ощущение, что я узнан.
Я отвернулся, сердце мое зачастило, мысли путались. Через секунду я вновь посмотрел на ласкара, и меня самого вдруг оглушило узнаванием: передо мной был не кто иной, как Джоду, с которым мы вместе бежали с “Ибиса”, а потом распрощались на острове Большой Никобар.
Вот уж не думал, что перегляд двух людей может возыметь такой эффект – меня будто пронзило молнией.
Мы оба поспешно отвернулись, прекрасно понимая, что за нами наблюдает множество глаз. Комптон уже переводил ответ собрания, я его выслушал и вновь обратился к Джоду:
– Меня просили передать, что совет готов сделать вам предложение. Недавно власти провинции Гуандун приобрели корабль европейской постройки. Требуются опытные моряки, знакомые с устройством такого судна. Если вы согласны войти в команду сроком на один год, ваш приговор будет отменен и по окончании службы вы получите свободу. Для вас это приемлемо?
Джоду подал знак, что ему нужно переговорить с товарищами. Через пару минут он вернулся на свое место.
– Скажите мандаринам, что их предложение сулит большие опасности и тяжелую работу. Мы согласимся, если нам будут платить жалованье, полагающееся в плавании, – десять рупий в месяц, что равняется двум испанским долларам.
На мой взгляд, он был не в том положении, чтобы выдвигать требования, и потому я негромко переспросил:
– Так и сказать?
Джоду ответил энергичным кивком, и я честно перевел его слова, хотя не ждал ничего хорошего: зная повадки китайских чиновников, я был уверен, что последует категорический отказ.
Казалось, опасения мои сейчас подтвердятся, но после вмешательства Чжун Лоу-сы в жаркое обсуждение дело приняло иной оборот.
По просьбе старца я перевел:
– Китайские власти готовы исполнить вашу просьбу, но только на определенных условиях. Вы получите жалованье целиком в конце службы, а до той поры вас обеспечат провиантом и небольшими суммами на бытовые расходы. В случае удовлетворительного исполнения обязанностей по завершении контракта вам выплатят премию в размере месячного жалованья. Мало того, за всякий потопленный вражеский корабль вас ждет премия в размере двухмесячного жалованья, а при захвате в плен неприятельского судна вы получите свою долю трофеев. Имейте в виду, вы несете коллективную ответственность: при попытке дезертировать и всяком ином вероломстве контракт будет аннулирован, все выплаты отменены, а вас предадут суду за измену, что карается смертью. Если вы принимаете эти условия, с вами заключат соглашение.
Ласкары слушали внимательно и после короткого совещания объявили свое решение.
– Передайте, что у нас тоже есть условия, – сказал Джоду. – Мы мусульмане, а потому наш провиант должен быть халяльным [57] и поставляться торговцами из народности Хуэй [58], как это делается в нашей тюрьме для заключенных исламской веры. На стоянках вблизи Гуанчжоу каждую последнюю пятницу месяца нас должны отпускать в город помолиться в мечети Хуайшэн [59]. Скажите, что мы уже испытали на себе подозрительность китайцев к чужакам, а потому нам требуется надлежащая защита, дабы мы несли службу спокойно и наилучшим образом. – Он помолчал. – И последнее: если эти требования будут выполнены, нет нужды беспокоиться о нашей верности. Мы люди слова и никогда не обманем руку, давшую нам соль.
Выслушав мой перевод, чиновники встали и перешли в соседнюю комнату, дабы посовещаться без лишних ушей. Я надеялся, что удастся перемолвиться с Джоду, но ласкаров сразу увели.
Комптон подметил наше с Джоду знакомство и поинтересовался его истоком. Некогда мы плыли на одном корабле, сказал я, добавив, что хотел бы, если возможно, поговорить с этим ласкаром.
Комптон счел мое желание резонным, но попросил выяснить, насколько мой знакомец и его товарищи честны и надежны. Он обещал устроить нашу встречу у меня на квартире.
Домой я вернулся в сумбуре – казалось, наш с Джоду перегляд изменил его и мою жизнь. Удивительно мощная штука – узнавание!
