— Да садитесь, — пододвинул им кресла Мазепа. — Рассказывайте, что у вас нового, как житье-бытье, давно ли из родного сечевого дома?
— Я уж и забыл, когда сечевой кулеш ел, — ответил Палий. — Как говорил Сирко, тесно мне там, не сидится, потому и ношусь, как дубовый лист, по Правобережью.
— Был у меня вчера посланец от Григория Сагайдачного. Не пойму, чего волнуются запорожцы, видать, опротивел им тот кулеш, — бросил Мазепа.
— А что случилось? — как бы равнодушно спросил Искра.
— Да я пригласил из Москвы фортификатора Косачева строить крепость: есть слухи, что татары неспокойны. Тот и построил одну такую для препоны татарам, Ново-Богородской зовется, а сечевики подумали, что это против них, И пошло…
— Это та, что напротив Сечи? — спросил Палий и незаметно наступил на ногу Искре, хорошо зная, что гетман старается прибрать к рукам запорожцев.
Мазепа не ответил. Наступила минута молчанья.
— Рассказывай, Семен, как живешь?
— Какая там жизнь? Отживаю, а не живу. Как перекати-поле по ветру болтаюсь, старость подходит, пора и про свои угол подумать, Опротивели мне все эти турбации, осесть думаю,
Мазепа едва не крикнул «где?», но во-время сдержался. Разные мысли зароились в голове гетмана, — он давно побаивался Палия. Хорошо бы переманить его на свою сторону, да страшновато, — не вышло бы смуты. Больше всего Мазепа опасался, как бы Палий не осел в Сечи. Разве не хотели уже однажды сечевики выбрать его кошевым и не выбрали только потому, что Палий был тогда еще молод, а это противоречило казацким обычаям?
— А где же ты думаешь себе место облюбовать? — все-таки не выдержал, спросил Мазепа. — Не у зятя ли, часом?
Палий решил говорить напрямик:
— Нет, на Правобережье. Я уже привык к руинам, там думаю и век свой дожить.
У Мазепы радостно заискрились глаза, — лучшего он и желать не мог.
— Хорошо ты решил, только с татарами немного придется царапаться, да не тебе их бояться.
— То правда. Я сам подумываю про то, как бы их загнать подальше. Об этом и к тебе приехали поговорить. Искра тоже решил селиться где-нибудь рядом, так не будешь ли ты, пане гетман, против, если мы заберем туда свои полки? Без казаков там не удержишься.
Мазепе новость не понравилась, но он согласился и на это:
— Берите, разве я перечу? «Что так — Семен, что этак — Семен»… — И, довольный своей шуткой, засмеялся.
— И еще одно, Иван Степанович. Может, какой-нибудь десяток левобережцев перейдет, так не обессудь, то не наша вина.
Это гетману было совсем не по душе, однако пришлось и с этим примириться.
— Добре, панове, что тут говорить — и то Украина, и это Украина. Сегодня там, а завтра, даст бог, и вместе будем, Правда? — обратился он к Палию и Искре. — Плачет ненька Украина по руинам, ой, как плачет!
— Ну, не будем тебе мешать, — поднялся Палий.
— Вы мне не мешаете, на сегодня я, кажется, все закончил. А вы оставайтесь-ка со мной, побудем на крестинах у Кочубея. Я там за отца крестного. Хоть погуляем… За делами, чорт их дери, некогда и чарку перекинуть.
— Останемся, Семен, куда спешить, — поддержал Искра.
— И то правда, — согласился Палий и подумал: «Неплохо будет разузнать, как генеральная старшина настроена».
— Подождите, я переоденусь, — бросил на ходу Мазепа.
— Искра расстегнул ворот рубахи, вытер платком шею.
— Ох, и хитрый же бес! — полушепотом заговорил он. — Скользкий, как вьюн.
— А с крепостью он ловко придумал. Еще полдесятка таких поставит — и заарканит запорожцев.
— Как бы не так! Не такие уж дураки запорожцы, они вот-вот и эту сроют.
Минут через двадцать они втроем вышли во двор. У ворот кто-то шумел. Слуга, который впускал Палия и Искру, грубо выталкивал со двора какого-то человека. Человек упирался, ругал слугу и требовал пропустить его к гетману.
— Погоди! — крикнул Мазепа слуге. — Чего тебе?
