– Скажи ему, уши оторву.
– Угу. – Довольный мальчонка скрылся в сенях.
Илья вздохнул:
– Дети. Сколько с ними маеты, а иначе нельзя. Без них семьи нет.
– Помощники.
– Да уж. Еще вели бы себя смирно. А то так разбалуются, что голова кругом.
Николай улыбнулся:
– На то они и дети. У них сейчас самая счастливая пора. Мамка с батькой накормят, напоят, отогреют и защитят. Играйся вволю. Для них все в радость.
– Подрастут, будет радость, когда пахать, сеять, жать, за скотиной смотреть надо. Свои детишки народятся. Да, не дай бог, война еще. Эх, верно говорят, жизнь прожить – не поле перейти!
– Ладно, Илья, пойду я к себе. Дождь, слава богу, кончился, хозяйством займусь. Хлев почистить надо, дверь в амбар подправить.
– В хозяйстве, оно так, без работы не останешься. Вечером заходи, будет время.
– Зайду узнать, как Кирьян новость о делах Лешки воспринял.
– Давай!
Николай поднялся.
– Дышится легко, хорошо. Пошел я. – Он вернулся к себе, отпустил Ольгу проведать Екатерину и занялся работой по хозяйству.
Она вернулась быстро. Муж только закончил править дверь и присел на бревно.
– И как Катька? – спросил Грудов.
– Лучше. Лешка с утра все по дому делал, сына подносил кормить, в избе прибрался. Приходил брат, но Алексей успел занавески задернуть, и Глеб не видел Катерины.
– А чего приходил-то?
– Знамо чего. Лешка в доме отца должен быть. Надо и могилу копать, и двор приготовить. У Рыбановых везде порядок. Но похороны – дело хлопотное. В общем, увел Глеб Лешку. Катька меня просила позже подойти.
– Зачем?
– За дитем присмотреть. Встать-то она еще не может.
– А Анастасия пошла в дом Рыбановых.
– Я бы тоже пошла, да за Федькой смотреть надо. В доме Ефрема сейчас баб полно. К погребению, поминкам все подготовить надо. Похороны завтра.
Николай кивнул:
– То понятно. Третий день после смерти. Ты мне одежу чистую приготовь, рубаху новую. Да и себе тоже. Чтобы не хуже других были.
– Приготовлю. Я сейчас отвар Катьке сделаю и пойду к ней.
– Я овином займусь, а потом проведаю Колбина.
– Вы как братья, не разлей вода.
– Мы и есть братья, пусть и не по крови.
– Ну и ладно.
Под вечер Грудов вновь пришел к Колбину.
Мужики устроились на завалинке, и Николай спросил:
– К Кирьяну ходил?
– Ходил.
– Ну и чего он?
– Ругался. Хоть и должна баба во всем подчиняться мужику, но калечить ее нельзя. То, мол, против закона. Кирьян сказал, что если бабы шума не поднимут, то и он промолчит. Ну а коли узнают в деревне о том, что Лешка натворил, то придется докладывать уездному исправнику.
– Понятно.
– Чего тебе понятно? Завтра похороны, потом работы в поле закончить надо, в огородах посадить картошку, огурцы. Так неделя и пройдет. Может, за это время Катька и поднимется. Тогда и повода у баб шума подымать не станет. Болела Катька, и все дела. А слухи, то пустое.
– Ходила Ольга к Катьке, – сказал Николай. – Говорит, лучше ей стало. Завтра не получится, а послезавтра снимет повязки. Мазь заживит раны, а синяки за неделю сойдут. Да и что в них? Вдарил мужик бабу за дело. Эка невидаль. Конечно, Лешку осудят в деревне, да так, по-свойски. А потом не до того будет. Старики говорят, что, по приметам, следует ждать знойного лета без сильных дождей. Значит, на одном поливе в огороде спину сломаешь.
– Ничего, не в первый раз.
– Так-то оно так. Вместе выдюжим.
Крестьянский быт того времени опирался на строгие устои общинного проживания. Верховенство коллективного интереса над личным являлось нормой крестьянской жизни. Селяне добровольно и бескорыстно помогали друг другу во всякой срочной и большой работе.
Возглавлял общину выборный староста, самый уважаемый в поселении человек, как правило, зажиточный крестьянин. Главные вопросы общинной жизни решались на сходах. В них принимали участие все хозяева дворов, пользовавшиеся долей общинной земли. Сходы собирались по мере надобности. Решение по важным вопросам, таким, как передел земли, раскладка податей, исключение из общины, являлось правомерным при голосовании за него двух третей присутствующих. По второстепенным моментам достаточно было простого большинства.
Русская крестьянская община была частью известной триады: «православие, самодержавие, народность». Православный народ любит царя, тот отвечает ему взаимностью и беспокоится о нем. Все почитают традиции. Народность понималась как необходимость соблюдения русских обычаев и отвержение иностранного, чуждого влияния.
19 февраля (3 марта) 1861 года в Петербурге император Александр Второй подписал манифест «О Всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей» и «Положение о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости». В Москве, Петербурге и некоторых других городах манифест был обнародован 5 марта по старому стилю. В остальных местах это произошло в течение марта того же года.
В целом реформы шестидесятых-семидесятых годов девятнадцатого столетия сохранили традиционное устройство сельской жизни. При этом они внесли в него немало нового, особо для бывших помещичьих крестьян. Общины постепенно преобразовались в сельские общества. Несколько таковых, составлявших единый церковный приход, объединялись в низшую административную единицу – волость.
Общины продолжали существовать. Жизнь в селах и волостях была основана на полном крестьянском самоуправлении.
Реформы воспринимались везде по-разному и воплощались в реальность непросто. Но они несомненно позитивно повлияли на жизнь всех сословий великой России.
Так что уверенность Николая Грудова в том, что община переживет засуху, имела под собой полное основание. Гарантией тому являлись солидарность и взаимопомощь крестьян в трудные времена.
Настал день похорон Ефрема Рыбанова.
С утра в Ютешу пришел священник. Пока он отпевал усопшего, возле дома собрались все селяне. Ровно в полдень мужики вынесли гроб и поставили его у дома для прощания. Бабы заголосили. Затем похоронная процессия двинулась к кладбищу.
Деревенский люд остался у входа. Далее проследовала только родня да мужики, несшие гроб. Они установили его возле могилы, чтобы близкие простились с покойным.
Сыновья подвели к гробу Анну. Она едва держалась на ногах, поцеловала мужа. После нее это сделали сыновья Глеб и Алексей, дочь Зоя.
Мужики опустили гроб в могилу. Анна и дети бросили на крышку горсти земли, за ними то же самое проделали родственники со словами. В яму полетели мелкие монеты. По народному поверью, деньги, положенные в гроб или брошенные в могилу, предназначались для оплаты перехода через огненную реку, ограждающую рай.
Мужики засыпали могилу, соорудили над ней невысокий бугорок. Глеб угостил их. Затем помянули покойного и родственники. Они выпили за помин души, закусили, остатки пищи разбросали на могиле для птиц, в которых вселялись души умерших людей. У ворот кладбища Анна, Глеб, Алексей и Зоя раздали сельчанам пироги, детям – сладости.
Похороны в России всегда завершались поминками. Вернувшись с кладбища, Глеб на правах старшего сына усопшего пригласил односельчан к столу, выставленному у дома. Он разместил за ним первый десяток приглашенных и сам помянул отца.
Потом Глеб вынес из дома полотенце и повесил его на углу у окна. Оно должно было оставаться там в течение сорока дней. Полотенце предназначалось для души умершего Ефрема, которая, по поверьям, сорок дней ходит по своим местам, прилетает к дому и вытирается.
Поминки шли своим ходом. Сельчане, почтившие память покойного, вставали из-за стола. Их места занимали другие люди.
Глеб подошел к священнику, собравшемуся в Сарду.
– Батюшка, погодите!
Отец Димитрий повернулся к старшему сыну покойного.
– Слушаю тебя, Глеб.
– Известно, отче, что молитва облегчает участь грешной души за гробом, помогает ей избежать адских мучений.
– Это так, Глеб. Потому молитесь.
– Будем молиться и неуклонно соблюдать обряды. Никакого дела не начнется без молитвы.
– Правильно. Ты, я вижу, желаешь заказать сорокоуст – обедню с поминанием усопшего в продолжение шести недель?
– Да, отче.
– Зайди в церковь. Имя твоего отца будет внесено в годовое поминовение.
– Я так и сделаю, отче! Может быть, попросить кого отвезти вас домой?
– Не стоит, Глеб! Погода, слава Господу нашему, хорошая, путь недолгий, дойду.
– Благослови, отче.
Отец Димитрий перекрестил Глеба и пошел по улице.
– Ванька, поди сюда! – подозвал к себе старший Рыбанов соседского мальчишку.
– Чего, дядя Глеб?
– На тебе сахарку.
– Спасибо.
– И позови сюда брата моего, дядьку Алексея, ладно?
– Ладно. А где он?
– У поминального стола.
– Угу, я быстро.
Вскоре Алексей подошел к брату, весь какой-то испуганный, настороженный.
