В эту минуту в блиндаж внесли первого раненого.
— Куда его, товарищ военврач? — спросил санитар.
— На койку положите, я сейчас буду его осматривать…
Оксана не без интереса посмотрела на бойца. Кровь выступила у него на правой руке, чуть ниже плеча. Был он в сознании, лишь тихо стонал. У него было круглое, с розовым оттенком лицо, широкие, как у цыгана, брови, а лоб прямой и тоже широкий.
— Чего так глядишь, сестрица? — спросил раненый, и усмешка скользнула по его губам.
— Нравишься ты мне, вот и гляжу! — улыбнулась медсестра.
— Ты тоже мне по душе… — Передохнув, он серьезно добавил: — У меня есть жена, Анюта. У нее такие же глаза, как у тебя, только в них почему-то много грусти… — Он кашлянул. — У тебя есть вода? Дай попить. Понимаешь, мина у бруствера рванула, двоих наповал уложила, а мне руку задела. Может, перевяжешь, а то повязка вся пропиталась кровью?
Она дала ему воды и подозвала санитара, который сидел за столиком и что-то писал.
— Перевяжи раненого, мне надо уходить туда… — небрежно бросила Оксана.
«Туда» — это значит на поле боя, где сражаются войска и откуда доносятся орудийные выстрелы и взрывы гранат.
— Наверное, наши ребята пошли в атаку, — подал голос военврач, глядя, как она собирается. Он подошел к ней ближе. — Будь, пожалуйста, там осторожнее и не вздумай шагать во весь рост — фрицы сразу возьмут на мушку.
— Ну и что? — с горячностью спросила она, тряхнув кудрями. — Все равно по мне некому слезы лить!
— А может, и есть кому… — Военврач строго взглянул на нее. — Не очень-то храбрись. Пуля не разбирает, кто ты есть… Что, разве забыла, как тебя взрывная волна сбросила с кормы судна в Волгу? Твое счастье, что спасли, не то мне пришлось бы посылать похоронку твоим родным.
— Я и сама все еще не верю, что осталась жива, — сказала Оксана.
— Твой спаситель — герой, — произнес военврач.
— Капитан-танкист смельчак, ничего не скажешь…
— Ты, наверное, его отблагодарила?
Оксана напряглась:
— В каком смысле?
— Ну хотя бы поцеловала его?
— Еще что придумали, — усмехнулась медсестра, а про себя подумала: «Вот и очкарика влечет моя персона, но у тебя, дружок, ничего не получится».
Наконец двое санитаров принесли еще пять носилок. Оксана уложила их и подошла к военврачу, который сидел за столом и листал журнал, куда вносили данные о раненых.
— Я могу идти за ранеными? — спросила она.
— Иди, голубка, — весело изрек военврач. — в пекло не лезь. Твой объект — раненый боец. Спасай его от смерти, как можешь. Если что, санитары там есть и тебе помогут.
Оксана короткими перебежками продвигалась вперед, где горели два танка и слышалась стрельба, но бой шел уже где-то за Мамаевым курганом, а может, ей так почудилось. Было три часа дня. В небе гуляли косяками черные тучи, казалось, что вот-вот брызнет дождь. Октябрьское солнце скупо пригревало землю, но в воздухе чувствовался запах приближающейся зимы. От быстрой ходьбы Оксане стало жарко, она расстегнула ворот гимнастерки. Впереди замаячил небольшой куст, а рядом с ним что-то чернело. Она вгляделась. Так это же боец лежит! Она присела на корточки и с минуту напряженно на него смотрела, но он не двигался. «Наверное, убит», — решила Оксана и выпрямилась. И тут же по ней дал очередь фашистский автоматчик, засевший неподалеку за камнями. Она пригнулась к земле. Слышно было, как над головой просвистели пули. Тогда Оксана грудью прижалась к земле. Она пахла чем-то горелым и прелыми листьями, и Оксана дважды чихнула. Передохнув, она поползла дальше. А вот и боец. Он лежал на правом боку и негромко стонал.
— Живой! — воскликнула от радости Оксана и, увидев на лбу бойца рану, повернула его лицом к себе и начала обрабатывать ее куском ваты. — Ты меня слышишь, солдат? — спросила она громко, с надрывом.
Но боец молчал. Глаза у него были закрыты, дышал он тяжело и неровно. Оксана быстро перевязала рану и на секунду задумалась: то ли позвать санитаров и они унесут бойца на носилках, то ли попытаться самой вытащить его из опасного места. «Да, надо его унести отсюда», — решила она. Взяв плащ-накидку бойца, она перекатила на нее раненого и стала тянуть его за собой. Не успела пройти и пяти метров, как немец снова открыл по ней огонь. Свиста пуль она в этот раз не слыша, а ощутила лишь легкий толчок в левое плечо — пуля сорвала кусок гимнастерки, но тело не задела.
«Вот паршивец, засел где-то в окопе и постреливает», — выругалась в душе медсестра. Напрягая силы, она с трудом тянула раненого. Наконец добралась до окопа, втащила его и начала приводить в чувство. Выдула из своей медицинской сумки пузырек с нашатырным спиртом и поднесла его к носу раненого. Тот раз-два потянул носом и вдруг открыл глаза. У него они были большие и голубые-голубые, как вода в горном озере.
— Где я? — тихо спросил он, пристально глядя на нее.
— У Мамаева кургана, где фрицы подстрелили тебя, — с улыбкой сказала медсестра. — Сейчас оттащу тебя на санпункт, и, если ранение сложное, отправим в госпиталь. Болит-то что у тебя?
— В голове шум, сестрица, — прошептал боец. — И в правом боку колет, будто шилом. Опять же не раз терял сознание.
Она приподняла ему правый бок. Вся его гимнастерка была в крови, запах острый и какой-то неприятный. Пощупала пальцами рану. Там была дыра…
— Рана в боку опасная, — засуетилась Оксана. — Надо скорее добраться до санпункта.
— Ты перевяжи мне бок, сестрица, а уж после потащишь меня, — попросил раненый. — А где мой товарищ? Его тоже ранило, и он лежал рядом со мной.
Она удивленно заморгала длинными ресницами:
— Нет, солдатик, ты лежал один, потом я притащила тебя в окоп.
— Там он, мой друг, — простонал раненый. — Сходи за ним, прошу тебя…
— Хорошо, но ты будь здесь, пока я не вернусь, — предупредила она раненого.
Бой еще продолжался, но уже где-то далеко за курганом. Там в небо поднимались черные клубы дыма, слышались пулеметные и автоматные очереди, периодически ухали орудия. Видимо, противник обстреливал наши войска, которые упорно продвигались вперед. Все звуки сливались в один протяжный гул, впечатление было такое, что рядом гремит гром, хотя день выдался тихий.
Вот наконец и то место, обозначенное кустарником, где Оксана взяла раненого. Но тут никого не было, если не считать разбросанных во все стороны камней и глубокой воронки от шального снаряда. Впереди чернел холмик, а чуть дальше горел танк, но другой, не тот, который она видела раньше. Это был наш Т-34, у него разорвалась гусеница и снарядом сорвало часть башни. Она шагнула чуть в сторону и увидела бойца. Он лежал на спине, глядел куда-то в небо и стонал едва слышно. Оксана нагнулась к нему, провела мягкой ладонью по лицу. Увидев ее, раненый попытался улыбнуться, но улыбка получилась натянутой и какой-то неживой.
— Воды… — прошептал раненый. — Дай пить…
Оксана присела на корточки, чтобы ее не задела шальная пуля, и стала выяснять, куда он ранен. Хотела спросить у него, но он заговорил первым.
— Понимаешь, сестрица, рядом с пупком дырка от пули, — натужно произнес он, потом вынул из-под гимнастерки руку с окровавленным носовым платком. — Надо было кровь остановить, так я платком…
Она начала бинтовать его.
— Твоего друга я оттащила в окоп, это он сказал, что ты ранен. — Оксана куском бинта вытерла раненому лицо, нежное, как у девушки. — Можешь встать?
— Помоги мне, только тихонько, адская боль в животе, — часто дыша, промолвил он и попытался поднять голову. Она подложила под нее свою руку, и ему стало легче. — Где окоп-то?
— Тут неподалеку…
Они прошли несколько шагов, и раненый начал падать. Она едва успела подхватить его другой рукой.
— Живот у меня горит, сестрица, будто туда попал раскаленный уголь. Идти дальше не могу. Давай носилки.
С трудом они добрались до окопа, где лежал раненный в голову. Увидев медсестру, он шевельнул губами:
— Дышать тяжко, сестрица, словно кто-то меня душит…
Оксана сказала ему, что сейчас сбегает за санитаром в санпост и возьмет носилки.
— Полежи тут немного, я мигом…
Когда она вернулась, тот, что был ранен в голову, умер. Лежал он на земле как живой, лишь лицо стало желтым, как лимон. Почему-то на память пришли слова песни, которую она часто слышала от отца, когда еще ходила в школу: «Жена найдет себе другого, а мать сыночка никогда…» От жалости к погибшему солдату у нее до боли сдавило грудь, она почувствовала, как повлажнели глаза, и слезы уже ожгли ей лицо. Раненный в бок молча глядел на нее и молчал. Много раненых Оксана вынесли с поля боя, но ни один из них не умер. Это первый…