К ним подошел худощавый человек, не то казак, не то крестьянин, и, сняв шапку, низко поклонялся гетману:
— К вашей милости, пане гетман, от самых Лубен к вам пробился.
— Быстрее, мне некогда, — перебил Мазепа, но, поглядев на Палия и Искру, добавил мягче: — Рассказывай, а то видишь — тороплюсь.
— Пришел искать правды у пана гетмана. Из Лубен я, там и жена с детьми осталась. Была у меня земля, перебивался от урожая до урожая, а теперь хоть поводырем к слепцам иди. Не хватило прошлый год денег, нужда такая — где их добудешь? Я сено возил пану генеральному есаулу Гамалие, и вот попутал нечистый, возьми и попроси одолжить. А пан есаул и говорит: «Дай мне в аренду на год землю твою, за это я тебя выручу, долг ждать буду, пока деньгами не обзаведешься». Я и оставил в залог свою землю, а когда пришло время платить, попросил подождать еще недельку, пока скотину придам. Так Гамалия не то что не захотел ждать, а заставил написать купчую, и я теперь без земли остался.
— Почему до сих пор не запрягают, долго там будут чухаться? — нетерпеливо крикнул слуге Мазепа. Потом посполитому, что стоял простоволосый и мял в руках шапку: — Завтра придешь и все выскажешь.
— Нет, Иван Степанович, давай дослушаем до конца, — сдержанно, но твердо сказал Палий. И к посполитому: — Говори.
— Я, пане гетман, пришел от всей громады. Пан генеральный есаул многих обидел: в голодные годы он нарочно давал деньги, чтоб, дескать, мы деток своих не уморили голодной смертью, а теперь за это отбирает землю. А вот на рождество перед сходкой подпоил богачей из громады и купил за бесценок общественный лесок и речку. Теперь у нас, пане гетман, нет леса, да и коров пасти негде. Помогите нам. Покуда живы, за вас бога молить будем.
Посполитый еще раз поклонился, умоляюще поднял глаза на гетмана. Вся его фигура вызывала чувство жалости. На нем была старая свитка, разорванная подмышками, и вылинявшие полотняные штаны. На ногах — лапти, в руках потертая казачья шапка.
— Ты посполитый или казак? — спросил его Искра.
— Посполитый, пане полковник, был раньше казаком, да не попал в леестры, — торопливо заговорил крестьянин.
Его слова заглушил стук разукрашенной, в гербах, кареты, которой правил откормленный, краснощекий кучер. Усаживаясь в карету, гетман крикнул крестьянину:
— Сходи к судье Чуйкевичу, скажи, что я велел разобраться, нам сейчас некогда!
Переглянувшись, Палий и Искра устроились рядом с Мазепой. Лошади круто взяли со двора. Всю дорогу скорбная фигура крестьянина стояла у Палия перед глазами. Поэтому, как только приехали к Кочубею, Палии сразу отыскал успевшего уже хлебнуть генерального судью Чуйкевича и попросил его решить дело в пользу общества.
Тот охотно пообещал, в душе он недолюбливал заносчивого Гамалию, который частенько посмеивался над простоватым с виду Чуйкевичем, особенно над его приверженностью к чарке.
Мазепа предложил поехать крестить дочь Кочубея в церковь святого Николы при Крупецком монастыре. Все с радостью согласились, рассчитывая на веселую поездку. Вскоре по дороге от Батурина помчались запряженные цугом рыдваны и кареты, из которых слышались песни и веселые выкрики.
Крупецкий монастырь был расположен в живописном месте на берегу Сейма в семи верстах от Батурина. С трех сторон монастырь окружала вода, а с севера к нему примыкал яблоневый сад, сливавшийся с большим сосновым бором. Церковь была выстроена в старинном стиле, о пяти куполах; внутри — в пять ярусов — резной, в позолоте иконостас. Свод церкви поддерживали две каменные колонны, с потолка свисало большое серебряное паникадило, подаренное Мазепой. На его же средства церковь покрыли железом. Поэтому во время крещения митрополит смотрел в глаза гетману заискивающе, как смотрит слуга на своего хозяина.
Кочубеиха, которой по закону некоторое время после родов запрещалось входить в церковь, сидела с несколькими женщинами в монастырском саду.
Послушники тем временем принесли в сад столы и скамейки, устлали их коврами. Вскоре крещение было закончено, и шумная компания, весело переговариваясь, расселась за столами. Тут была почти вся гетманская канцелярия.
