Бернат сжал серп и с силой размахнулся. Колосья взлетали в воздух. Был уже полдень, но он даже не остановился пообедать. Поле казалось необъятным. Он всегда жал вместе с отцом, даже когда тот ослаб. Сжатые колосья как будто возвращали ему утраченные силы. «Давай, сынок! — подбадривал отец, — не нужно ждать, пока ураган или град испортит зерно». И они жали. Когда один уставал, то искал поддержки у другого. Ели в тени и пили хорошее вино, отцовское, выдержанное, болтали, смеялись… А сейчас был слышен только свист серпа, режущего ветер и колосья; ничего другого, только с-серп, с-серп, с-серп.
Некоторые мамы поглаживали ребенка, пока он сосал молоко. Франсеска вела себя иначе. Она мыла его и кормила, но за два месяца жизни новорожденного Бернат ни разу не слышал, чтобы жена нежно разговаривала с малышом, не видел, чтобы она играла с ним, брала сына за ручки, покусывала его, целовала или просто ласкала. «Чем он виноват, Франсеска?» думал Бернат, когда брал Арнау на руки. Он уносил мальчика подальше от матери, от ее холодности, туда, где можно было поговорить с ним и приласкать его.
Потому что это был его ребенок. «У всех Эстаньолов она есть, говорил Бернат, целуя родинку, которая выделялась у Арнау возле правой бровки. Она есть у всех нас, отец», повторял он, поднимая ребенка к небу.
Но вскоре эта родинка превратилась в нечто большее, чем причина спокойствия Берната. Когда Франсеска ходила выпекать в замок хлеб, женщины приподнимали пеленку, чтобы посмотреть на Арнау. Франсеска позволяла им это делать, а они потом шутили между собой на глазах у пекаря и солдат. Когда же Бернат ходил работать на землях сеньора, крестьяне похлопывали его по плечу и поздравляли в присутствии управляющего, наблюдавшего за работами.
Ллоренс де Беллера имел много незаконнорожденных детей, но, разумеется, никаких претензий по этому поводу не возникало. Его слова было достаточно любой забитой крестьянке, хотя потом, среди друзей, он постоянно хвастался своей мужской силой. Все понимали, что Арнау Эстаньол не был его сыном, и сеньор Наварклес стал замечать насмешливые улыбки крестьянок, которые приходили на работу в замок; из своих покоев он наблюдал, как они, случайно встретив жену Эстаньола, шушукаются друг с дружкой и даже с солдатами. Слухи просочились за круг крестьян, и Ллоренс де Беллера превратился в объект насмешек со стороны ему равных.
— Знаешь, Беллера, — как-то сказал ему один барон, когда пришел к нему в гости, — до меня дошли слухи, что тебе не хватает силенок.
Все присутствующие, сидевшие за столом, встретили эту остроту со смехом.
— В моих землях, заметил другой, я не позволяю крестьянам ставить под сомнение мою мужскую силу. А может, ты запретишь родинки? — продолжил первый, уже будучи под хмельком от выпитого вина. Шутка послужила поводом для нового взрыва хохота, на что Ллоренс де Беллера ответил натянутой улыбкой.
Это случилось в начале августа. Арнау лежал в своей люльке в тени смоковницы, во дворе, у входа в дом; его мать была то в саду, то во дворе, а отец, постоянно поглядывая на деревянную люльку, водил за собой волов по разбросанным по эспланаде колосьям, чтобы выбить из них драгоценное зерно, которое будет кормить их в течение года.
Он не услышал, как к дому подъехали непрошеные гости. Трое всадников на крупных боевых лошадях галопом ворвались во двор: управляющий и двое вооруженных людей. Бернат обратил внимание, что лошади не были в полном боевом снаряжении, как при обычном сопровождении сеньора. Возможно, их не сочли нужным снарядить для того, чтобы запугать простого крестьянина. Управляющий остановился немного поодаль, а двое других, когда лошади уже пошли шагом, пришпоривали их вплоть до того места, где стоял Бернат. Лошади, приученные к боям, не остановились и набросились на него. Бернат попытался отступить, но спотыкался на каждом шагу и в конце концов упал на землю, рядом с копытами возбужденных животных.
Лишь тогда всадники остановили их.
— Твой сеньор Ллоренс де Беллера, — крикнул управляющий, — требует, чтобы твоя жена пришла на службу кормить грудью дона Хауме, сына сеньоры Катерины!
Бернат хотел было подняться, но в это время один из всадников вновь пришпорил лошадь. Управляющий направился к тому месту, где стояла Франсеска.
— Возьми своего ребенка и иди с нами! — приказал он ей. Франсеска взяла Арнау из люльки и пошла, опустив голову, за лошадью управляющего. Бернат кричал и пытался подняться на ноги, но, прежде чем ему это удалось, один из всадников направил на него лошадь и свалил на землю. Когда он снова попытался это сделать, все закончилось тем же: оба всадника, громко смеясь, играли с крестьянином, преследуя его и сбивая с ног.
В конце концов запыхавшийся Бернат, весь в синяках, остался лежать на земле, в ногах у лошадей, не перестававших покусывать уздечку. Как только управляющий скрылся вдалеке, солдаты развернули лошадей и ускакали прочь.
Когда в доме снова воцарилась тишина, Бернат посмотрел на облако пыли, тянувшееся за всадниками, а потом перевел взгляд на волов, поедавших колосья, которые они только что топтали.
С того дня Бернат по привычке заботился о животных, работал в поле, но все его мысли были заняты сыном.
Ночью он бродил по дому, вспоминая детский голосок, который свидетельствовал о новой жизни и будущем, скрип люльки, когда Арнау ворочался, и громкий плач ребенка, требующего, чтобы его покормили. Вдыхая воздух, наполнявший стены дома, Бернат пытался обнаружить в каком-нибудь уголке запах невинности его сына. Что с ним? Где он теперь спит? Его люлька, которую Бернат сделал своими руками, стоит пустая. Когда ему удавалось заснуть, он просыпался от тишины. Тогда Бернат вжимался в тюфяк и проводил время, слушая звуки, доносившиеся с нижнего этажа от животных, которые и составляли ему компанию.
Бернат регулярно ходил в замок Ллоренса де Беллеры выпекать хлеб, который раньше носила ему Франсеска.
Заточенная в замке, она была отдана в распоряжение доньи Катерины и капризного аппетита ее сына. Замок, как ему рассказывал отец, когда они оба должны были ходить туда, вначале был всего лишь сторожевой башней, воздвигнутой на вершине небольшого холма. Предки Ллоренса де Беллеры воспользовались отсутствием власти после смерти Рамона Боррелля и укрепили будущий замок, чтобы затем заставить крестьян трудиться на их все разрастающихся территориях. Вокруг башни сеньора беспорядочно и бестолково возводили пекарню, кузницу, несколько новых больших конюшен, амбары, кухни и другие подсобные помещения.
Замок Ллоренса де Беллеры был на расстоянии свыше одной лиги от дома Эстаньолов. Первые несколько недель Бернат не мог ничего узнать о своем сыне. Кого бы он ни спрашивал, ответ был один и тот же: его жена с ребенком находятся в частных покоях доньи Катерины. Единственная разница состояла в том, что одни цинично смеялись, отвечая ему, а другие опускали взгляд, как будто не хотели смотреть в глаза отцу ребенка. Бернат терпел эти унижения целый месяц, пока однажды, когда он выходил из пекарни с двумя буханками из бобовой муки, не столкнулся с чумазым подмастерьем кузнеца, у которого при случае спрашивал о малыше.
— Ты что-нибудь знаешь о моем Арнау? — осведомился он. Рядом никого не было. Мальчишка хотел было увильнуть в сторону, притворяясь, что не услышал вопроса, но Бернат схватил его за руку.
— Я спросил, знаешь ли ты что-нибудь о моем Арнау?
— Твоя жена и твой сын… — начал тот, опустив глаза.
— Я знаю, где они, — перебил его Бернат. — Я тебя спрашиваю, с моим Арнау все в порядке?
Паренек уставился в землю, рисуя ногой на песке. Бернат его не отпускал.
— С ним все в порядке?
Почувствовав, что Бернат на грани срыва, подмастерье испугался.
— Нет! — крикнул мальчик и повторил: — Нет…
Бернат чуть отступил, в глазах несчастного отца читался немой вопрос. Не выдержав затянувшейся паузы, Бернат снова спросил:
— Что с ребенком?
— Не могу… Нам приказано не говорить тебе… — голос мальчика надломился.
Бернат снова сжал его руку и заговорил громче, не задумываясь о том, что может привлечь внимание охраны.
— Что с моим сыном? Что с ним? Отвечай!
— Не могу, нам нельзя…
— Может, ты изменишь свое решение? — Бернат протянул подростку краюху хлеба.
Глаза подмастерья расширились. Не отвечая, он схватил хлеб из рук Берната и откусил такой большой кусок, будто бы не ел несколько дней. Бернат отвел его в сторонку, подальше от любопытных взглядов.
— Что с моим Арнау? — спросил он с нетерпением. Мальчик, стоя с набитым ртом, жестами показал, чтобы тот следовал за ним. Они шли, прижимаясь к стенам, стараясь не попадаться на глаза слугам сеньора.
Приблизившись к кузнице, они нырнули в дверной проем, и подмастерье открыл дверь каморки, в которой хранились материалы и инструменты. Не входя, мальчик сел на землю и набросился на остатки хлеба. Бернат осмотрел каморку. Жара стояла невыносимая. Он не сразу понял, почему подмастерье привел его сюда: здесь были только инструменты и старое железо.
