– Жозеф! Жозеф!
Я обернулся. Мы обнялись. Несколько мгновений мы стояли так и плакали. Катрин едва держалась на ногах. Я усадил ее в кресло и выбежал из дома.
Я пробрался на площадь в толпу горожан и итальянцев. Все кричали и плакали, я ничего не видел и не слышал.
Около меня стояли Клипфель и Фюрст. Их родители, находившиеся поблизости, плакали, точно на похоронах. Около здания городской ратуши капитан Видель беседовал с двумя офицерами. Сержант делал перекличку. Он вызвал Зебеде, Фюрста, Клипфеля, Берта. Мы все по очереди отвечали: «Здесь!» Потом капитан скомандовал: «Шагом марш!», и мы попарно двинулись по улицам.
Во втором этаже углового дома, где помещается булочная, какая-то старуха, высунувшись в окно, кричала пронзительным голосом:
– Каспер! Каспер!
Это была бабушка Зебеде. Ее подбородок дрожал. Зебеде молча махнул ей рукой и опустил голову.
Тут и там нам кричали из окон, но грохот барабанов заглушал все.
Около нас бежали мальчишки и кричали:
– Это новобранцы! Гляди, вот Клипфель, a вон Жозеф!
Около пограничных ворот стояла стража, выстроившись в ряд, с ружьями в руках. Когда мы вышли за город, барабаны замолкли. Слышалось только шлепанье ног по грязи (снег уже стаял).
Так шагали мы по дорогам и плакали на ходу. A другие, бледные, как смерть, шли молча. Только итальянцы, уже привыкшие к своему положению, смеялись и болтали о чем-то.
В первый день мы дошли до деревни Битш. A там потянулась деревня за деревней. Перед каждой барабаны начинали бить, a мы поднимали головы и шли в ногу, чтобы иметь вид бывалых солдат. Крестьяне выглядывали в окна или стояли в дверях и говорили:
– Это новобранцы.
По вечерам, на привале, было приятно дать отдых усталым ногам. Левая нога не очень меня беспокоила. Но что делалось со ступнями! Я никогда не испытывал такого утомления.
На ночь мы размещались по квартирам. Нам давали местечко у огня, a иной раз сажали и за стол. Нас угощали простоквашей и картошкой; иногда перепадало и свиное сало. Дети глядели на нас, выпучив глаза, старики спрашивали, откуда мы, a девушки смотрели на нас печально и вспоминали своих возлюбленных, которые ушли в солдаты пять-шесть месяцев тому назад. Потом нам отводили постели. С каким наслаждением я вытягивался на тюфяке!
На заре меня будил барабан. Открыв глаза, я с изумлением глядел на грязный потолок, на маленькие оконца и недоумевал, где я нахожусь. Потом мое сердце сжималось: ведь я новобранец! Надо было скорее одеваться и бежать.
– Счастливого пути! – говорила разбуженная барабаном хозяйка.
– Спасибо, – отвечал обычно рекрут и уходил.
Да… да… счастливого пути! Больше тебя не увидят здесь! Сколько прошло тут таких же новобранцев!
На второй день пути я захотел надеть чистую рубашку и полез в свой ранец. Неожиданно под рубашками я нашел небольшой, но довольно тяжелый сверток. В нем было пятьдесят четыре франка и письмо, в котором дядюшка Гульден написал следующие строки:
«Будь всегда добрым и честным на войне. Обращайся с иноземцами хорошо. Пусть Бог благословит тебя и спасет от гибели. Прилагаю немного денег. Вдали от своих хорошо иметь хоть сколько-нибудь денег. Пиши нам почаще. Целую тебя, дитя мое, и крепко обнимаю».
Читая это письмо, я заливался слезами и думал: «Ты не одинок. Добрые люди думают о тебе. Не забывай их советов».
На пятый день, к вечеру, мы прибыли в Майнц. На всю жизнь я запомнил этот день. Все деревни, через которые мы шли, были полны солдат. Было очень холодно. Капитан Видель, чтобы согреться, слез с лошади и шел пешком. Офицеры торопили нас, потому что мы запоздали. Пять или шесть итальянцев не могли больше двигаться и остались в какой-то деревушке. Мои ноги горели, потому что были сбиты в кровь. Я едва мог двигаться.
Настала ночь. Небо покрылось звездами. На темном горизонте виднелась темная линия зданий с блестящими точкам – там был большой город. «Скоро придем», – говорили все.
Мы сомкнули ряды и пошли в ногу. Все молчали. Так мы добрались до городского рва, покрытого льдом у старых темных ворот. Мост был поднят. Сверху послышался окрик часового:
– Кто идет!
Капитан, который шел впереди, назвал пароль:
– «Франция».
– Какого полка?
– Рекруты шестого, стрелкового.
Настала тишина. Подъемный мост опустился. Мы перешли мост, прошли двойные ворота и очутились в городе. Улицы были вымощены большими булыжниками. Несмотря на позднюю пору, все харчевни, лавки и трактиры были открыты.
