых родственников и общих знакомых.
