Женщина грациозно подошла к древнему столу и нежно провела по нему рукой.
– За этим самым столом царь сидел каждое утро, разбирая почту и глядя на землю, которую собирался покорить.
Веспасиан с благоговением посмотрел на простую столешницу, ощутив присутствие в этой комнате самой истории. В течение нескольких секунд собеседница разделяла с ним это тихое чувство, потом отошла от окна и направилась к креслам.
– Но я призвала тебя, Веспасиан, не ради урока истории. Меня зовут Трифена. По титулу я – царица этой страны, но на деле – марионетка в руках императора и сената.
– Домина, для меня честь видеть тебя, – произнес юноша, благодарный за прикосновение к великому прошлому, которое она ему подарила.
– Хорошо, что благодаря своему прадеду, Марку Антонию, я в первую голову являюсь гражданкой Рима, в противном случае скрывалась бы сейчас где-нибудь в горах вместе с мятежниками.
Трифена села и знаком предложила гостю последовать ее примеру.
– Мой народ принудили к этому восстанию. Когда Александр пришел сюда в поисках войска, он привез деньги и брал только добровольцев. Более пяти тысяч фракийцев откликнулось на его призыв, большинство из них не вернулось назад. Теперь, почти триста лет спустя, у нас появился новый хозяин – Рим.
Царица помолчала немного.
– До прошлого года Рим довольствовался тем, что воины служили в нашей армии, под началом своих командиров, и охраняли порядок внутри государства. Потом произошли две перемены. Во-первых, из Мезии прибыли офицеры с требованием преобразовать нашу армию во вспомогательные когорты для службы там. Во-вторых, наши жрецы начали поднимать племена на мятеж против этой новой меры, поощряя вождей деньгами. Это римские денарии, которых вдруг появилось у них великое множество.
– Откуда они поступают?
– Мои источники говорят, что их распределяет Ротек, один из верховных жрецов. Но откуда берет их он, я могу только догадываться.
– Зачем ему поднимать твоих людей на бой, который они заведомо проиграют?
– Фракийцы – гордый, воинственный народ. Они готовы служить другим только в качестве наемников, но не как рекруты. Это для них все равно, что рабство. Не составляло труда поднять их на восстание. На вопрос, зачем это нужно Ротеку, ответить просто – он ненавидит меня и моего сына. Ненавидит монархию, потому что мы правим Фракией. Пусть от имени Рима, с его позволения, но все равно правим. Ему кажется, что если нас не будет, власть сама собой перейдет к жрецам, которые, в отличие от царей, не принадлежат к тому или иному племени. И верховным жрецом станет Ротек.
– Но Рим все равно останется верховной силой.
– Разумеется. И вот чего этот идиот не в состоянии понять: мой сын и я – единственное, что стоит между автономией Фракии и ее поглощением Римом.
– Выходит, если восстание победит, Рим аннексирует Фракию, и ее мужчины подпадут под армейский призыв. Если проиграет, Рим все равно получит своих рекрутов. В любом случае легионы на некоторое время окажутся заняты, умиротворяя страну.
– Вот именно. И Ротек безрассудно, из жажды власти и по неразумению в политике, стал орудием этого несчастья. Сеян играет им, как хочет.
– Ты уверена, домина, что за жрецом стоит именно он?
– Антония – моя родственница и подруга, мы регулярно переписываемся, и я знаю про ее опасения насчет Сеяна. Она поделилась со мной мыслями по части выгод, которые приносят префекту волнения во Фракии. В последнем письме она просила меня приглядывать за тобой на твоем пути в лагерь Поппея и оказывать посильную помощь.
– Она очень добра, домина.
– Да, к своим друзьям. – Трифена улыбнулась. – У меня нет возможности действенно помочь, но я могу предупредить тебя. Три дня назад здесь проезжали четверо мужчин. Они остановились ненадолго, только сменили коней. У них есть императорская подорожная. Это преторианские гвардейцы, точнее, трое из них. У четвертого слишком длинные волосы для солдата.
Веспасиан кивнул.
– А еще у этого четвертого бородка и очень смуглая кожа.
– Думаю, да. Ты знаешь его?
– У нас была краткая встреча. Не из разряда дружеских. Его зовут Гасдрон. Если он будет возвращаться этой дорогой, Антония будет тебе благодарна, если ты убьешь его. Гасдрон подослал ей в дом лазутчика.
– Посмотрю, что можно сделать, – ответила царица, по-новому взглянув на гостя. Ее восхищало, когда человек мог, имея на то важные причины, с таким хладнокровием отнимать жизнь у другого.
Трифена встала и хлопнула в ладоши. Вошла рабыня с небольшим свитком, который вручила госпоже.
– Это прилагалось к письму Антонии. – Царица вручила свиток юноше. – Прочитай его в одиночестве. Когда закончишь, кто-нибудь проводит тебя. Да пребудут с тобой боги, Веспасиан.
– И с тобой, домина.
Она вышла из комнаты, оставив молодого римлянина наедине с письмом, первым из полученных им. С бьющимся сердцем взломал он печать и сразу посмотрел на подпись: «Ценис».
Вскоре Веспасиан покинул дворец, чувствуя себя так, будто ему море по колено. В письме Ценис содержалось все то, и даже более, из тех фантазий, которыми он тешил себя во время долгого и тревожного путешествия в запряженной мулами повозке по пути в плен к цениям.
Его вид ввел спутников в заблуждение.
– Похоже, вашему другу понравилась встреча с царицей Трифеной, – расхохотался Пет. – Поглядеть на него, так без Венеры не обошлось!
Пожав плечами, Веспасиан ничего не ответил и вскарабкался на лошадь.
Проезжая через городские ворота, Магн поравнялся с юношей.
– Ну? – спросил он.
– Гасдрон проезжал здесь три дня назад в обществе троих преторианцев.
– Значит, поэтому у тебя на физиономии такое влюбленное выражение? Пощупал малого раз за яйца, и ты уже его навеки?
– Очень смешно!
– Согласен. Выходит, царица действительно красотка?
– Верно. А еще она передала мне письмо от Ценис.
– Так вот в чем дело! – Магн улыбнулся другу.
Веспасиан не был настроен разговаривать. Ударив коня пятками, он вырвался вперед.
Утро выдалось ясным и прохладным. С юга, с увенчанных снеговыми шапками вершин Гемских гор тянул сильный ветер, заставлявший путников плотнее кутаться в плащи. Облачка пара вылетали из раздувающихся ноздрей коней, то мелкой, то крупной рысью бежавших по неуклонно идущему вверх склону. Впереди простиралась северная оконечность Родопского хребта, где Поппей загнал мятежников в нору.
– Пет, а будет новая битва? – полюбопытствовал Веспасиан.
Кавалерийский префект улыбнулся, глаза его блеснули в лучах восходящего солнца.
– Поппей вот уже месяц пытается выманить фракийцев наружу, но все без толку. Наши лазутчики говорят, что они раскололись на три партии. Есть такие, кто готов сдаться нам на милость, которой они могут дождаться, а могут – и нет. Другие намерены пойти на прорыв из крепости, перебив предварительно своих женщин и детей, и самим погибнуть в бою, забрав с собой столько римлян, сколько смогут. И, наконец, третьи, самые фанатичные, тоже предлагают перебить детей и женщин, а потом совершить массовое самоубийство.
Пет расхохотался, остальные поддержали его.
– Но если серьезно, – продолжил молодой префект, – Поппей пытается избежать последнего варианта. Не к добру плодить слишком много мучеников. Командующий ведет секретные переговоры с парнем по имени Диний, который возглавляет первую фракцию, и уговаривает его вразумить остальных. Беда в том, что полного помилования быть не может, поскольку оно подаст дурной пример. Кого-то необходимо пригвоздить к кресту, кому-то отрубить руки или вырвать глаза. Иначе любой обиженный сразу заделается мятежником, утешаясь мыслью, что если затея не удалась, он всегда может отправиться в свою деревню целым и невредимым и обрести там добродетель жены нетронутой, а потом восстать снова при первом удобном случае.
– Именно так, – согласился Корбулон. – Щекотливая ситуация. Как же Поппей давит на них? Он возвел вокруг крепости осадные линии?
– Делает, что может. Мы опоясали их четырьмя милями рвов и валов, но крепость расположена слишком высоко, полностью ее отрезать не получается. Поэтому мы отправляем дозоры и пресекаем все попытки доставить припасы. Но по ночам им удается прорываться. Единственное, с чем у них плохо, так это с водой – у фракийцев там всего один источник. Но и так они способны продержаться много месяцев, а чем дольше тянется мятеж, тем больше шансов, что к нему присоединятся другие племена. И в таком случае уже мы можем оказаться в кольце.
– А что, если взять крепость штурмом? – спросил Веспасиан.
Пет разразился хохотом. Веспасиан покраснел.
– Прости меня, приятель! – Префект изо всех сил старался обуздать смех и похлопал юношу по плечу. – Именно этого ублюдки и ждут. Они всю зиму укрепляли стену, копали рвы и ловушки – мерзкие такие штуки с заостренными кольями внизу. Я едва не свалился в такую, когда в последний раз выезжал в дозор. Нет, эта твердыня практически неприступна – положишь четыре когорты, только пробиваясь к воротам, потом еще две, чтобы прорваться через них. А за ними начинаются отвесные утесы. Даже если сумеешь спуститься с них, людей у тебя останется так мало, что их внизу просто перережут. Нам остается удерживать их там и надеяться, что либо они сдадутся, либо выйдут на бой. Или перебьют друг друга, сделав всю работу за нас.
