— Довольно! Я слышал то, что пришлось рассказать центуриону. Да, это деяние больного разума, нечеловеческое и противоречащее цивилизации, которую мы, римляне, несем в этот уголок мира. Но оно — относительное зло. Сегодня только самые развращенные римские мужчины грезят об утехах с маленькими мальчиками, а ведь греки высшей формой наслаждения и моральности считали обучение радостям постели детей. В Риме сегодня не порицают императора, а во времена божественного Августа это было общепринятой вещью… Император поощрял критику, дабы развивать свое собственное остроумие и таланты своих полководцев в этой области. Понятия о морали меняются в разные эпохи и в разных местах. То, что мы считаем в поведении этих варваров отвратительным и бесчеловечным, вполне могло быть нормальным во времена Тарквиния Древнего. А посмотрите на наших римских богов: они пожирали детей, насиловали женщин, сочетались для собственного удовольствия с животными и со смертными и делали прочие кошмарные вещи, а мы по доброй воле рассказываем об этом своим детям!
— Но вы же не оправдываете эту безумную Боадицею? — спросил Каллист.
— Оправдывать ее? Нет, я никогда не прощу ей убийства стольких римлян. И я уж точно не последую ее примеру, как и каждый из вас. Но разве Красс не приказал распять шесть тысяч сторонников мятежного гладиатора Спартака на Аппиевой дороге? Теперь вообразите, что один из этих варваров посетил бы Рим сто тридцать лет назад, и ему случилось бы проехать по ней. Что бы он увидел? Как тысячи людей кричат в агонии, моля о воде или окончании их страданий ударом копья! Разве он не воспринял бы увиденое так же, как мы сегодня — слова посланника о Лондинии? Все мы — солдаты, которым платят за то, чтобы мы убивали врагов Рима. И, хотя мы не применяем пыток, как эти варвары, живем мы все же в варварские времена. Теперь извините меня, но моя головная боль стала еще сильнее, и я лучше лягу в постель. Мы продолжим поход на север на рассвете.
Солнце осветило холмы, когда Светоний уже поднял свою армию. Он знал из карт, что в пяти милях к северу дорога ответвляется на запад и ведет в юго-западную часть страны, где находился сейчас Второй легион Августа.
Светоний планировал продвигаться в том направлении и послать к командиру легиона Поению Постуму за подкреплением. После соединения с Четырнадцатым легионом Гемина и двумя легионами Августа у него будет достаточно сил, чтобы встретиться с армией Боадицеи, даже если бриттов будет и сто тысяч. Но важнее было выбрать удобное место для битвы.
Что он знал с абсолютной точностью, так это то, что Боудика нападала на беззащитные города, а в этом случае римские солдаты не могли сражаться так, как их тренировали и готовили. Римляне умели защищать форты, если те имели укрепления, сражаться в открытом поле, осаждать города при помощи катапульт, баллист и других устрашающих военных машин. Биться же с полчищами головорезов на тесных улицах городов не было для римлян привычным, потому Боудика и одержала свои победы в Камулодуне и Лондинии. Итак, она победила архитектуру… но не римскую мощь!
Теперь, если верить Кассию, его мачеха была уверена, что встретит римский легион и тоже победит. И это, знал Светоний, было для него шансом уничтожить ее навсегда. Он тронул поводья, и лошадь пошла быстрее. Уже были отправлены приказы командирам других легионов, чтобы они выдвинулись и встретились с ним в течение ближайших четырех дней. Он соберет все свои войска, а потом ему нужно будет заставить Боадицею прийти к нему.
Впервые за много дней на его губах заиграла улыбка. Самоуверенность этой женщины была ее главной ошибкой.
Поход на Веруламий
Неужели Светоний был настолько слаб, что даже избегал сражения с ней? С вершины холма Боудика смотрела, как мужчины и женщины, лошади и повозки двигались по дороге на Веруламий. Растянувшись, подобно гигантской змее, чей хвост был столь далек, что она не могла его разглядеть, двигались более ста тысяч бриттов: это была гигантская армия, готовая встретить и отразить любой удар.
Но куда же делись римляне? Где теперь Светоний?
Каждый день со времени разрушения Камулодуна она ожидала услышать звуки римских труб и барабанов, сообщавших о появления римских орлов, и ждала, что легионы будут ее преследовать. Каждый день готовилась она к решающей битве, в которой их военная мощь столкнется с прославленным гением Светония. И каждую ночь она отправлялась спать в ожидании, что завтра римляне налетят с холмов, как осиный рой.
Однако страх перед римлянами отступал, когда она видела, сколько у нее воинов. Похоже, она собрала самое большое войско, которое когда-либо собиралось в земле бриттов: больше, чем у Каратака, и даже больше, чем у Когидубна в давние времена, и уж точно больше, чем у королевы Картимандуи, жившей теперь под защитой Рима. Ни один бритт не добивался таких побед, не вонзал кинжал так глубоко в сердце своего врага и не приводил римлян в такой ужас. Об этом говорили ей все ее приближенные. Теперь они слагали о ней песни и возглашали ее имя в своих молитвах. Она относилась ко всему этому как к морским волнам, омывающим ее ноги. Но иногда начинала верить, что в будущем, когда люди станут говорить об этих великих днях, они будут вспоминать ее имя. И называть ее Победой…
Взятых трофеев хватало на всех. Даже боги были довольны, получив в жертву тела тысяч врагов. И следующим будет разрушен ненавистный Веруламий: хоть он и не римский, но его падение станет знаком для всех городов и селений Британии — знаком того, что с римлянами и их прихвостнями не будет ни сотрудничества, ни дружбы.
И еще она радовалась своему союзничеству с вождями, которые приходили, чтобы присоединиться к ней в ее походе. Даже поначалу настроенные недоверчиво Мандубрак и Кассивеллан стали верными соратниками. Они соглашались со всеми ее решениями, они начали разговаривать друг с другом, задавая вопросы и давая взвешенные, обдуманные советы. Но радостнее всего было то, что они все называли ее теперь Британнией. Римский император мог отказаться признать ее право быть королевой иценов; но ей важнее было то, что во многих сотнях миль от него, короли Британии признавали, уважали и почитали ее.
Но, несмотря на всю свою армию, Боудика с пугающей ясностью осознавала, что свое самое большое испытание она еще не выдержала. Да, она разрушила пару городов, но пока не встретилась с римской армией в открытом поле, а здесь можно было ожидать всего.
Светоний Паулин слыл выдающимся римским полководцем и непревзойденным стратегом. До нее доходили истории о его деяниях в Мавритании, на севере Африки, где он подавил серьезное восстание обитателей пустынь. А недавно она узнала и о победе на острове Англси, где он убил всех друидов и тех бриттов, что искали их защиты.
И где же он был теперь? Почему не приходил со своими легионами и не вступал в битву? Почему позволял ей так свободно передвигаться по Британии, не поднимая на нее свой меч? Все это было ей непонятно.
Она знала: когда они наконец встретятся на поле боя, главнейшей ее задачей будет удержать своих людей в боевом порядке, не позволить им броситься на римского зверя, подобно толпе. Она обдумала разные варианты и знала, что тысячи бриттов погибнут, но то была цена, которую все они готовились заплатить за свою свободу. И она только в том случае победит Светония и увидит его, пронзенного мечом, если ее армия сохранит дисциплину и будет следовать четкому плану действий. После Лондиния она поняла, что ее воины уязвимы из-за жадности, бахвальства или обычной тупости. Она тогда не стала прекращать бесчинства, но понимала: войско, которое думает лишь о наживе, никогда не сокрушит военную мощь Рима.
Веруламий показался вдали в середине следующего дня. По опыту наблюдений за Лондинием она поняла, что и этот город почти пуст. Известие о ее приближении достигло города, и его жители, как и многие жители Лондиния, предпочли скрыться от страшной Боудики. Возможно, сейчас они уже находились под защитой римской армии.
Городские ворота были распахнуты и на улицах не было ни души. Даже собаки не рылись в отбросах. Что ж, жажде крови придется подождать до того времени, когда они встретятся с римской армией. И что это будет за день!
Сидя на лошади, Боудика оглядела тысячи воинов, ждущих ее слова. Что они сделают, когда узнают, что в городе осталось так мало жителей, которых можно убить? Они точили свои мечи и кинжалы с самого выхода из Лондиния, чтобы напоить свои клинки кровью… Их глаза жаждали насладиться ужасом на лицах римлян при виде того, как гордый бритт занесет свой топор. А если они примут это как ее неудачу? Неудачу вождя, который вдруг ошибся?
Она откашлялась и воскликнула:
— Бритты!..
Толпа взорвалась оглушительным криком. Она подождала, пока он стихнет, и продолжила:
