За обедом Алексей почувствовал, что аппетит у него отбит. Неприятно самому и особенно неприятно за Пушкина и за товарищей. Целый день жили под впечатлением происшедшего, обменивались мнениями нехотя, но вечером разговорились откровенней.
– Дорогой мой! – воскликнул Пушкин. – В команде матрос заболел венерой! Двое запьянствовали, поколотили кого-то, потом их. Говорят, беда одна не ходит.
Сибирцев вроде и не был арестован, хотя китайцы на улице видели его под конвоем. Разнесут об этом по городу. На самом деле его вызывали для допроса, к обеду отпустили. Хотя за решеткой посидеть успел!
– Они вам, Сибирцев, на прощанье решили все вспомнить! Но опять предъявили не те обвинения, которые следовало бы, говорили с вами не о том, что им показалось подозрительным и что их, видно, давно тревожит, чтобы не компрометировать своих и не впутывать имени Берроуза.
«Казалось бы, несли чушь. Но знают, что делают! Мой офицер скомпрометирован. Заодно и мы все. Но в чем все-таки дело – неизвестно. Суть не ясна!»
Сибирцева припугнули!
«Хотя бы кто-то прибрал его к рукам. Пока все ему сходило! Но англичанка не японка, да еще дочь посла! Эта вам свой характер покажет...»
Боуринг может вылететь в трубу. Впрочем, они сумеют сделать вид, что ничего не произошло.
«Вот мы всегда ждем, что с англичанами удастся сговориться. Может быть, со временем они согласятся с нашими интересами на Дальнем Востоке. Мы признаем достоинства англичан даже во время войны. Но Англия, как и Китай, ни в чьей постоянной поддержке не нуждается, равных союзников для нее нет на свете и быть не может. Это не только эгоизм, но и здравый смысл, так как бескорыстных союзников не существует, и они это знают, как и китайцы. Многие народы, восторгаясь англичанами, искали дружбы с Великобританией, но всегда встречали холодность, и их распростертые объятия схватывали лишь воздух».
Пушкин ушел утром и вернулся в отель на исходе дня.
– В метрополию отправляется двести человек матросов, – сказал он Сибирцеву. – Из офицеров – вы, я и Шиллинг. Списки составили. Был у морского командования. Людей распределили на уходящие суда. Эскадра выслужила свой срок.
Пушкина, оказывается, поздравляли, что идет в Европу, покидает с товарищами нездоровую колонию, и под конец – что из адмиралтейства есть распоряжение не считать моряков погибшей «Дианы» пленниками.
«Но отправить, как пленных?!» – подумал Александр Сергеевич. Он все же приободрен. Еще вчера, получив известие о предстоящей отправке, подумал, что, может быть, и к лучшему. По всем признакам, войне конец; кажется, уже начались переговоры.
Сайлес пришел, сел на стул посреди номера, кинул шляпу в угол. На нем лица нет.
– Произошло несчастье! – заявил он. – Я разорен!
Гошкевич вскочил от неожиданности и что-то закричал и замахал руками.
– Да, да! У меня больше ничего нет! Пожалуйста, не беспокойтесь. А что у вас? – обратился он к Сибирцеву. – Вас вызывали в военную полицию?
– Да, я посидел под арестом.
– Я вам скажу, почему они вас арестовали. Вунг у нас с вами под носом провез в Китай современную нарезную артиллерию. Везли пираты, а он все это смастерил и сам все проверял. Говорят хуже: он провез пушки, а кантонскому губернатору Двух Гунов передал только часть. У англичан всюду шпионы среди китайцев, и они все узнают. Вунг молчит, а подозрение пало на вас, что вы имеете отношение ко всему этому. Или им надо сделать вид, что тут нечисто дело и вы не зря ездили. Не хотят лишиться своей части с этой аферы и не хотят подвести своего ставленника – мистера Вунга, даже когда он их же предает! Англичане не такие простаки, чтобы поверить, что вы купили нарезные пушки и послали в Китай. Хотя они спят и видят найти во всяком сопротивлении Небесных и в их успехах руку русских шпионов, но все же знают меру. Что вы ездили в качестве советчика – это им еще могло прийти в голову. Даже если не так, и то могут быть очень недовольны, что при таком щекотливом деле присутствовал русский офицер. Это скорей всего! Под арест вас! И потом все скажут: вы его не знаете? Он же сидел в тюрьме в Гонконге! После этого и рассказы ваши про нарезную артиллерию будут выглядеть вашей фантазией, точнее – враньем! Каков Вунг, как он мило услужил мне и взял на себя заботу о вас! Но дело не в нем! Я про вас все знаю! Есть новости похуже! Вы не поверите. У меня больше нет ничего, а если бы еще что-то осталось, все быстро исчезает... Что вы, господа, на это скажете? И вы знаете, кто виноват? Китайцы! Китайцы разорили меня в несколько дней. Когда я ехал в Кантон, я взял поручение правительства колонии. Мне казалось – мало быть консулом. Мне говорили приятели: что вам далась эта Новая Гренада! Сегодня это государство существует, а завтра исчезнет бесследно. Я взялся за дело, о котором давно мечтал. Американец из Штатов, консул республики Новая Гренада, уважаемый всеми банкир и негоциант, заявил себя посредником между англичанами и китайцами. Кто подбил меня на это? Моя спесь, алчность, жажда власти и славы! И хитрый английский поп – сэр Джон Боуринг. И я теперь думаю, где гарантия, что это не хитрость святоши, лицемера и рыцаря, что он не задумал, мне льстя и меня возвышая, переломать мне ноги. Ах, эти свободолюбивые – самые ужасные тираны! Но я ему отомщу! Я теперь никто, но я силен ненавистью. Я буду помнить и завещаю мстить ему до седьмого колена. Но это только предисловие к роману о том, кто, как, почему и за что меня разорил! Ах, сэру Джону я давно как бельмо на глазу... Но не будем об этом! Конечно, я сам виноват, я перестарался, я возомнил себя большим судьей Англии и Китая и сам не заметил, как на приеме у китайского вице-короля «поскользнулся языком»! Ах, ну это лишь формальная придирка, повод, китайская казуистика!
У командующего войсками, губернатора Двух Гунов, то есть южных богатейших областей Гуан-Дун и Гуан-Си, или, как еще называли его иностранцы, вице-короля, наместника и так далее и так далее, Сайлес говорил совсем не о распространении христианства в Китае американскими миссионерами. Он объяснял, доказывал, убеждал очень искренне, что хочет спасти Китай, и теперь клял себя, что забыл вечную истину: Китай ни в каком спасении не нуждается и никогда не будет нуждаться. Еще сказал об уступках, которые Китай неизбежно должен сделать и сделает в торговле и в отношениях с иностранцами.
По привычке иметь дела со множеством людей, втягивать их в разные предприятия и говорить от их имени, выдавая их интересы за свои, Сайлес сослался на самих китайцев. Сказал вице-королю: все ваши денежные люди мои друзья, и я знаю их мнение. Он имел в виду компрадоров, что и они согласны.
А командующий и губернатор Двух Гунов от компрадоров зависел, он жил на их взятки. Существовать генералу с семьей на жалованье невозможно, и нужна поддержка честных и состоятельных лиц, такова традиция. Намекать на это при решении государственных дел – большая дерзость, непростительная даже нейтральному Берроузу.
Командующий все время держался гордо, был любезен и немногословен. Кстати, он мог казнить любого из компрадоров, если надо будет. Это знают все купцы Двух Гунов.
Китаец поблагодарил, пригласил к себе вместе с молодым русским офицером в загородный дом, вечером был очень радушен и весел, словно в руки ему попала хорошая карта.
Но еще сильней его обиделись и струсили компрадоры, как только узнали, что произошло.
Сайлесу теперь казалось, что его не так поняли. Он доказывал лишь, как расцветет Китайская империя в новых условиях. Люди у Китая есть!
Нет, у них всегда все по-своему!
Когда Сайлес уехал на «Вилламетте», в Кантоне сгорел его склад с опиумом и товарами.
С быстротой молнии среди китайских банкиров, компрадоров и хозяев фирм распространились сведения, что после разговора Сайлеса с генерал-губернатором в глазах князя недостойной выглядит позиция деловых кругов Кантона. Получилось, по словам Сайлеса, что компрадоры как бы подчиняют свои убеждения коммерческим интересам и сетуют на существующий порядок и что губернатор, как живущий на их средства, обязан с этим считаться.
Деловые китайцы решили дать бой ради своих правил и понятий. Следовало проучить любого, кто сунется туда, куда не просят. Китайские купцы все знают без посредников. Никто и никогда не должен становиться между обществами коммерсантов и китайским правительством. Тут сами комплименты и похвалы иностранца могут породить недоразумения. В них не нуждаются. Они оскорбительны для глубокого и потаенного чувства достоинства и гордости. Если ты честный делец, заслужил доверенность китайских коммерсантов – не лезь не в свое дело, не касайся правительства. Деятельность Сайлеса по поручению властей выглядит перед чистым бизнесом как политическая спекуляция на дружбе. Все понимают, что без правительства и взяток нельзя. Но кто знает, тот молчит. У нас не похваляются мнением друзей. Правительство всегда враждебно коммерсантам. Искусный западный делец Сайлес преступил священный закон, нарушил неписаную заповедь торгового коллективизма и попытался именем коммерсантов оказать давление на политику.