Уже несколько ночей подряд Ширин, всполошенная диким волнением, от которого сбоило сердце, резко, как от толчка, просыпалась в предрассветный час. Казалось неправдоподобным, что все вероятные препоны, громоздившиеся в ее мыслях, вдруг исчезли и она, Ширин, может беспрепятственно отправиться в Китай, – она, мать и бабушка, всю жизнь проведшая в одном доме и не выезжавшая дальше Сурата! Кто бы мог подумать, что недвижимая стена, в которую она безуспешно билась, внезапно подастся, заставив потерять равновесие и чуть не шлепнуться?
Когда вера Ширин в успех затеи начинала слабеть, на помощь ей приходила Роза, переключавшая ее внимание на бытовые вопросы вроде сборов в дорогу. Сколько у вас сундуков, спрашивала она, поместятся ли в них все ваши вещи?
Ширин вспомнила о старых сундуках и баулах Бахрама, убранных в кладовку. К несчастью, они никуда не годились: дерево источили термиты, кожу съела плесень. Правда, два сундука в общем-то уцелели, и Ширин решила, что их вполне хватит, но Роза только рассмеялась:
– Нет, биби-джи, вам нужно еще три сундука как минимум и два портпледа для постельных принадлежностей. Мы с вами отправимся на китайский базар и там все закажем.
Ширин велела заложить коляску, и через весь город они поехали в лавки кожемяк на китайском базаре. Сделали заказ, и тут вдруг Роза предложила:
– Раз уж коляска в нашем распоряжении, давайте-ка съездим к портному да Гама, чья мастерская неподалеку от Эспланады.
В дорогу Ширин собиралась купить белые шали и сари, но и думать не думала о портном, который шил пальто и накидки для европейцев.
– Зачем он нам? – удивилась она, и Роза объяснила, что на побережье Южного Китая случаются студеные зимы, а потому нужны не только шали и шарфы, но еще накидки, шляпы и платья.
– Платья?! – Ширин ладонью прихлопнула рот. После известия о смерти Бахрама она строго придерживалась правил вдовства, которые предписывали, помимо прочего, носить только белые сари. Надеть платье – значит нарушить вековую традицию.
– Уж не думаешь ли ты, что я обряжусь в платье? – спросила ошеломленная Ширин.
– А что такого? – озорно улыбнулась Роза. – На корабле в нем удобнее, чем в сари.
– Но что подумают люди? Что скажут мои родные?
– Так ведь их там не будет, биби-джи.
– Нет, ни за что! Меня, пожалуй, поднимут на смех.
Роза погладила ее по руке.
– Никто не станет над вами смеяться, биби-джи. Вы стройная и высокая, платье вам очень пойдет.
– Правда?
Представив себя в платье, Ширин поняла, что путешествие повлечет не только смену места, но во имя достижения конечной цели потребует от нее изменить свою личность.
После того как череда портних, кожевниц, вышивальщиц и шляпниц зачастила в ее апартаменты, она стала улавливать наметки своего нового облика, заставлявшего отводить глаза от зеркала. В комнату, где проходили примерки, не допускался никто, кроме Розы, новые наряды скрывались даже от дочерей и помещались в шкаф, когда те с детьми приходили в гости.
Ширин так преуспела в хитрости, что сохраняла свою тайну до последней недели перед отъездом. Но однажды утром дочери с детьми пришли помочь ей упаковаться, и одна внучка случайно открыла шкаф, в котором были спрятаны обновки.
Спальню огласил восторженный вопль, словно комната вдруг превратилась в пещеру Аладдина: не веря своим глазам, все замерли перед гардеробом с рядами шляп, ботинок и накидок.
Теперь Ширин уже не могла отказать в показе новинок и, сдавшись уговорам, облачилась в полный дамский комплект: платье, накидка, шляпа. Она вызывающе прошлась по комнате, ожидая услышать смех, но распахнутые глаза зрителей светились изумлением, смешанным с завистью.
– О, мама́! – воскликнула Шерназ,
