— Мало боялись, — все так же тихо продолжал Волх. — Какого лешего, ты, наемник, вообразил себе, что можешь безнаказанно позорить новгородскую княжну?
— Князь, я…
— Молчи! И слушай. Когда там отплывает корабль твоего приятеля-руса? С ним уйдешь. И кончен разговор.
— Вот как… — вздохнул Мар, поднимаясь с колен. — Гонишь, значит… Будь по-твоему. Через две недели мы с дружиной уйдем из Новгорода.
С дружиной?! — едва не переспросил Волх. Разум одергивал его, настойчиво рекомендуя сдать назад, пока не поздно.
Но Мар дерзко усмехался в усы, и Волх просто не мог ему уступить. Гори оно.
— Через две недели вы с дружиной уйдете из Новгорода, — четко повторил князь.
От разговора с Маром у Волха остался отвратительный осадок. Тем более что ему предстоял еще один трудный разговор.
Десять лет назад, как только тело убитого Волховца было сожжено на погребальном костре, княгиня Шелонь удалилась из города на Перынь. Волх ее отговаривать не стал. Поступок матери он счел предательством по отношению к нему. Она его бросила! Ушла оплакивать мертвого сына, оставив живого. Волху было обидно до слез, но он с холодной покорностью предоставил Шелони полную свободу. И за десять лет навестил мать в ее затворничестве всего три раза. Она же его никогда не звала — до сегодняшнего дня. Поэтому ослушаться было невозможно.
Волх велел подать к крыльцу своего золотистого аргамака. Когда ему привезли туркменского жеребца, он почувствовал горькую иронию. Такого же коня когда-то обменял Словен на сапфир в подарок своей второй жене… Волх старался вспоминать об этом именно так — обезличенно, избегая слова «отец» и имени «Ильмерь».
Горячая, но послушная лошадь простучала подковами по мощеному центру города, по брюхо утонула в грязи на окраине. Вскоре за воздушными кронами сосен показалась излучина Мутной. Темный хребет реки посверкивал сталью, а у берега еще хрустел, притираясь, лед.
Перынь оставалась для словен святым местом. Идола Велеса вернули на место, а Перуна трогать не стали — на всякий случай. Волх не мешал русской дружине совершать требы своему богу. Вокруг деревянного Перуна и сейчас горели костры. А поодаль от огненного восьмилистника, почти невидимая за соснами, стояла небольшая изба.
Волх спешился, привязав коня к молодой сосне. У избы хозяйничали две простоволосые девицы — одна стирала в корыте, другая, присев на корточки, скоблила горшки. Обе — статные, с хорошими лицами, с непугливым взглядом. Увидев князя, первая спокойно вытерла руки о передник и скрылась в избе, а вторая, тихо поздоровавшись, продолжала свою работу. Волх не удивился. У матери всегда были помощницы, причем из самых уважаемых городских семейств. Она их не искала, девушки приходили сами и оставались, сколько хотели, — никто силой их не держал. Одно время и Сайми сюда зачастила. Волх ей запретил, хотя сам не знал, почему.
От реки дул холодный ветер. Пахло смолой и дымом. Кое-где из-под снега показалась плешивая весенняя земля. Волх поёжился, но не от холода. На Перыни ему всегда было не по себе. Словно приходя сюда, он пересекал невидимую границу и оказывался в том мире, где живой всегда вне закона…
Шелонь вышла из избы ему навстречу. В первое мгновение Волх с удивлением подумал, что мать совсем не изменилась за эти годы. Все то же золото волос, окружавшее ее чудесным светом, и строгая красота лица… Но это память совершала подмену, не замечая седины и морщин. Сухими губами Шелонь поцеловала сына в небритую щеку.
— Спасибо, что приехал. Я тревожилась. За тебя, за внуков. Вот, держи, — это Бояну гостинчик.
Она бережно протянула сыну детские рукавицы. На рыжей беличьей шкурке алели вышитые ромбы-обереги.
Волх сунул подарок за пазуху и буркнул:
— Зря тревожилась. С Бояном все в порядке, а что до Туйи, то я все уладил. Через две недели этот наемник уедет из Новгорода.
Шелонь чуть заметно поморщилась.
— Ты плохо все уладил.
— Что не так, мама? — начал раздражаться Волх. — Этот рус, наглая рожа, не постеснялся рассказать мне, что он якобы влюблен в мою дочь. Ясное дело, он метит породниться с новгородским князем. Так, может, мне надо было его расцеловать? Ну, здравствуй, сынуля? — Волх сплюнул. — Леший его забери. Пусть радуется, что я не велел заколоть его, как бешеного пса. Или…
— Сынок, меня совершенно не беспокоит судьба наемника, — перебила Шелонь. — Меня беспокоит, как отнесется к этому Туйя. У нее тяжелый нрав. Будет лучше, если о твоем решении она узнает от тебя, а не от своего друга.
— Что это ты о ней так печешься? — обидчиво спросил Волх. — Мне казалось, ты терпеть ее не можешь.
— Да не о ней я пекусь! — Шелонь подняла на сына такие отчаянные глаза, как будто взглядом хотела высказать какую-то запретную мысль. Волх уловил эту мысль и возмутился ее нелепости.
— Ты хочешь сказать, — процедил он, — что я должен опасаться собственной дочери?!
Шелонь опустила глаза.
— Когда человек загнан в угол, от него всего можно ожидать. Заклинаю тебя, не давай ей повода тебя ненавидеть.
— Послушай, мама, ты как всегда. Тебе что-то боги нашептали? Скажи прямо, не надо напускать туман.
— Сынок, боги не говорят прямо. Они лишь намекают, и в этот раз мне очень не нравятся их намеки. Просто будь осторожен, вот и все.
Волху ужасно хотелось послать куда подальше и Шелонь, и богов с их намеками, но он придержал язык. Буркнув «до свидания», он вернулся к коню, взгромоздился на него и всю свою досаду вложил в удар плетью. Конь обиженно взвился на дыбы. Волх, который был тот еще наездник, едва не выпал из седла. Кто-то из девушек хихикнул. Злой и сконфуженный, князь поскакал в город.
Но не успел он выехать на дорогу, как из кустов ему наперерез метнулась серая тень. Аргамак первым понял, что к чему, испуганно заржал, замотал головой, вырывая из рук поводья. Волк! Огромный, матерый зверюга остановился посреди дороги, широко расставив лапы и тяжело дыша. Конь плясал, с ума сходя от страха.
Появление волка было таким странным и неожиданным, что Волх невольно сделал то, чего не делал уже десять лет. Он провалился во тьму звериного сознания и захлебнулся в знакомых жутковатых ощущениях. И тут же услышал ответ.
— Ты узнал меня, сын скотьего бога?
— Ты… Как ты здесь?.. Почему?.. Почему я говорю с тобой? Мы ведь по эту сторону реки…
— По ту, по эту сторону… — волк как-то очень по-человечески вздохнул. — Боюсь, что скоро это будет неважно. Мне разрешено говорить с тобой, а тебе — понимать меня. Потому что я принес очень важную и очень плохую весть.
Медленно, как во сне, Волх спешился и привязал беснующуюся лошадь. Он шел, не чуя под собой ног, а волк трусил рядом. От него сильно пахло мокрой шерстью.
Что же случилось, если боги отменили ими же установленное правило? Если чудеса перешли границу, положенную рекой?
За несколько минут Волх успел накрутить себе такого, что едва не рассмеялся над волчьей вестью.
— Из озера, которое чудь называет Нево, по Мутной поднимаются корабли. На носу у кораблей — страшные морды. А управляют ими люди в рогатых шлемах. Они гребут молча и быстро, и корабли словно летят над водой. А на переднем корабле плывет человек в плаще из шкуры черного быка…
— Полно, серый! — Волх облегченно вздохнул. — И из-за этого ты снашивал лапы? Торговые корабли свеев… может, данов… Лед сошел, сейчас все купцы стремятся в Новгород.
— Это не торговые корабли. Люди в рогатых шлемах сожгли и разграбили много чудских деревень. Скоро они будут у стен Новгорода. Враг идет, сын скотьего бога, враг городу и враг лесу, лютый, страшный враг!
Волк задрал морду и завыл, так что его косматое горло задрожало.
Волх нахмурился. Он еще не верил, но уже чувствовал, как огромная беда тучей застилает небо. Неужели так мало отпущено его городу спокойной жизни?
— Спасибо, — сказал он волку. — Не думай, я не забыл, как вы стояли за нас тогда. А где сейчас твоя стая и твоя семья?
— Стая идет по берегу и следит за кораблями. Они ждут меня в условленном месте. Моя волчица умерла, а у детей своя жизнь. А как у тебя? Как та девушка, с которой я тебя видел?
— Она теперь моя жена.
— Хорошо.
— Не очень.
Они посидели немного молча. Потом старый волк, как бы извиняясь, ткнулся мокрым носом в руку.
— Мне пора. Здесь у вас слишком людно, можно и не дожить до великой битвы, став опушкой на чьем-нибудь плаще. Прощай, сын скотьего бога. Спасай свой город, а мы посторожим лес.
Волк пропал из виду мгновенно, как умеют лесные звери. С дороги доносилось истошное ржание. Волх не спешил. Он встал на колени и крепко прижал ладони к земле. Это был немой вопрос. Ледяной холод тут же впился в ладони и пополз вверх по рукам. Если это был ответ, то неутешительный.
Едва вернувшись домой, Волх собрал свою дружину на совет. За дубовый стол уселись Клянча, Мичура, Бельд, Булыня и — уважения ради — несколько стариков. Советом своим Волх мог гордиться. За десять лет мирной жизни боевые навыки никто не растерял и не пропил. Паники не было. Никто не задавал глупых вопросов, откуда князь узнал про странные корабли. Мичура тут же распорядился послать вверх по течению разведчиков. Бельд пробормотал:
