— Так все-таки, Коля,— настаивал я,— знал Андропов или не знал?
— Потерпи. Мы тебе в Доме журналистов подготовили встречу с одним… Сам понимаешь, с кем. У него, думаю, информация на сей счет конкретная. Только уж извини: эти субъекты — не мы. У них незыблемое правило: «наш товар — ваши бабки».
— Это мне известно,— усмехнулся я.
При развороте на Садовое кольцо мы попали в пробку. Снег за окнами «Москвича» валил не переставая.
— Тогда что-нибудь о личности Сергея Кузьмича Цагана,— попросил я.— Интеллект, пристрастия, пороки. Портрет, наконец.
Вика засмеялась.
— Ты что? — спросил я.
— Так… Ладно, начнем с интеллекта. Сергей Кузьмич, помимо служения родине на невидимом фронте, не менее страстно служил музам.
— То есть? — не понял я.
— Он литератор, «пи-са-тель». Сочетал службу в органах с писанием романов на военную тему. Штук пять, наверно, накропал. Я не читала, названий не помню. Заглянула однажды в один, в журнале «Знамя» публиковали,— через пятнадцать минут бросила. Тупая солдафонская графомания. И еще он сценарист, по его сценариям несколько фильмов снято, тоже на военную тему. Подожди… Два помню. «Фронт без флангов», «Фронт за линией фронта».
— Не фильмы — дерьмо,— сказал наш водитель,— Бредятина.
Мы наконец поехали и выбрались на Садовое кольцо.
Я взглянул на часы — было двадцать две минуты одиннадцатого.
«Полный цейтнот,— подумал я.— Не успею. Ничего. Посидит Гаррисон в редакции час, ничего не произойдет. В Штатах рабочий день только начинается».
— Свои романы он подписывает… подписывал,— поправилась Вика,— собственным именем, а сценарии — псевдонимом «С. Днепров». И еще у него псевдоним есть — «С. Мишин». Под ним он скрывался в качестве консультанта от КГБ в титрах фильмов о наших славных чекистах. Вот такой всеядный джентльмен.
— Скотина,— процедил сквозь зубы Гарик Сапунов.
— О покойниках или ничего, или хорошо,— сказал Николай Кайков. Он все-таки закурил свою очередную сигарету.
В машине дышать было нечем. Я чуть опустил стекло — вместе со струей свежего воздуха — если можно так назвать часть воздушного океана на Садовом кольце Москвы,— в салон «Москвича» залетел рой снежинок. (До революции по обеим сторонам Садового кольца,— мне рассказала об этом мама Вики Мария Филипповна,— росли вековые липы.)
— Так что наш герой был вхож в московскую богему. В ЦДЛ и ЦДРИ, в Домжуре свой человек. Правда, у него, как говорится, своя компания… Фу-ты, черт! Была своя компания. Ну, а пороки, как ты говоришь,— выпить не дурак, знал толк в лучших отечественных и французских коньяках, девочками, несмотря на свои годы, увлекался. Что еще? Охота со всем подобающим антуражем для избранных его ранга. Да! Чуть не забыла. Страстный преферансист. И игру любил по крупным ставкам. Словом, чекист азартный. А портрет…— Вика опять как-то странно засмеялась,— Ты что, не помнишь? Ведь тебя с ним знакомили. Ну, ну! Напрягись. Или ты совсем обалдел в той антикварной квартире от экстравагантной дамы, ее фактической хозяйки? И забыл о тучном пожилом господине в добротном английском костюме и галстуке бабочкой? Он еще предложил тебе быть четвертым в партии преферанса…
— Это был он?! — ахнул я.
— Да, это был он. Его Леонид Ильич приставил к необузданной дочке, приглядывать по-родственному, если возможно, удерживать ее… Как сказать? Удерживать в утолении страстей.
Я молчал, совершенно ошарашенный. Надо же! Нет, от фантастического воспоминания не отделаться…
…Когда это было? Кажется, летом прошлого года. Или осенью? Да, осенью: бульвары и скверы Москвы сбрасывали листву, багряно-желтую, бледно-желтую. Дворники листья сгребали в огромные кучи и поджигали. Пахучий дым, лиловость московских улиц, полуобнаженные деревья Гоголевского бульвара (наше частое место встреч — выход из метро «Кропоткинская». Вика живет рядом, на Сивцевом Вражке). Да, я люблю столицу России.
В тот осенний день мы спешили в концертный зал гостиницы «Россия». Добирались подземкой. Мой «мерседес» был на профилактике.
— Идем на Роберта Янга! — торжествуя, сказала мне Вика по телефону.— Билеты достала по великому блату. У Янга всего два концерта в Москве.
Благодаря Вике я всегда в курсе концертно-музыкально-театральной жизни Москвы. Да и художественной тоже. Моя русская избранница таскает меня в театры на самые крамольно-знаменитые спектакли, на выступления лучших симфонических оркестров страны, на концерты местных и заезжих знаменитостей, на художественные выставки, вернисажи, часто полуподпольные (на одном из них я познакомился с Гариком Сапуновым).
Но я не особый любитель современной эстрадной музыки, всех этих групп, ошеломляющих зал грохотом своих инструментов, световыми эффектами, заводящих слушателей бешеным ритмом. Очевидно, эта музыка молодых — способ их самовыражения. А когда тебе тридцать четыре… Впрочем, Вика — а ей двадцать девять,— заводится, как говорят в России, с полуоборота, беснуется с восемнадцатилетними юнцами и девицами на равных, входя, как мне кажется, в опасный экстаз, явно получая удовольствие от этого состояния. Она на глазах превращается в совсем молоденькую девушку, и окружающая публика вокруг Вики, в такт приплясывающая, размахивающая руками, подпевающая, принимает ее за свою. И я любуюсь в таких случаях Викой. Собственно говоря, на подобные концерты я и хожу с этой тайной целью: любоваться своей женщиной во время эстетического экстаза.
Концертный зал гостиницы «Россия», один из самых престижных в Москве, был заполнен до отказа, и здесь была конечно же «вся Москва». Вика показывала мне знаменитостей, многих из которых я уже визуально знал.
Наши места оказались в четвертом ряду, чуть правее сцены.
Началось первое отделение. Роберт Янг и его группа мне понравились. В его песнях, в их оранжировке присутствовал некий академизм, зрителям оставлялись…— как точно сказать? — мгновения для размышлений, ассоциаций. Наверно, так.
Постепенно, после четвертой или пятой песни, зал начал заводиться.
И тут я обратил внимание на зрителя во втором ряду, занимавшем место в самой его середине. Он просто не мог не привлечь внимания. Я заметил, что и окружающие больше смотрят на него, чем на сцену. Некоторые женщины перешептывались, и на их лицах я видел восторг, смешанный с непонятным страхом.
Это был молодой человек лет тридцати, стройный, картинно красивый, со смуглым, пожалуй восточным, лицом, к густым, слегка вьющимся волосам давно не прикасалась гребенка, и эта небрежность, как бы невнимание к своей внешности придавали ему особый шарм. Иногда он оборачивался, кому-то знакомому или знакомой улыбался, и все видели его ослепительно белые зубы, зеленоватые живые глаза, полные огня и движения. Но больше всего меня поразила рубашка этого джентльмена. На нем была черная шелковая рубашка с открытым воротом, отороченным множеством драгоценных камней. Я не особый знаток, но рубины и бриллианты определил сразу.
После каждой песни экзотический молодой человек вскакивал, неистово аплодировал, вопил «Браво!», выкрикивал какие-то невнятные английские слова, буйный, необузданный темперамент вулканически рвался из него. Зрители утихали, а он все стоял, аплодировал, хлопая просто оглушительно в затихшем зале, и Роберт Янг почтительно кланялся лично ему. Мне даже показалось, что они знакомы.
— Кто это? — спросил я у Вики шепотом.
Она нагнулась к моему уху:
— Борис Буряце. Или Бурятовский. Его называют так: Борис Цыган.
— Но все-таки кто он такой? Чем занимается?
Вика прыснула, и на нее оглянулась соседка, чопорная седая дама в платье с декольте; ее дряблую морщинистую шею украшало колье с каким-то розовым драгоценным камнем, внутри которого мерцал таинственный свет. Вообще в этом зале женская ее половина демонстрировала огромное количество драгоценностей. Видно, больше негде, как говорят русские, себя показать и других посмотреть.
На сцене возникла пауза — то ли что-то со светом, то ли с микрофонами.
Вика, ехидно улыбаясь, опять прошептала мне в самое ухо:
— Ты спрашиваешь, чем Борис занимается? Он занимается любовью с Галиной Брежневой, Борис Цыган — ее любовник.
— И в этом зале все об этом знают?
— Ну… Не все, но многие. Хочешь, я тебя с ним познакомлю?
— Вы что…
— Господи! — перебила Вика, и опять на нее зло посмотрела седая соседка,— Была с ним раза два в компаниях. Выпивали, треп о чем-то. Да он контактный парень, проблем не будет.
…В антракте, когда мы появились в фойе, я сразу увидел Бориса Буряце. Он стоял у стены, разговаривая с низеньким лысым господином в черной тройке, и видно было, что разговор этот ему скучен и неинтересен. Лысый ретировался мелкими шажками, и вокруг Бориса образовалось небольшое пустое пространство, хотя в фойе была порядочная теснота.
