В первых числах августа русская армия разбила под Утемишем каракайтагов и без боя вступила в Дербент. Ее появление на Северном Кавказе застигло врасплох изнуренную междоусобицами Персию. Уже хан бакинский обещал добровольно сдать свой город, уже шли переговоры о взаимных действиях русских с войском грузинского царя Вахтанга, как сильнейшая буря разметала русскую флотилию с провиантом, понудила Петра I вернуться обратно в Астрахань.
Тем не менее успехи русского оружия заставили персидского шаха осенью 1723 года заключить с Петром I трактат, по которому Россия приобретала Дербент, Баку, а также Гилянскую, Мазендеранскую и Астрабадскую провинции. Петр I готовился развить достигнутый успех, совершить дальнейшее продвижение русских на юг, но этому помешала его преждевременная кончина. Преемники великого преобразователя России не только не закрепили успехи Петра, но недальновидная императрица Анна Иоанновна даже возвратила персидскому шаху Надиру все приобретения на берегах Каспийского моря.
В последующие десятилетия Грузия оставалась лакомым куском, данницей и пленницей, за которую дрались турки с персами. Невольничьи рынки Анапы, Суджук-Кале, Стамбула и Каира были переполнены грузинскими рабынями, из которых наиболее красивые сотнями отсылались в гаремы правителей Востока. Некогда цветущая страна лежала в развалинах. И только в 1774 году по Кючук-Кайнарджийскому трактату Оттоманская Порта отказалась от всех своих притязаний на Грузию. А в 1783 году грузинский царь Ираклий признал себя со всеми своими наследниками зависимым от России.
Но тяжкие испытания для грузинской земли на этом не кончились.
В Персии в 1786 году, после кровавых междоусобиц, единоличным властелином стал евнух из гарема шаха Керим-хана Зенда – основатель новой династии тюрок-каджаров Ага Мухаммед-хан. Именно он сменил усталую династию софиев. Ага Мухаммед-хан даже среди азиатов отличался необыкновенной жестокостью, страстью к мести и всепожирающим честолюбием. Месть его простиралась так далеко, что он повелел вырыть из земли тела шахов Надира и Керима и вновь зарыть их – у входа в свой тегеранский дворец, чтобы иметь утешение ежедневно попирать их прах своими ногами. Жестокости же его не было предела: при взятии одного города он приказал поставить у городских ворот весы и взвесить выколотые у мужчин глаза. Таков был этот щах, который, покорив соперников внутри Персии – одних силою и бесчеловечными поступками, других, впрочем весьма немногих, великодушием, в 1795 году во главе шестидесятитысячного войска подступил к границам Грузии.
Напрасно царь Ираклий II молил Россию о помощи. Главнокомандующему на Кавказской линии графу Гудовичу из Петербурга приходили предписания, чтобы он только «обнадежил» Ираклия. Сам грузинский царь смог собрать для защиты своей столицы всего пятнадцать тысяч воинов. Почти все они легли костьми в неравной битве с персами. 11 сентября 1795 года орды Ага Мухаммеда ворвались в Тифлис. Вероятно, подобных ужасов не переживала даже многострадальная столица Грузии. Победители насиловали женщин, убивали детей и подрезали девушкам «на память» поджилки под правым коленом. Кура была запружена трупами. Оставив позади себя сожженный и разграбленный город, Ага Мухаммед угнал до шестнадцати тысяч грузин в неволю.
Ираклий II, спасшийся в старинном монастыре Ананура, взывал к Гудовичу, но тот, не получая указаний от императрицы, медлил. Наконец просьбы грузинского царя о помощи и ужасы персидского нашествия обратили на себя внимание в Петербурге. В кругу самых ближних Екатерина предложила привести в исполнение грандиозный план покойного уже Потемкина. План был химерическим и держался в строгом секрете, объявили только о персидском походе и возвращении обратно завоеванного Петром I Приморского Дагестана с городом Дербентом. Руководство Экспедиционным Каспийским корпусом предложено было Суворову, а когда он отказался – в ожидании более серьезной войны, – решено было поручить ему действовать за Дунаем.
Командование войсками вверялось графу Валериану Зубову. 24-летний генерал-поручик был гуляка, по обычаю того времени, ветреный, легкомысленный, но обладал бесстрашием и отвагой. Он зарекомендовал себя с лучшей стороны уже при штурме Измаила в декабре 1790 года.
Назначение Зубова глубоко задело главнокомандующего Кавказской линией, одного из самых опытных генералов в русской армии, графа Гудовича. Но, смирив обиду, он принялся формировать необходимые для похода войска.
Были созданы две пехотные и две кавалерийские бригады. Первой пехотной бригадой, состоявшей из двух батальонов кубанских егерей и стольких же батальонов кавказских гренадер, командовал генерал-майор С.А.Булгаков; во главе другой, образованной из сводно-гренадерского батальона, батальона Воронежского полка и двух батальонов из тифлисских мушкетерских полков, назначен был генерал-майор А.М.Римский-Корсаков. В состав первой кавалерийской бригады, руководство которой было вверено генерал-майору Л.Л.Беннигсену, вошли драгуны владимирские и нижегородские, а в состав второй – астраханские и таганрогские, ставшие под начало бригадира графа Апраксина. На линию были стянуты войска с Дона, Тавриды, из Воронежской и Екатеринославской губерний; командиром всех иррегулярных войск был определен герой Измаила генерал-майор М.И.Платов. Кроме того, был сформирован еще отряд под начальством генерал-майора П.Д.Цицианова. С моря действовала Каспийская флотилия под водительством контр-адмирала Федорова. Не считая ее экипажа, полки и бригады, подчиненные Валериану Зубову, насчитывали более двенадцати тысяч человек при двадцати одном орудии полевой артиллерии.
В первой бригаде Сергея Алексеевича Булгакова бомбардирским батальоном командовал капитан Ермолов.
Слева было море, справа – горы.
Войска узкой лентой втягивались в пределы Дагестана. Передовой отряд под командованием старого героя-казака генерал-майора Савельева уже давно бездействовал перед Дербентом, за стенами которого укрылся Шейх-Али-хан. Зубов запретил предпринимать что-либо до подхода главных сил.
Появление русских заставило Ага Мухаммеда, занимавшего крепость Гянджа, уйти в Муганскую степь, а затем и в Персию. Хотя многие князья Дагестана уже заявили о своей покорности Екатерине II, все они ожидали только одного – как выкажут себя русские под Дербентом. Малейшая ошибка, принятая за слабость, заставила бы их всех объединиться с оружием в руках против пришельцев.
Сам Валериан Зубов был так мало знаком с условиями войны в этих краях, что принимал изъявления в покорности за чистую монету. Он воображал, что слава его проникла в эти отдаленные места и устрашила всех ханов, султанов, кадиев, уцмиев, шамхалов и даже грозного Ага Мухаммеда. Только себе одному он приписывал то обстоятельство, что поход от Кизляра обошелся без потерь. Однако воинственные кавказцы и не собирались мериться силами с русскими на Прикаспийской равнине. Впереди, как раз на пути, высились Табасаранский и Каракайтагский горные хребты. Всему русскому корпусу нужно было перевалить через них, и только тогда открывалась дорога на Дербент.
Впрочем, не только для Зубова, но и для очень многих офицеров и солдат война в условиях Кавказа была сложной и загадочной. Об этом рассуждал с Ермоловым участник суворовских походов подполковник Бакунин, ехавший в середине колонны на казачьей лошадке.
– Ишь наворотил Вседержитель наш! – вздыхал он, разглядывая бесплодные, каменистые, заоблачные горы, встававшие по правую руку, мшистые скалы, окрашенные в бурый, с фиолетовыми оттенками, цвет и подернутые сизоватой дымкой. – Каменья до небес! Тут неприятеля русским штычком, пожалуй, не достанешь…
– Громадина, – отозвался Ермолов. – Европейцы кичатся своими Альпами… Я недавно повидал их. Но Альпы повсюду ниже гор Кавказских.
Ермолов сильно переменился за минувший год: раздался в плечах и выматерел телом. Черты лица обозначились резче, в выражении выступило нечто львиное. Темные, слегка вьющиеся волосы гривой ниспадали из-под черной форменной треуголки.
– Уже и в Альпах успел побывать! – простодушно восхитился Бакунин. – Чай, и с синекафтанниками встречался? Каковы они, ветреные, безбожные французики?
– Храбрые солдаты, – отметил Ермолов. – Почти все худо одеты, но горды, носят в петлице трехцветную розетку – знак их республиканского флага. А в бою прорываются через построения неприятеля неудержимо, словно бурный поток, и всему предпочитают, как и русские, штыковую атаку.
– Вот как! – изумился Бакунин. – А я, признаться, после того как французики обезглавили своего законного государя, представлял себе их не иначе как с рогами… – Он помолчал и сказал с оживлением на своем добром рябом лице: – Ах, зеленые пошли! Как славно!
Зелеными, или зеленой кавалерией, прозвали в народе и среди солдат драгун, после того как в 1775 году синие их мундиры, установленные Петром I, были заменены на зеленые.
