— Господи боже мой! — вскричал Сковроннек.
Он отлично понимал, что случилось нечто необыкновенное, раз окружной начальник пришел к нему на дом.
Господин фон Тротта предпослал своей речи целый ряд обстоятельных извинений. Он рассказывал, сидя на скамейке в маленьком садике, опустив голову и концом трости ковыряя в пестром гравий дорожки. Затем он дал Сковроннеку письмо своего сына. Умолк, подавил вздох и тяжело задышал.
— Мои сбережения, — сказал Сковроннек, — равняются двум тысячам крон, я отдаю их в ваше распоряжение, господин окружной начальник, если позволите. — Он проговорил эти слова очень быстро, как бы опасаясь, что окружной начальник перебьет его, в смущении схватил трость господина фон Тротта и сам начал ковырять ею гравий. Доктору казалось, что после этих слов уже нельзя сидеть с незанятыми руками.
Господин фон Тротта сказал:
— Благодарю вас, господин доктор, я возьму их. Я выдам вам вексель. И, если позволите, погашу его по частям.
— Об этом не стоит и говорить! — торопливо сказал Сковроннек.
— Хорошо! — согласился окружной начальник.
Ему вдруг показалось немыслимым произносить множество бесполезных слов, к которым он из вежливости прибегал всю свою жизнь. Время вдруг стало теснить его. Те несколько дней, которые он еще имел в своем распоряжении, внезапно съежились и превратились в ничто.
— Остальное, — продолжал Сковроннек, — остальное можно раздобыть только у господина фон Винтернига. Вы знакомы с ним?
— Немного!
— Ничего другого не остается делать, господин окружной начальник! Но, по-моему, я достаточно знаю господина фон Винтернига. Я однажды пользовал его невестку. Он, мне кажется, то, что называется изверг. И возможно, господин окружной начальник, возможно, что вы получите отказ!
Сковроннек умолк. Окружной начальник снова взял трость из рук доктора. Все было тихо кругом. Слышалось только прикосновение трости о гравий.
— Отказ, — прошептал окружной начальник и громко сказал: — Я не боюсь отказа, но что тогда?
— Тогда, — сказал Сковроннек, — тогда остается лишь очень странный выход. Мне он только сейчас пришел в голову. Он и мне самому кажется фантастическим. Хотя в вашем случае, может быть, он не так уж невероятен. На вашем месте я отправился бы прямо к старику — к императору, я разумею. Ведь здесь дело идет не только о деньгах. Опасность заключается в том, — простите, что я говорю столь откровенно, — что ваш сын, ваш сын, — «вылетит» хотел сказать Сковроннек, но сказал: — принужден будет выйти из армии.
Выговорив это слово, Сковроннек тотчас же сконфузился и добавил:
— Может быть, это ребяческая мысль. Покуда я ее высказывал, мне пришло в голову, что мы с вами похожи на двух мальчиков, рассуждающих о невозможном. Да, мы дожили до таких лет, навидались много горя, и все же я болтаю вздор! Простите меня. Простите меня.
Господину фон Тротта мысль доктора Сковроннека отнюдь не показалась ребячливой. Всегда, при составлении или подписывании любой бумаги, при всяком, самом пустячном указании, даваемом им комиссару или даже только жандармскому вахмистру Слама, ему казалось, что он стоит непосредственно под императорским скипетром. И в том, например, что император разговаривал с Карлом Йозефом, было нечто само собой разумеющееся. Герой Сольферино пролил кровь за императора, в известном смысле это сделал и Карл Йозеф, сражаясь с «бунтовщиками», "подозрительными субъектами". Согласно понятиям господина фон Тротта, вовсе не являлось злоупотреблением императорской милостью, если слуга его величества доверчиво шел к Францу-Иосифу, как обиженный ребенок к своему отцу. Доктор Сковроннек испугался и даже усомнился в рассудке окружного начальника, когда старик вскричал:
— Великолепная идея, господин доктор, ничего не может быть проще!
— Не так-то это просто! — заметил Сковроннек. — У вас мало времени. За два дня нельзя добиться личной аудиенции.
Окружной начальник должен был с ним согласиться. И они порешили, что господину фон Тротта надо сначала обратиться к Винтернигу.
— Даже в случае отказа! — сказал окружной начальник.
— Даже в случае отказа! — повторил доктор Сковроннек.
Господин фон Тротта тотчас же собрался к господину фон Винтернигу. Он поехал в фиакре. Было как раз время обеда. Он еще ничего не ел. Поэтому он остановился у кафе и выпил коньяку. Ему пришло в голову, что его предприятие весьма несвоевременно. Он помешает обеду старого Винтернига. Но у него не было времени. Сегодня к вечеру все должно разрешиться. Послезавтра он будет у императора. И он останавливается еще раз. Выходит из фиакра у почты и твердым почерком пишет телеграмму Карлу Йозефу: "Будет улажено. Привет. Твой отец". Он совершенно уверен, что все пойдет хорошо. Ведь если невозможно собрать деньги, то еще более невозможно запятнать честь Тротта. Да, окружной начальник внушает себе, что дух его отца, героя Сольферино, хранит и сопровождает его. И коньяк согревает старое сердце. Око бьется немножко сильнее. Но господин фон Тротта совершенно спокоен. Он расплачивается с возницей у подъезда виллы Винтернига и благодушно машет ему одним пальцем — обычная манера, с которой он приветствует маленьких людей. Так же благодушно улыбается он лакею и со шляпой и тростью в руке дожидается хозяина.
Господин фон Винтерниг, маленький и желтый, наконец появился. Он протянул окружному начальнику свою высохшую ручку, упал в кресло и почти исчез в зеленых подушках. Свои бесцветные глаза он уставил на большое окно. Эти глаза не имели взора, или, вернее, они прятали в себе взор; это были матовые, старые зеркальца; окружной начальник видел в них только свое собственное уменьшенное отражение. Он начал, свободнее, чем ожидал от себя: с благопристойными извинениями пояснил, что не мог предупредить о своем визите. Потом сказал:
— Господин фон Винтерниг, я старый человек.
Он вовсе не собирался произносить эту фразу. Желтые морщинистые веки Винтернига моргнули несколько раз, и окружному начальнику показалось, что он обращается к старой высохшей птице, которая не понимает человеческого языка.
— Очень сожалею! — все же сказал господин фон Винтерниг.
Говорил он очень тихо. Его голос не имел звука, так же как его глаза не имели взора. Он говорил с придыханием и обнажал при этом неожиданно сильную челюсть и большие желтые зубы, могучую решетку, охранявшую его слова.
— Очень сожалею! — повторил господин фон Винтерниг. — У меня нет наличных денег.
Окружной начальник тотчас же поднялся. Винтерниг тоже вскочил. Он стоял, маленький и желтый, перед окружным начальником, безбородый перед серебряными бакенбардами. И казалось, будто господии фон Тротта увеличился в росте; он даже сам это чувствовал. Выла ли его гордость сломлена? Нисколько. Был ли он унижен? Нет, не был! Он должен был спасти честь героя Сольферино, как некогда герой Сольферино спас жизнь императора. Как легко, собственно, быть просителем! Презрением, — впервые в жизни! — настоящим презрением исполнилось сердце господина фон Тротта. И его презрение было почти так же велико, как его гордость. Он простился, сказав своим прежним, высокомерно-гнусавым голосом чиновника:
— Разрешите откланяться, господин фон Винтерниг.
Он пошел пешком, медленно, держась прямо, во всем величии своих серебряных седин, по длинной аллее, ведущей от дома Винтернига к городу. Аллея была пуста, воробьи прыгали вдоль дороги, свистели щеглы, и старые зеленые каштаны окаймляли путь господина фон Тротта.
Дома он впервые после долгого времени опять схватился за серебряный колокольчик. Тоненький голосок его проворно побежал по всему дому.
— Почтеннейшая, — обратился господин фон Тротта к фрейлейн Гиршвитц, — хотелось бы, чтобы мой чемодан был упакован не позже, чем через полчаса. Уложите мой мундир, треуголку, шпагу, фрак и белый галстук, пожалуйста! В полчаса! — Он вынул часы, крышка хлопнула. Господин фон Тротта сел в кресло и закрыл глаза.
В шкафу на пяти крючках висела его парадная форма: фрак, жилет, панталоны, треуголка и сабля. Большой чемодан окружного начальника раскрыл свою пасть, обитую хрустящей шелковой бумагой, и вещь за вещью поглотил парадное одеяние. Шпага покорно вошла в свой кожаный футляр. Белый галстук окутался прозрачным бумажным вуалем. Белые перчатки улеглись среди подкладки жилета. Затем чемодан закрылся. И фрейлейн Гиршвитц пошла доложить господину фон Тротта, что все готово.
Итак, окружной начальник отправился в Вену.
Приехал он поздно вечером. Но он хорошо знал, где следует искать людей, ему нужных. Он знал дома, в которых они жили, и ресторации, которые ими посещались. И советник правления Смекаль, и надворный советник Поллак, и советник министерства финансов Поллицер, и муниципальный советник Буш, и советник наместничества Лешниг, и советник департамента полиции Фукс. Все они и многие другие еще в этот вечер увидали господина фон Тротта, и хотя он был одних лет с ними, при входе окружного начальника каждый подумал о том, как сильно он состарился. Ибо он выглядел старше их всех. Весьма почтенным показался он им, и они почти что робели говорить ему «ты».