Мы повернули несколько раз и дошли до маленькой площади, где стояла казарма. Здесь нам скомандовали:
– Стой!
К нам подошли несколько офицеров – полковник Жемо и другие. Смеясь, они поздоровались с капитаном Виделем. Нам сделали перекличку, дали по краюхе хлеба и билеты для постоя. А также объявили, что раздадут оружие завтра в восемь часов утра.
С трудом я отыскал дом, где мне предстояло переночевать. Калитка была отперта. Я вошел и окликнул:
– Есть кто дома?
Из двери выглянула старуха со свечой в руках.
– Что вам надо?
Я объяснил, что у меня билет для постоя. Она поглядела на билет и сказала по-немецки:
– Пойдемте!
Я взошел по лестнице. Через раскрытую дверь я увидел двух мужчин, обнаженных до пояса, которые месили тесто. Здесь была булочная, поэтому старуха и не спала так долго.
– Поздновато вы пришли, – заметила женщина.
– Да, мы шли весь день.
Я практически не мог говорить и почти падал от голода и усталости.
Она глядела на меня, повторяя:
– Бедное дитя! Бедное дитя!
Старуха усадила меня около печки и спросила:
– У вас болят ноги?
– Да, уже три дня.
– Ну, так снимайте башмаки и наденьте вот эти туфли, я сейчас приду.
Я разулся. Ноги мои были покрыты пузырями.
«Господи, Господи, – думал я, – лучше уже умереть, чем так мучиться».
Пока я так грустил, дверь открылась и один из тех мужчин, кого я уже видел, принес кувшин и два стакана. Старуха шла за ним с деревянной бадьей в руках.
– Опустите ноги в воду, – сказала она, – вам станет легче.
Такая заботливость меня растрогала. «Есть еще добрые люди на земле», – подумал я и снял чулки. Мои ноги были в крови.
– Бедное дитя! Бедное дитя! – повторяла старуха.
– Откуда вы? – спросил мужчина.
– Из Пфальцбурга.
Он обратился к своей жене и сказал:
– Принеси-ка сюда лепешек.
Хозяин налил себе и мне по стакану белого вина и сказал:
– За ваше здоровье!
В это время старуха принесла большую, еще теплую лепешку. Она была покрыта свежим, полурастаявшим маслом. Тут-то я понял, как был голоден: мне чуть не сделалось дурно.
– Теперь можно вынуть ноги из воды, – подсказала булочница.
Я вынул, a она вытерла их фартуком.
– Господи, да вы обращаетесь со мной, как с родным сыном!
– Наш сын в солдатах, – ответила старая женщина, и ее голос дрогнул.
Пока я ел и пил, они все смотрели на меня. Когда я закончил, мужчина сказал:
– Наш сын в прошлом году ушел в Россию, и мы давно не имеем от него вестей…
Он говорил точно сам с собой. Я уже совсем засыпал от усталости.
Когда булочник и его жена уходили, я крикнул им:
– Господь вернет вам вашего сына!
Потом я лег в кровать и крепко заснул.
Глава X. С ружьем на плече
На другой день я проснулся около восьми часов. Труба играла сбор на углу нашей улицы. Все находилось в движении. Проезжали повозки, лошади, шли люди. Мои ноги еще болели, но значительно меньше, чем накануне. Когда я надел чистые чулки, то словно ожил. Я ступал смело и говорил себе:
– Только первый шаг труден. Скоро ты, Жозеф, станешь совсем молодцом.
Мою обувь булочница высушила и намазала жиром.
Я упаковал свой ранец и, не успев поблагодарить хозяев, побежал к казарме, чтобы не опоздать на поверку.
На площади, около фонтана, стояло уже много наших итальянцев, болтавших друг с дружкой. Скоро появились Фюрст, Клипфель и Зебеде.
Мы построились в ряды. Нам прокричали, что сейчас начнут раздавать оружие, и чтобы мы выходили, когда нас будут выкликать.
Из сарая выехало несколько подвод и остановилось у края площади. Перекличка началась. Каждый, по-очереди, выходил из рядов и получал: патронташ, саблю, ружье и штык. Мы все были одеты по-разному и, получив оружие, стали походить на бандитов.
Мне дали такое тяжелое ружье, что я едва мог его тащить. Патронташ бил меня по ногам, и сержант Пинто показал, как надо укоротить ремни.
Вся эта амуниция, понавешанная на меня, казалась мне ужасной. Я понял, что наши несчастия только еще начались.
После оружия нам дали по пятидесяти патронов на брата – это тоже не предвещало ничего хорошего. Я думал, что теперь нам позволят разойтись по домам, но капитан Видель выхватил шашку из ножен и скомандовал:
– В ряды стройся! Шагом… марш!
Забили барабаны. Мы двинулись в поход. Зебеде шел рядом со мной и говорил:
