Но все же Ватранг хотел знать о морских силах. Вино окончательно развязало язык датчанина.
— В прошлые кампании русские остерегались выходить в море. Теперь же, я знаю, у царя Петра пять кораблей линейных, самый большой на шестьдесят пушек, другой по полсотни. Определенно есть пяток фрегатов пушек на тридцать каждый.
Слушая собеседника, Ватранг прикинул в уме. У него пушек в два раза больше, чем у русских.
— Вы, герр адмирал, не беспокойтесь, — успокаивал Ватранга датчанин. — Русские люди к морю не пригодны, боятся воды и мало что смыслят в мореходстве.
— Чем же тогда может похвалиться царь на море? — допытывался Ватранг.
— По моему убеждению, для вас больше всего неприятностей следует ожидать от русских галер. Там главенствует генерал-адмирал Апраксин. У них штук сто наберется, пожалуй, не меньше.
Рассказал Лазениус и о своем земляке Сиверсе и голландце Шелтинге — помощниках Петра.
Ватранг решил отпустить английское судно в награду за обстоятельные сведения Лазениуса. Любекс-кого купца под конвоем отправил в Стокгольм.
Провожая взглядом караван, Ватранг взглянул на хмурое, необычное для весны небо. С утра свинцовые, не по времени, тучи неслись с запада, ветер покрепчал, на взбаламученном море появились белые барашки. К вечеру море заштормило, волны глухо били в борт, корабли водило на якорных канатах из стороны в сторону. Адмирал распорядился всем судам для надежности завести вторые якоря. По корме совсем рядом, в десяти-двенадцати кабельтовых, мрачно торчали из воды многочисленные островки, окруженные каменистыми рифами.
Переменчива погода в мае. Взошло солнце, и ветер начал затихать, утихомирились и волны за бортом, но неприятный осадок от короткого шторма не давал покоя адмиралу.
— Призвать всех флагманов и капитанов к полудню. Совет произведем, займитесь протоколом, — распорядился он адъютанту.
Салон флагмана едва вместил два десятка офицеров, прибывших на Совет. Адмирал был краток, излагая причину сбора:
— Вчерашний шторм, как вы знаете, показал непригодность нашей стоянки у Твермине. Случись крепкий ветер или шквал, сорвет корабли с якоря, а кругом рифы.
Поглядывая на сидевших, Ватранг уловил в их глазах понимание сказанного.
— Потому полагаю, надежнее наше место переменить и перейти на рейд у мыса Ганге. — Адмирал обвел на карте указкой новую стоянку. — Там полуостров защитит нас от северных ветров и позиция имеет большую выгоду для маневра, как в море, против эскадры царя, так и в шхерах, для задержания галерного флота.
Никто из младших флагманов и капитанов не возразил адмиралу.
Все было просто и ясно. Оставалась лишь досада, что в лежавшей напротив деревеньке можно было хоть немного поразвлечься с девками и каждый день иметь в каюте к завтраку свежее молоко. Как и положено в таких случаях, вслед за Ватрангом протокол Совета подписали младшие флагманы и капитаны.
Осмотревшись на новом месте, Ватранг не дал покоя подчиненным, назначил два раза в неделю упражнять стрельбой орудийную прислугу, раз в неделю отряжать на берег матросов заготавливать дрова. По мере возможности, готовить пищу для экипажа на берегу и там же кормить матросов. Больше мороки, но корабли будут чистыми и матросы наберутся сил.
Как и положено, Ватранг донес его королевскому величеству, королевскому сенату и королевской Ад-миралтейств-коллегии о прошедших изменениях и полном порядке на вверенной эскадре.
Утром Ватранг отправил депеши в Стокгольм, а вечером почувствовал неладное на «Бремене».
После того как вернулась шлюпка с берега, привезшая матросов, капитан Фришен, согласно уставу,
вдруг отпросился сойти с корабля. Вернулся он поздно, когда адмирал спал крепким сном.
Утром за завтраком адъютант, явно что-то недоговаривая, сказал, что капитан Фришен хочет сделать адмиралу важное сообщение.
— Какие такие важности? — усмехнулся Ватранг. Не любил он неопределенности откладывать в долгий ящик. — Пускай войдет, — вытирая губы салфеткой, проговорил адмирал.
Побледневшее, обычно спокойное лицо Фришена выражало тревогу.
«Что он, с девками, что ли, миловался всю ночь?» — подумал Ватранг.
— Герр, адмирал, — с хрипотцой в голосе проговорил Фришен, — на моем корабле случилось несчастье: исчезли два матроса, наемных по контракту. Рулевой и канонир.
Ватранг закашлялся:
— Как исчезли? Наверняка с девками в деревне на сеновале. Помните, такой случай был у капитана Фогеля?
— Нет, герр адмирал, — виновато продолжал Фришен, — я сам обыскал всю деревню, их нет в Твермине. Чухонцы сказали, что вчера были у них два матроса, прикупили хлеба и спросили дорогу на Або.
«Вот-те на, — подумал Ватранг, — а я только что отправил с эстафетой депешу, что у меня на эскадре все благополучно. И черт знает, что у этих наемников на уме. Каждому в душу не залезешь».
Адмирал не стал винить Фришена, только предупредил, чтобы он не обсуждал происшествие с другими капитанами.
Да разве шило в мешке утаишь? Уже на другой день матросы «Бремена» отправились за дровами и рассказали о дезертирах своим друзьям с других кораблей, и скоро вся эскадра знала об этом инциденте.
Само по себе бегство наемников не очень тревожило Ватранга. На эскадре, которая крейсировала в Датских проливах, побеги наемных матросов были заурядным явлением. Другое дело, что они могли оказаться в стане неприятеля и кое-что поведать царю. Ну, да Бог с ними. Глядишь, по дороге в лесу беглецов настигнут волки…
Минул первый месяц дозора у Гангута, а русские еще не давали о себе знать. Но вот наконец и первые известия из Ревеля. Линейный корабль «Верден» и бригантина «Гейя» сумели на рассвете незаметно подобраться и разглядеть в гавани русскую эскадру.
— Я успел рассмотреть в бухте по крайней мере четыре многопушечных корабля и еще много других судов, — доложил капитан Фогель. — Быть может, в глубине гавани есть еще корабли.
Выслушав капитана, Ватранг приободрился. Нужно показать русским, кто здесь хозяин. С этим делом вполне справится адмирал Лилье.
— Ваше дело, дорогой Лилье, показать царю наше превосходство и заставить русских отступить, в конечном итоге, от Ботники. Мне думается, вам не следует ввязываться с ними в пушечную дуэль. Надо обстоятельно разведать силы и намерения русских. Вы знаете, что на некоторых наших судах появилась течь. Поэтому возьмите по вашему выбору шесть Добротных линейных кораблей, этого будет достаточно.
Спустя час-другой сонную тишину на рейде прервали множество переливчатых характерных трелей боцманских дудок, на палубах кораблей раздавался топот сотен матросских башмаков. На мачты по вантам карабкались матросы, меняли ветхие паруса на новые, проверяли снасти, надежно крепили деревянные части мачт — стеньги, реи. Проворно взбегали на носу по торчащим бушпритам, подвязывали убранные прежде паруса.
Лилье доложил о готовности к походу, но пришлось задержаться. Ватранг увидел на горизонте парус.
Раз-другой в неделю из Стокгольма приходили транспорты. Подвозили провизию, доставляли почту, увозили больных. Сейчас Ватранг определил, что приближается не обычный неуклюжий транспорт, а королевская яхта «Ульрика».
— Вам придется обождать, — обронил Ватранг, повернувшись к Лилье.— Королевскую яхту понапрасну гонять не станут. Какая-нибудь важная птица следует к нам.
Он придирчиво окинул взглядом палубу «Бремена», подозвал Фришена:
— Наведите порядок на верхней палубе, подберите сопли на баке, там болтаются концы за бортом.
Предчувствие не подвело опытного моряка: «Уль-рика» доставила из столицы комиссара королевского Совета Лунгфельда.
Как только яхта стала на якорь, от борта «Бремена» отвалила шлюпка за высоким гостем.
Медленно переставляя ноги, вытирая потную лысину, с трудом поднялся по трапу важный чиновник.
Узнав, что эскадра Лилье вот-вот выйдет в море, он расцвел и проследовал в каюту адмирала.
— Как раз вовремя я подоспел, — проговорил Лунгфельд, загадочно поглядывая на Лилье.
Отдышавшись, он начал издалека:
— Вы знаете, господа, давнее несчастье, которое постигло доблестную армию его величества в России под Полтавой.
Советник напомнил, что тогда в плен к русским вместе с войсками попали граф Пипер, фельдмаршал Рейншильд, генерал Левенгаупт. Не так давно графиня Левенгаупт написала жалостливое письмо принцессе Ульрике. Она слезно просила ее облегчить участь ее супруга, генерала Левенгаупта. Добросер-
дечная Ульрика разделила ее горе и просила у короля разрешения обратиться к царю. Но король ответил очень резко. Он обвинил Левенгаупта во всех грехах, пенял ему, что он не выполнил приказ короля и вместо сражения с русскими позорно сдался на милость победителя.
