Он пристыдил своих врагов.
«За ушки взяв обеими руками, — писала государыня Григорию Александровичу, — мысленно целую тебя, друг мой сердечный… всем ты рты закрыл и сим благополучным случаем доставляется тебе еще раз случай оказать великодушие ложно и ветренно тебе осуждающим».
Екатерина вызывала его в Петербург для совещания о плане будущей кампании и о делах со Швецией, которая пользуясь затруднениями России на юге, объявила нам тоже войну.
Светлейший по дороге заехал в Херсон и там прожил около двух недель, для распоряжений по части кораблестроения.
В числе многочисленной свиты, сопровождавший победителя, были знакомый наш Василий Романович Щегловский и молодой поставщик армии первой гильдии купец Яковкин.
Щегловский лично испросил у князя позволение ехать с ним в Петербург, для свидания с родными.
— С родными ли… — подозрительно спросил его Потемкин.
— Только с родными, ваша светлость, — отвечал Василий Романович, делая ударение на первом слове.
— Хорошо, поезжай, но, смотри, только с родными… — сказал князь.
— Слово офицера, ваша светлость…
— Хорошо, говорю, поезжай, но если…
Светлейший не договорил и вышел из приемной.
История другого спутника князя, Яковкина, является чрезвычайно интересной.
Его отец был тот самый петербургский торговец, который, если не забыл читатель, был «кормилец гвардии», отпускавший в долг солдатам и офицерам незатейливые товары своей лавочки.
В числе должников был, как мы знаем, в молодости и Потемкин.
Вскоре после отъезда Потемкина в Новороссийский край для приготовления к встрече государыни, старый Яковкин, не получая уплаты от множества должников, совершенно проторговался и обанкротился.
Заимодавцы, рассмотрев его счета, признали его должником несостоятельным и посадили в тюрьму.
Сын Яковкина — юноша восемнадцати лет, предвидя беду, с согласия своего отца, скрылся, имея в кармане всего семнадцать рублей.
Тщетно кредиторы отыскивали его — он проводил где день, где ночь и потом приютился у раскольников, в одной из белорусских губерний.
Вследствие просьбы кредиторов, правительство присудило отдать старика Яковкина, еще стройного и ловкого, в солдаты. Ему забрили лоб и определили на службу в полевые полки. В то время, когда отец тянул тяжелую солдатскую лямку, сыну его часто приходило на мысль явиться к светлейшему князю и получить с него должок, простиравшийся до пятисот рублей.
«Но как осмелиться беспокоить могущественного вельможу. Да и допустят ли к нему?» — раздумывал молодой Яковкин.
Однако, до Яковкина стали доходить слухи, что светлейший очень милостив к простому народу и солдатам, допускает их к себе без замедления, и что только одни высшие чины не смеют войти к нему без доклада, а простого человека адъютанты берут за руку и прямо вводят к князю.
Слухи эти, хотя и были преувеличены, но заключали в себе значительную долю правды.
Они ободрили Яковкина, он решился и, помолившись Богу, пустился пешком в армию к Очакову.
Здесь он отыскал знакомого маркитанта, расспросил его, когда, как и через кого можно достигнуть светлейшего и, получив подробное наставление, явился в княжескую ставку и, доложив о себе адъютанту, был приведен к Григорию Александровичу.
— Кто такой? Что тебе нужно от меня?
Яковкин задрожал. Сердце его замерло, он упал на колени и трепещущим голосом сказал:
— Я Яковкин, сын бывшего мелкого торговца в Петербурге.
Потемкин задумался. Это имя, этот человек напомнили ему былое, давно прошедшее. Опустив голову, он, по обыкновению, грыз ногти, а потом вдруг весело улыбнулся и сказал:
— А, теперь только я вспомнил и тебя — тогда еще мальчика, и отца твоего — честного человека. Встань! Ну, как поживает твой старик?
— Давно не видал его, ваша светлость, он отдан в военную службу по приговору заимодавцем.
Яковкин рассказал все, как было.
— Вы глупы оба, — заметил князь, — почему не писал ко мне? Почему ты тогда же не явился? А!.. В каком полку твой старик?
— В нижегородском пехотном полку служит солдатом, ваша светлость. А я, отец ты мой, не смел явиться к тебе; опасался… Да, наконец, услышал от одного проезжего офицера, что ты, государь, милостивый, принимаешь милостиво всех нас, бедных, решился, и вот пришел к тебе, отец мой! Не оставь и меня, и отца моего…
Яковкин снова упал на колени перед светлейшим.
— Встань! Встань! — сказал князь и, обратясь к адъютанту, добавил: — Баур! Возьми его на свои руки. Одень и все, все ему. Да, кажется, я должен отцу твоему, Яковкин?
— Так, ваша светлость, было малое толико!
— А сколько? Ведь я согрешил, забыл и что должен-то был.
— Да четыреста девяносто пять рублей двадцать одну копейку с деньгой.
— Ну хорошо. Ступай теперь. После увидимся.
Яковкин опять бросился в ноги князю и со слезами благодарил его.
Через несколько дней Яковкин был вымыт, выхолен и одет щегольски в кафтан из тонкого сукна, подпоясан шелковым кулаком, в козловых сапогах с напуском и рубашке тонкого александрийского полотна с косым, обложенным позументом, воротом, на котором блестела золотая запонка с крупным бриллиантом. В таком виде он был представлен князю Бауром.
— А, господин Яковкин, здравствуй! — весело встретил его Потемкин. — Да ты сделался молодцом.
Яковкин упал на колени.
— Ваша светлость, да наградит же вас Господь Бог! От милости твоей я не знаю, жив ли я, или мертвый? Вот третий день я как во сне, живу словно в раю. О, спасибо же вам, отец родной!
Князь был в духе и разговорился с молодым человеком.
Узнав, что он умеет хорошо читать и писать, знает арифметику и мастерски считает на счетах, Григорий Александрович спросил его:
— Скажи-ка мне, Яковкин, не хочешь ли ты быть поставщиком всего нужного нам в полевые лазареты для больных моей армии?
— Ваша светлость, да у меня не только лошади с повозкой, но и кнутовища нет, а рад бы душой служить вашей светлости, — ответил Яковкин, не поняв вопроса.
— Не то, — возразил князь, — ты не понял.
— Василий Степанович, — обратился он к Попову, — старого поставщика долой, рассчесть, он испортился, а Яковкина на его место, он первой гильдии купец здешней губернии. Растолкуй ему, в чем дело. Для первых оборотов дать ему деньги взаймы, дать все способы. Все бумаги приготовить и представить мне. Ну, Яковкин! Теперь ты главный подрядчик. Поздравляю!.. Э, Василий Степанович! А что о старике?
— Писано, ваша светлость, — отвечал Попов, — к полковому командиру, чтобы он произвел его в сержанты, имел к нему особенное внимание и об исполнении донес вашей светлости.
— Хорошо, — сказал Григорий Александрович, — да не забудь: через шесть месяцев он аудитор с заслугою на подпоручий чин. Вот, — продолжал князь, обращаясь к Яковкину, — и отец твой сержант, а после будет и офицер.
Яковкин залился слезами и ссыпал поцелуями ноги князя.
Он честно провел порученное ему дело и вскоре разбогател с легкой руки светлейшего.
Его-то и вез с собою в Петербург Григорий Александрович на побывку и для свидания с отцом, которого князь перевел в Петербургский гарнизон.
Едва ли триумфы полководцев классической древности были более великолепны, нежели триумф светлейшего князя Григория Александровича Потемкина, при его возвращении в Петербург после взятия Очакова.
В пространственном отношении он несомненно превосходил их все, так как это было триумфальное шествие по всей России.
Во всех попутных городах, в ожидании светлейшего триумфатора, звонили в колокола, стреляли из пушек, зажигали роскошные иллюминации.
Жители и все власти, начиная с губернатора до мелких чиновников, выходили далеко на дорогу для встречи князя и с трепетом ждали этого земного полубога.
Григорий Александрович, одетый в дорожный, но роскошный костюм: в бархатных широких сапогах, в венгерке, крытой малиновым бархатом, с собольей опушкой, в большой шубе, крытой шелком, с белой шалью вокруг шеи и дорогой собольей шапкой на голове, проходил мимо этой раззолоченной раболепной толпы, как Голиаф между пигмеями, часто даже кивком головы не отвечая чуть не на земные поклоны.
Его, пресыщенного и наградами, и почестями, не радовали эти торжества встречи, эти знаки поклонения, эти доказательства его могущества и власти.
Совершенные им дела он не считал своими — он их исключительно приписывал Богу.
Князь, как мы уже имели случай заметить, был очень набожен и не приступал ни к какому делу без молитвы. Любимым предметом его беседы было богословие, которое он изучил очень основательно.
Великолепные храмы, построенные им на юге России, и богатые вклады, пожертвованные разным монастырям, до сих пор служат памятниками его набожности.
