Ну почему я не обнял ее тогда? Почему оставался неподвижен и не предпринял ничего, выжидая, пока она закончит рассказ? Марта перешла на шепот:
— Я валялась у его ног и кричала, пока он не убрал ногу, после чего вскочила, бросилась к двери и в ужасе выбежала на деревенскую улицу, напуганная и голая. Мои крики разлетались по проулкам, а люди стояли и смотрели. Одна женщина привела меня к себе домой и дала старую рубаху прикрыть наготу. Вечером собрались люди, и этот пришел, пьяный, тряся своими жирными телесами, и заявил, что разводится со мной, потому что я не могу иметь детей! И он выгнал меня из нашего дома. Жить мне было негде, и я отправилась к тетушке в ее старый дом в городе Алеппо, где прожила три последних года. Там я и научилась петь. А когда нам стало совсем невмоготу и я устала от бесконечных домогательств, мы перебрались сюда, чтобы жить здесь вдвоем… Рядом с тобой.
— Утри слезы, Марта, и иди домой, пока не пришли мальчики — они будут уже скоро.
— А ты придешь ко мне, когда освободишься?
— Да, я приду перед закатом, чтобы увидеть тебя возле хижины, и завтра тоже приду. С этой минуты не будет дня, чтобы я не встретился с тобой.
Сам не знаю, как я осмелился произнести последнюю фразу. Марта обрадовалась моим словам, а я был счастлив оттого, что она улыбалась, и взгляд ее просветлел. Она торопливо направилась к выходу, но у дверей задержалась и, обернувшись, сказала:
— Я буду ждать тебя, не опаздывай, Гипа.
Когда она произнесла мое имя, мне показалось, что это говорит ангел, воскресивший меня от смерти в Судный день, чтобы я очнулся ото сна и растворился в Божественном свете. Закрыв лицо прозрачной шелковой вуалью, Марта вернулась на пару шагов и прошептала с тихой укоризной:
— Когда я спрашивала тебя, ты ничего мне не ответил, а когда ты спрашивал меня, я тебе все рассказала.
— Сегодня я поведаю тебе обо всем, что ты захочешь узнать.
Когда Марта вышла из библиотеки, я вскочил, чтобы подсмотреть за ней сначала в извилистую щель в стене, затем — в отверстие между деревянными шкафами, а потом — в мое единственное окно. Я видел, как она идет к монастырским воротам, забирает немного вправо, чтобы спуститься с холма, и мало-помалу исчезает из поля моего зрения. Когда она совсем скрылась, я тоже перестал существовать. Меня стали одолевать немыслимые надежды, пока я не очнулся и не обнаружил, что стою, привалившись к стене, и рассуждаю сам с собой о том, как удержать ее от того, чего она так хочет, и вырвать шипы страсти из своего сердца. Я мечтал скоропостижно умереть в этом состоянии, чтобы покончить со своим замешательством.
Солнце клонилось к закату, я услышал голоса приближающихся мальчиков и приготовился встретить их, рассчитывая не слишком затягивать репетицию.
Когда мы закончили, я объявил, что нынешняя репетиция — последняя и, начиная с завтрашнего дня, мы будем встречаться в церкви по воскресеньям… Все вместе мы спустились к подножию холма.
Марта ожидала меня у дверей хижины. На ней было милое домашнее платье, галабея, какие обычно носят местные женщины, но выглядела она в нем восхитительно. Марта пригласила меня войти в дом, а ее тетушка угостила каким-то прохладительным напитком, теперь уж и не помню из чего. Помню только, что на вкус он был очень хорош. Пока я пил его маленькими глотками, мой взгляд тонул в медовом море колдовских глаз Марты, сидящей передо мной на земле. В верхнем разрезе ее галабеи виднелась ложбинка между грудями, и я не мог оторвать от нее глаз. Марта, заметив мое оцепенение, закрыла разрез руками, не переставая при этом улыбаться и бросать на меня кокетливые взгляды, закусив нижнюю губу.
Я оглядел хижину. Она состояла из единственной комнаты с хлипкими деревянными стенами, к которой примыкало помещение поменьше, без дверей, по-видимому, отхожее место. Перед входом располагался небольшой утрамбованный палисадник, в углу двора находилась недавно сложенная печь, из которой все еще поднимался небольшой дымок. Рядом с ней стоял маленький открытый сарай, сложенный из старого кирпича. Марта наблюдала за мной, довольно улыбаясь, а ее тетушка тем временем достала из печи небольшой горшок, пахнущий ароматной стряпней, и произнесла:
— Пойду отнесу военным.
Марта тотчас встала и, вытащив из угла хижины плетеную корзину из пальмовых листьев, положила в нее источающий вкусные запахи и обернутый в ветошь горшок. Взяв корзину и извинившись передо мной, тетушка вышла. Марта, не дожидаясь вопросов, пояснила:
— Это имперские стражники, которых моя тетушка величает военными… Они вчера договорились, что раз в два дня она будет готовить им горячую пищу и до захода солнца они либо сами будут забирать еду, либо она будет им ее относить. Утром они присылают мясо, зелень и деньги за стряпню, чтобы к вечеру еда была готова…
По словам Марты, пища, которую готовили для стражников на монастырской кухне, была им не по нраву!
Сидя на короткой и шаткой кровати, я слушал Марту, щебечущую о премудростях стряпни, которые меня совсем не интересовали. Посмотрев мне в глаза, Марта спросила, не голоден ли я, и, когда я, не отрывая от нее взгляда, отрицательно покачал головой, догадалась, что я страстно хочу ее. Не говоря ни слова, она подошла ко мне так близко, что ее грудь почти касалась моего лица, и прижала мою голову к себе. Я чуть не задохнулся от истомы…
Не вставая, я крепко сжал Марту в объятьях и почувствовал, как она жарко задышала мне в ухо. Резким движением я задрал подол ее платья, а она, помогая себе обеими руками, стянула его через голову. Марта стояла передо мной совершенно нагая… И мое сердце зашлось от всевластности этой красоты. Я сбросил рясу, и между нами случилось то, что всегда происходит между мужчиной и женщиной, когда они сбрасывают с себя покров стыдливости.
* * *
Мы сидели рядом и молчали. Спустя какое-то время с улицы послышался голос тетушки, которая звала Марту, словно желая предупредить нас о своем приходе. В отличие от меня, Марта, казалось, совсем не испугалась. Я быстро натянул рясу и, тяжело дыша, подошел к двери. Марта, накинув платье, последовала за мной и жарко обняла меня сзади. Из дверей хижины мы вышли вместе. Тетушка возилась во дворе, пристраивая небольшое сиденье без ножек у прялки.
— Они все там? — спросила ее Марта.
— Да, и спрашивали о тебе.
Когда тетушка уселась у прялки, мы отошли от хижины, намереваясь посидеть на краю засеянного поля и полюбоваться на открывающийся к западу простор. Мы не смели взглянуть друг другу в глаза… Марта негромко затянула песню, в которой рассказывалось о любовной тоске. Дул теплый вечерний ветерок. Марта, придвинувшись ко мне поближе, спросила о моих родных краях. Я рассказал ей кое-что из того, что происходило со мной там… Помолчав немного, она встрепенулась и стала расспрашивать о доме, в котором я жил. Я ответил, что он, наверное, по-прежнему стоит на своем старом месте — на высоком берегу Нила, хотя теперь, скорее всего, забит или разрушен — ведь жилища разрушаются, когда люди их бросают. Кинув на меня полный нежности и любви взгляд и положив мне на плечо руку, Марта спросила:
— А до Египта далеко? Сколько времени уйдет, чтобы добраться туда?
— Если мы поедем морем, а затем спустимся по Нилу, то где-то месяц.
— Гипа… Давай поедем и отстроим дом. И будем там жить вместе до конца дней. Возьмем тетушку, чтобы она ходила за нашими детьми, а я могла заботиться о тебе.
— Как это возможно?
— Поженимся… Ты, если захочешь, будешь служить священником в церкви. И, как бы там ни было, ты опытный врач, и это может обеспечить тебе хороший достаток. Мы будем очень хорошо жить. У нас будут дети и красивый дом.
Марту можно было извинить — она не знала всего… Она не знала, что я не могу жить среди своих соотечественников. Дети, которые когда-то издевались надо мной из-за поступка моей матери, теперь уже взрослые мужчины. Но они по-прежнему будут смотреть на меня с презрением. Она не знала, что я не могу вернуться в Наг Хаммади, потому что мой больной дядя, должно быть, уже умер, а может, и жены его, нубийки, тоже нет на этом свете. Для меня там нет места, и им не нужно мое лекарское искусство!
— Это нужно хорошенько обдумать, Марта!
— Не думай один, давай всю нашу дальнейшую жизнь обдумывать вместе. Я буду с тобой честна до конца дней, и стану матерью твоих детей, и буду…
До нас донесся голос торопившегося к нам дьякона, и разговор был прерван. Марта поспешно отодвинулась от меня. Дьякон, перекинувшись парой слов с тетушкой, подошел к нам, и вместе мы направились в сторону монастыря.
Вскоре Марта оставила нас и пошла вниз, к своей хижине, не дав мне возможности бросить на нее прощальный взгляд.
Дьякон был голоден, поэтому мы сразу проследовали в трапезную, где помогли кухонным служкам собрать на стол, за что они были весьма благодарны. Дьякон очень быстро поел и ушел к себе, чтобы поспать. Так он сказал мне. Я тоже был изрядно голоден, но вынужден был дожидаться прихода остальных… Монахи плелись медленно, как черепахи, не ведающие пути. Наконец появился настоятель в сопровождении трех монахов и, в совсем несвойственной ему манере, громко крикнул при входе:
