44. Удар в спину
Ночь крестоносцы провели на месте побоища в наспех укрепленном лагере. Их тревожные опасения не оправдались: литовцы не осмелились возобновить сражение. Им немало досталось, главным образом, от губительных стрел дальнобойных арбалетов пехоты. Потери крестоносцев были также чувствительными. Рыцарское войско лишилось половины лошадей, включая и запасных. Часть их увели литовцы, остальные погибли во время битвы, или были покалечены настолько, что бедных животных пришлось добить.
Пиррова победа[16] отнюдь не обрадовала Куно фон Хаттенштейна. В довершение ко всему, пять судов село на мель. Если четыре удалось снять, то пятое — самое крупное — точно вросло в дно. Испробовав все способы спасти корабль, маршал, скрепя сердце, приказал его сжечь.
Хаттенштейн предал земле погибших собратьев и повел крестоносцев к предполагаемому месту высадки. На сей раз, пехота шла берегом вместе с конницей, а на судах плыли лишь гребцы, да несколько десятков раненных воинов. Поравнявшись с разрушенным городом, корабли причалили к берегу. Воины тут же приступили к их разгрузке, а через два дня Хаттенштейн отослал суда в Пруссию за подкреплением.
В первый же день мастеровые и кнехты приступили к строительству крепости на месте разрушенного Ковна. Спустя шесть недель поднялись стены нового замка, но теперь он носил чуждое название ― Риттерсвердер.
К этому времени из Пруссии пришло первых пять судов с подкреплением, провиантом, строительным материалом, и немцы приступили к возведению двух новых замков вблизи Риттерсвердера. На строительстве одного из них трудился Витовт со своими жемайтийцами.
Вначале соратники Витовта не сильно утруждали себя на строительстве крепости, а многие попросту отлынивали от работы. Но однажды вечером литовский князь собрал своих людей на опушке леса и долго с ними беседовал. О чем шла речь, одному богу известно, но работа по возведению замка закипела совсем по-другому. Вскоре даже Куно фон Хаттенштейн начал ставить в пример немецким мастеровым и кнехтам трудолюбие жемайтийцев.
Строительство замка было закончено людьми Витовта, когда соседний едва довели до бойниц. Маршал и комтуры осмотрели сооружение и остались вполне им довольны.
— Стены сложены отменно. Не ожидал, честно признаться, такого мастерства от литовцев, — произнес Хаттенштейн, обычно скупой на похвалы.
— А вот ров перед замком надо еще расширить и углубить, — заметил Энгельгардт фон Ротенштейн. — Иначе даже небольших бревен достаточно, чтобы перекрыть его и приблизиться к стенам.
— Завтра этим и займемся, — пообещал Витовт.
— Как думаешь, князь, назвать детище? — спросил Хаттенштейн.
— Если мне дано такое право, то пусть будет Новое Гродно, — после некоторого раздумья предложил литовец.
— Не возражаю, — согласился маршал.
— А кто будет защищать Новое Гродно?
— Литовцы его построили, ты, князь, окрестил, ты и будешь защищать со своими воинами, — рассудил маршал. — А чтобы новый замок стал неприступным, в помощь литовцам я дам десятка три храбрых кнехтов.
— Это, пожалуй, лишнее, достопочтимый маршал, — заметил Витовт. — Мои воины выдержат любую осаду, и в скором времени ты убедишься в их храбрости.
— Что ж, посмотрим, но немецкий гарнизон ты все-таки прими в свои стены.
На следующий день в Новом Гродно появилось три с половиной десятка немцев. Даже не испросив позволенья у Витовта, они заняли самую лучшую башню замка. Жемайтийцы возмутились бесцеремонностью пришельцев и хотели, было, вышвырнуть их оттуда, но князь запретил трогать немцев. В довершение Куно фон Хаттенштейн попросил Витовта снабжать «гостей» продовольствием и всем необходимым. Немцы ели за троих, то и дело, требуя доставить то вина, то мяса, то какое-нибудь изысканное блюдо. Проклиная в душе свою долю, их обслуживал целый отряд литовцев.
Добывать пропитание становилось все труднее и труднее, потому что ежедневно к войску Витовта присоединялись все новые и новые воины, приходившие поодиночке, группами, а порой даже целыми отрядами. Соответственно запасы хлеба в близлежащих селениях быстро истощились. В лагере Витовта росло всеобщее недовольство присутствием союзников, и только приказ князя сдерживал жемайтийцев от расправы. Но в скором времени произошло событие, которое, к общей радости литовцев, способствовало избавлению их от малоприятных обязанностей по обслуживанию кнехтов.
Однажды вечером братья Витовта — Монивид с Жигимонтом — услышали из-за груды строительного мусора сдавленный женский крик, зовущий на помощь. Они бросились туда, и сцена, открывшаяся взору братьев, привела их в ярость.
Между крепостной стеной и кучей бревен, неиспользованных камней два немца положили на землю девушку и начали ее раздевать. Один из них левой рукой зажал рот своей жертвы, а правой принялся обнажать грудь. Из-под разорванного платья показался небольшой, по-детски розовый, сосок, и кнехт, охваченный животной страстью, припал лицом к обнаженной плоти.
Второй немец всей своей тяжестью навалился на хрупкие девичьи ноги и, преодолевая сопротивление, медленно поднимал платье. Упругие, не тронутые загаром, белоснежные ножки заворожили немца, и он на миг расслабился. Этим воспользовалась девушка. Она вцепилась освободившейся рукой в лицо насильника, который взвыл от боли и опрокинулся навзничь. Литовка, изловчившись, укусила руку, зажимавшую рот, и успела крикнуть: «Помогите!» В следующий момент немцы оправились от неожиданного нападения жертвы и с новой силой навалились на тело, от которого любой ценой стремились получить блаженство. Кнехты так увлеклись борьбой, что даже не заметили, как в пяти шагах от них появились два могучих литовца.
— Оставьте девушку! — властным голосом произнес один из них на немецком языке.
Немцы прекратили раздевать девушку, однако выпускать из рук добычу явно не собирались.
— Пошли к дьяволу, литовские свиньи! — услышали ответ братья Витовта.
Горячий Жигимонт выхватил меч и с недвусмысленными намерениями направился к наглецу. Тот поднялся и тоже обнажил меч, а Товтивил тем временем вступил в бой со вторым кнехтом. Схватка длилась недолго, оба немца упали сраженные тяжелыми мечами богатырей.
Девушка сбежала еще в начале боя, в спешке даже забыв поблагодарить спасителей, а среди груды мусора остались только два трупа, да удрученные произошедшим Товтивил с Жигимонтом.
— Натворили мы дел, брат, — тяжело вздохнул Товтивил.
— Как же нам быть?
— Не знаю, Жигимонт, — беспомощно развел руками старший брат. — Пойдем-ка скорее к Витовту и расскажем обо всем, что случилось. За пропажу двух немцев отвечать перед маршалом придется ему.
Товтивил с Жигимонтом покинули место поединка и сделали это вовремя, ибо сюда уже спешила толпа жемайтийцев во главе с Витовтом.
— Что за шум здесь был, братья? — спросил князь.
— Ничего особенного, — ответил Товтивил. — Решили с Жигимонтом немного размяться на мечах, а то без битв рука совсем отвыкнет от оружия.
Разочарованная толпа воинов повернула обратно, оставив братьев наедине.
— Ничего себе размялись: у Жигимонта вся рука в крови, — заметил Витовт.
— Это чужая кровь.
— Вот как!? — удивился потомок Кейстута.
Братья вкратце рассказали о происшедшем и виновато опустили головы, ожидая наказания. Вопреки их ожиданию, Витовт не только не рассердился за смерть немцев, а, похоже, наоборот обрадовался такому повороту событий.
— Убили и правильно сделали. Честь литовской девушки стоит дороже жизни двух насильников. И вообще, пришла пора напомнить немцам, что на этой земле они не хозяева, а гости.
— Позволь, брат, похоронить их трупы, как стемнеет, — обратился к Витовту Товтивил.
— Как хотите, но это ничего не изменит. Все равно утром двоих кнехтов недосчитаются, и Куно фон Хаттенштейн поймет: куда они исчезли, и кто в этом виноват.
— Что же делать? — спросил Жигимонт.
— Готовьте жемайтийские дружины к бою. Сегодня ночью мы проучим заносчивых тевтонов.
— Наконец-то, — с облегчением вздохнули Товтивил с Жигимонтом.
— Только поспешайте: если к утру не расправимся с немцами, то, боюсь, нам придется худо. Сторожа донесла, что из Пруссии к ним идет большая подмога.
Два кнехта, не спеша, прохаживались вдоль главной башни. Иногда они обменивались словами, порой расходились в разные стороны. Наконец это занятие им надоело, и стражники присели на камни по обе стороны от входной двери. Вскоре оба почти одновременно заклевали носами. Едва кнехты опустили головы, как, прижимаясь к стене, к ним бесшумно подкрались два воина. Молнией сверкнули кинжалы, и стражники, так и не успев проснуться, отправились в мир иной.
