Далее в инструкциях говорилось о необходимости установления общих «американских» принципов торговли и навигации, призванных обеспечить «равные возможности». Принятие Панамским конгрессом решений в духе предложений Вашингтона поставило бы США в более выгодное положение по сравнению с их европейскими конкурентами и вместе с тем исключило бы возможность образования независимого экономического объединения молодых государств.
Таким образом, перед делегацией США ставилась задача не допустить, чтобы Панамский конгресс успешно увенчал дело латиноамериканского единства, которому Боливар посвятил более пятнадцати лет неустанных трудов.
Президент США имел конституционные полномочия своим решением назначить делегатов, но он предпочел проконсультироваться с Конгрессом. Хотел ли Адамс перебросить «горячую картофелину» в руки конгрессменов или же у него было намерение «утопить» дело в словопрениях, сказать трудно. Известно одно: Конгресс затянул принятие решения о направлении американских представителей в Панаму на пять месяцев и принял его только в апреле 1826 года. К тому же он ограничил их функции, предписав им быть просто «наблюдателями». Посланцы США при всем желании уже не могли успеть к открытию Панамского конгресса. Неоднократные декларативные заявления правительства США о его благожелательном отношении к Панамскому конгрессу не были подкреплены конкретными делами.
СВОБОДА НЕ МОЖЕТ СОСУЩЕСТВОВАТЬ С РАБСТВОМ
Война за независимость на континенте приближалась к завершению, а в островных владениях, на Кубе и в Пуэрто-Рико, испанцы по-прежнему чувствовали себя достаточно прочно. Последовательный борец против колониализма,
Боливар стремился к тому, чтобы в Латинской Америке не оставалось очагов колониального владычества Испании. Он считал долгом всех патриотов континента помочь населению этих островов обрести национальную независимость.
Судьба освободительного движения в островных владениях Испании давно привлекала внимание Боливара. Еще в 1815 году в одном из своих писем с Ямайки он писал: «Острова Пуэрто-Рико и Куба, которые вместе насчитывают от 700 тыс. до 800 тыс. жителей, являются наиболее спокойным владением испанцев, потому что они изолированы от борцов за независимость. Но разве эти островитяне не американцы? Разве они не терпят унижений? Разве не желают себе добра?» [307]. Чем же объяснялся запас прочности колониального режима Испании на островах?
Христофор Колумб открыл Кубу во время своего первого плавания в Америку и, пораженный красотой острова, его необычной природой, животным и растительным миром, записал в своем путевом дневнике: «Ничего прекраснее этого острова мои глаза никогда не видели» [308]. Испанцы впоследствии оценили также стратегическое положение Кубы, контролирующей подходы к Карибскому морю, и превратили остров в важнейший форпост военно-морских и сухопутных сил Испании в Новом Свете. «Жемчужина Антилл», как называли Кубу, приносила испанской короне огромные прибыли. В первой четверти XIX века она заняла первое место в мире по производству и экспорту сахара, оттеснив на второе место Гаити. Почти 300 тыс. рабов-негров под беспощадным тропическим солнцем гнули спину на плантациях сахарного тростника, кофе и табака. Плантационное хозяйство Кубы процветало в это время, и полюбовный дележ производимых рабским трудом богатств скреплял союз испанских колонизаторов и местной богатой прослойки креолов и мулатов. Этот союз придавал большую прочность позициям Испании на острове, чем в других частях испанской Америки. Добиваясь ограничения монополии испанцев в области торговли, кубинские плантаторы-рабовладельцы и их идеологи до 1810 года не выдвигали лозунга независимости. Они требовали от метрополии только расширения их экономических и политических прав. Революции и восстаний рабов-негров богатые кубинцы боялись больше, чем господства Испании.
Положение на Кубе начало меняться под влиянием войны за независимость, вспыхнувшей на континенте. В 1809- 1810 годах на острове возник заговор группы креолов во
главе с Романом де ла Лусом, поставившей своей целью свержение испанского господства. В это же время был подготовлен и получил хождение в кругах креолов первый в истории Кубы проект конституции независимой кубинской республики. Его автор – Хоакин Инфанте боролся за свободу только для белых. Проект конституции предусматривал сохранение труда рабов-негров «при условии справедливого и гуманного с ними обращения» [309].
