Летом в тундре вырос щавель. По вкусу здешний щавель напоминал ревень. Пани Ядвига варила из него кашу, сушила впрок и добавляла в суп с рыбой, если удавалось ее достать. Вита с другими детьми собирала вкусную травку, сколько могла вытерпеть укусы комаров. Как только созрела морошка, наученные горьким опытом люди стали заготавливать ягоду, чуть присаливая в брезентовых мешках, чтобы кисла, а не тухла. Появились грибы. Почти все трубчатые, по заявлению знатоков, оказались съедобными. Грибы собирали в огромных количествах и, подвяливая на солнце, развешивали дома.
В июле после ледохода ловцы рыбы тронулись на баркасах в море и на реки. Марию, Гедре и Нийоле признали годными для промысла. В юрте с детьми хозяйничала пани Ядвига.
Двенадцатичасовой рабочий день изматывал рыбачек до полного изнеможения. Женщины не успевали просушить одежду, а сменной у них не было. Мария прибаливала, и Хаим не радовался возможности видеть ее рядом. Как бы ни старался, он не мог выполнить норму за двоих, да ему бы и не дали. Приметив, что он втихомолку позволяет жене сачковать по целых десять минут, Галкин пригрозил пожаловаться Тугарину.
Нагоняя недосданный план весенней путины, начальство решило выделить на обеденный перерыв всего полчаса, и работники питались на ходу. В густую сеть попадала крохотная, вроде кильки, рыбка тугунок. Набив рыбешкой карманы, пересыпали ее солью и ели сырой, как семечки. Когда возвращались домой, надоевшая мучная похлебка, густо сдобренная щавелем и морошкой, казалась хлебом, вкус которого Витауте уже почти не помнила, а Алоис и не знал.
В новую навигацию выяснилось, что леса на обещанную пекарню, школу и прочее Тугарину не дадут. Строительных материалов не хватало, потому что переселенцев привезли больше прежнего, и все ушло на строительство контор и цехов на других островах. Народ предлагал занять под хлебопекарню одну из пустующих юрт и просто поставить там кирпичную печь, но выяснилось, что юрта не подходит для выпечки хлеба по санитарным стандартам.
Число подданных у Тугарина увеличилось втрое. На мыс сбросили якутов и русских из разных мест – тоже «врагов народа». Прибавилось хлопот, и выпечку хлеба отложили до лучших времен. Звенья рыбаков умножились, из Тикси прислали еще три баркаса. Цех засолки работал без остановки.
У приезжих не оказалось хороших вещей. Матросы были разочарованы – базар не состоялся. К зиме на мысе появилось еще двадцать три юрты, люди водворились даже в Юрте Мертвецов, и аллею Свободы шутя стали называть Старым городом.
«Старожилы» помогали новичкам приспосабливаться к условиям жизни на мысе. Хозяйки учились готовить главную островную снедь из прелой американской мучицы, шить из мешков одеяла и занавески для нар, вить из сетевой ветоши нитки и вязать из них деревянными крючками носки и варежки. Дети и взрослые привыкали не приходить домой с пустыми руками. Несли подбитых птиц, выкинутые матросами консервные банки, алюминиевую проволоку для отливки необходимых в хозяйстве предметов или хотя бы собранные в подол щепки. И собирали, собирали дрова, прежде всего, разумеется, для нужд администрации.
О страшных Столбах и здешних щадящих законах новоприбывший люд тоже быстро узнал: Вася застукал двух непосвященных за присвоением неструганых досок. Осень выдалась холоднее предыдущей, комары давно залегли в спячку, но традиция Змеева столба соблюдалась. Вокруг него милиционер собственноручно настелил те самые занозистые доски, с которыми попались молодые воры. Каждый из них десять раз проволок по досочному кругу раздетого донага товарища за привязанную к рукам веревку…
Для лучшего устрашения Змей прочел с трибуны доклад. Напомнив об ударном труде и перевыполнении норм социалистического соревнования, большую часть речи он посвятил неблагонадежности и продажности буржуазного элемента. В заключение объявил, что особо злостные расхитители все-таки будут отданы в руки официального правосудия и отправлены на Столбы.
Новоселы согласились, что методы борьбы заведующего с преступностью на мысе предпочтительнее дикой гибели на Столбах.
По окончании осенней путины Мария заболела. Лицо у нее отекло, она постоянно мерзла, лежала на нарах и почти не вставала. Ледяной холод моря прочно засел в ее почках. Хаим грел ноги жены у себя на груди. На людях он чаще хмуро молчал, а с Марией шутил и смеялся. Видя этот нескончаемый спектакль, в него поневоле вступали остальные, и даже несдержанная Гедре старалась пореже упоминать о вновь начавшемся на мысе голоде.
Побывав в Тикси, технолог рассказал, что призванный на фронт доктор Иван Свиридов погиб почти сразу. Врач выискался среди новых переселенцев, но, как и все мужчины здесь, он работал ловцом рыбы.
– Попробуйте достать красный стрептоцид, – сказал он. – Это лекарство безнадежных на ноги поднимает.
Хаим понятия не имел, где и как можно разжиться таким редким средством.
Доктор задумался.
– У меня есть знакомый в тиксинской больнице. Пошлю ему записку через кого-нибудь, может, отправит немного.
Наступили тяжкие дни ожидания. Марии становилось хуже.
Хаим с горечью думал: в свое время старый Ицхак бывал в России по три-четыре дня в городах, где евреям не полагалось оставаться больше суток. Все решали деньги… А он, его сын, заперт на острове в Ледовитом океане, и у него нет денег на лекарство больной жене, нет хлеба… ничего нет.
Наконец пришел врач и, глядя в сторону, пробормотал:
– Простите меня… Все люди моей профессии дают клятву Гиппократа, но не все – хорошие люди. Мой знакомый… он знает нашу ситуацию, но… просит за лекарство рыбу. Ему хочется строганины из нельмы.
– Ну, что ж, – криво усмехнулся Хаим. – Попробую добыть вашему приятелю то, чего он так сильно желает.
Хаим взял серебряную ложку и пошел в контору. Заведующий, может быть, обменяет нельму на серебро. Хаим слышал, что он продает хорошую рыбу заезжим из Тикси.
– Нет, нет, – закрыла перед носом дверь заплаканная Зина. – Мне не до обмена. Слышишь, Тугарин бушует?
Из комнаты раздавались вопли пьяного начальника, на которого опять навела тоску полярная ночь.
Безработная кассирша взяла отпуск и уехала, прочие куплей-продажей не занимались. От отчаяния Хаим чувствовал себя так, будто его вот-вот парализует. Он постучал к Галкину.
– Извините… Моя жена… Ей очень плохо, нужно лекарство…
– Какое лекарство?
– Красный стрептоцид.
– У меня нет такого.
– Я… Могу ли я попросить у вас в долг?
– В долг? – холодно удивился Галкин. – Сожалею, я все деньги отсылаю в Якутск семье.
Приближался Новый год, но, как назло, гости за водкой к Тугарину перестали шастать. То ли успели запастись к празднику, то ли подгулявший хозяин плохо их встречал. К тому же они чаще приезжали без денег, с песцовыми шкурками.
Пани Ядвига обошла всю аллею Свободы, и кто-то поделился мешочком сушеных листьев толокнянки. Старуха принялась отпаивать Марию настоем. Больной немного полегчало, однако Хаим понимал, что травой жену не вылечить.
Настоящий голод еще не добрался до них. Пани Ядвига припрятала муки, было довольно насушено грибов, щавеля, собрано морошки, на все деньги от промысла куплена самая дешевая рыба – налим. Кто же знал, что так получится?
А голодный мыс трясло и лихорадило. Вооруженные топорами и ножами переселенцы, теперь уже не только старики, ковырялись в помойке у цеха, откалывая кусочки огромной смерзшейся глыбы. Помня о прошлой зиме, летом рабочие цеха сваливали внутренности с чешуей аккуратно, и ничего, кроме рыбных отходов, туда не бросали.
Чтобы не тратить понапрасну дрова на неработающий цех, сторож переехал к милиционеру вместо отбывшего технолога и каждый час обходил с ружьем вверенное ему хозяйство. Октябрьская продукция осталась невывезенной, склад, по слухам, ломился от бочек с рыбой для фронта. Поговаривали, что немалое место там занимают тугаринские ящики с водкой. Не поместившимися в складе бочками соленой рыбы заставили стены неотапливаемого цеха, в углу сложили несколько центнеров последнего замороженного улова.
Все повторялось: цинга, холод, смерть. Первыми умерли маленькие дети новых поселенцев. На собрании по формированию бригады труповозов и вопросу о том, куда девать покойников, протрезвевший и злой Тугарин обозвал присутствующих доходягами и употребил новое слово – «рохляди». В ответ на это рыбак-врач, возмутившись, заявил, что начальник когда-нибудь поплатится за свое варварское отношение если не к живым, то к мертвым: песцы объели все трупы, какие смогли вытащить из мешков, на тропах катаются человеческие головы…
До весны усопших было решено поместить в цех засолки. Почувствовав революционную волну озлобления, Тугарин поздравил собрание с Новым годом и пообещал к празднику всем без исключения выдать по три килограмма соленой ряпушки.