Колониальные власти без особого труда раскрыли этот заговор и обрушили репрессии на его участников. Испанская корона как зеницу ока оберегала свою «жемчужину». На острове находилась почти 14-тысячная испанская регулярная армия. С учетом милисианос, членов ополчения из испанцев и богатых креолов, губернатор колонии располагал вооруженными силами, насчитывавшими более 30 тыс. человек [310].
Боливар и другие руководители патриотов понимали серьезность угрозы, порождаемой сохранением Кубы в руках Испании. В любой момент с острова мог быть нанесен удар по освободительным силам на континенте. Колумбийский историк X. Хиральдо-Харамильо, изучая документы, пришел к выводу, что Боливар начал разрабатывать план освободительной экспедиции на Кубу и Пуэрто-Рико в 1819 году, после блестящей победы над испанцами на реке Бояке, обеспечившей быстрое освобождение территории Новой Гранады [311]. Боливар знал о напряженной политической обстановке на острове и верил в скорое восстание кубинцев против колонизаторов.
Молодой гаванец X. Ф. Лемус, связанный с патриотами Колумбии, известный кубинский поэт X. М. Эредиа при участии венесуэльца X. X. Пеоли и аргентинца X. А. Миральи в 1821 году основали на Кубе тайное общество «Солнца и лучи Боливара». Такое название общества подчеркивало связь борьбы кубинских патриотов с освободительным движением на континенте. Каждый вступивший в общество именовался «солнцем» и был обязан привлечь несколько новых членов – «лучей». Вероятно, известия из Кубы вдохновили Боливара написать в июле 1823 года Сантандеру такие строки: «Я, подобно солнцу, посылаю лучи во все стороны» [312].
Руководители общества сделали большой шаг вперед по сравнению со своими предшественниками. Призывая начать борьбу за свободу и независимость Кубы, Лемус обещал неграм освобождение от рабства. Колониальным властям удалось раскрыть заговор в августе 1823 года, когда почти все уже было подготовлено к восстанию. Около 100 членов общества стали узниками казематов военно-морской крепости Гаваны, многие бежали, спасаясь от репрессий.
Сторонники независимости Кубы создали в эмиграции Революционный комитет и обратились к Мексике и Колумбии с просьбой помочь кубинскому народу свергнуть гнет Испании, содержавшей на острове больше вооруженных сил, чем в какой-либо другой части испанской Америки.
В январе 1824 года делегация Революционного комитета кубинских патриотов во главе с идеологами движения Хосе Иснагой и Бетанкуром Сиснересом, известным на Кубе под псевдонимом подпольщика «Селянин», прибыла в Боготу и вела переговоры с Сантандером, исполнявшим обязанности президента, и министром иностранных дел Гуалем. Колумбийские руководители выразили солидарность с борьбой братских народов Кубы и Пуэрто-Рико и заявили о своей готовности оказать им помощь, как только основные силы испанцев будут разгромлены в Перу, где находилась почти вся освободительная армия. Один из членов делегации – X. М. Аранго в апреле 1825 года встречался в Лиме с Боливаром. Он рассказал о вооруженных силах Испании на острове и заверил Боливара в том, что освободительная экспедиция Колумбии встретит поддержку всех кубинских патриотов [313]. Это еще раз убедило Боливара в правильности принятого им решения о подготовке освободительной экспедиции для окончательного изгнания испанцев из Западного полушария.
Практическая подготовка к ней началась уже в апреле 1824 года, когда Боливар поручил Франсиско Монтойе и Антонио Аррубле от имени Колумбии получить за границей заем на сумму 4750 тыс. ф. ст. для закупки снаряжения и пополнения колумбийской военной флотилии с базой в Картахене, состоявшей из 4 крейсерских кораблей и 11 канонерок [314]. Этот флот планировалось использовать для отражения угроз Испании и сопровождения освободительной экспедиции на Кубу и Пуэрто-Рико. Планы Боливара поддерживал генерал Паэс, один из руководителей освободительной войны в Венесуэле, который в письме от 19 августа 1824 г. сообщал Боливару, что может выделить армию в 3-4 тыс. штыков. «Через месяц после получения приказа, – писал он, – мы будем в Гаване» [315]. Такое же заявление сделал генерал Сукре после победы при Аякучо, выразив готовность направить 7-тысячную армию для участия в освобождении Кубы [316].
