об их договоренности с правительством Германии. Война не обязательно должна отменить их коммерческий радиопроект.
Гитлер отпускает руку Дианы и кладет обе свои удивительно бледные, элегантные руки на руку Юнити.
— Понимаю. Все понимаю. Вы доказали, что вы настоящая нацистка и немецкая Walküre. Но ваше правительство не хочет принять оливковую ветвь, которую я протягиваю снова и снова, не хочет признать, что Германия призвана объединить весь свой народ и все свои разобщенные земли в единую нацию. Великобритания возражает даже против того, чтобы я вернул в семью немецкий народ, который был отдан под власть поляков Версальским договором. Даже под моей защитой, meine lieblinge [26], для вас здесь может быть слишком небезопасно.
Грудь Юнити вздымается, рыдания усиливаются, и Диана задается вопросом, есть ли еще какая-то причина, по которой Гитлер желает их отъезда. Может быть, высылая Юнити на родину, он хочет подать сигнал Великобритании, что настроен серьезно? Сработает ли возвращение Юнити на пользу его пропаганде?
Но Диана спокойна — не важно, есть ли скрытые мотивы в их высылке из Германии или нет. Главное, она знает свою цель и как ее достичь.
Она поворачивается к Гитлеру и говорит:
— Я отказываюсь верить, что это последний раз, когда я вижу вас, мой фюрер. Лорд Мосли продолжит крестовый поход за мир, и чем бы он ни увенчался, я уверена, что вы одержите победу и что мы снова встретимся в Великобритании после объединения. Мосли, Юнити и я будем ждать вас там, готовые помочь и выступить на вашей стороне.
Неужели это слезы блеснули в глазах Гитлера? Но нет, на щеке нет следа слез, должно быть, это игра солнечного света. Как бы там ни было, он заявляет с преувеличенной бравадой:
— Это моя величайшая надежда, прекрасная леди Мосли. А пока нас ждет «Летучий голландец» и весь сегодняшний вечер.
Глава пятьдесят четвертая
ЮНИТИ
4 августа 1939 года
Байройт, Германия
Юнити в подробностях помнит тот момент, когда весь мир померк.
Легкий прохладный ветерок среди влажного жаркого полдня, внутренний дворик отеля «Голденер Анкер». Пар над чашками чая, который каким-то чудом освежает, несмотря на то, что горячий. Серебряный поднос с любимыми лакомствами Гитлера.
Буколический пейзаж Байройта расцвечен яркими малиновыми знаменами и флагами, трепещущими на ветру. Улыбающиеся лица ее сестры и драгоценного фюрера.
Она вспоминает, что чувствовала за минуту до ужасающих новостей. Эйфорию от оказанной ей чести лично встретиться с фюрером перед премьерой Байройтского фестиваля. На удивление, не было ни ревности к Диане, ни обиды за то, что приходится делить с нею этот момент, возможно потому, что сестра вела себя очень сдержанно. Предвкушение повышенного внимания, которое обрушится на них с Дианой сегодня вечером на премьере «Летучего голландца», когда они войдут в ложу для почетных гостей Гитлера. Спокойствие от осознания, что цель ее жизни достигнута.
Но потом пришла эта весть. Ее драгоценный фюрер произнес слова, которых она боялась, фразы, которые она умоляла его никогда не произносить. И все погрузилось во тьму.
Следующее, что она помнит, — это как она покидает отель. Ее рука лежит на плече Дианы и, кажется, сестра почти несет ее. Тело Юнити безвольно, в нем больше нет той электрической жизненной силы, которая била в ней в присутствии фюрера. А где же он? Двое его телохранителей маршируют перед ними, но она нигде не видит самого вождя.
— Фюрер ушел? — спрашивает она Диану неожиданно хриплым и измученным голосом. Как будто она долго кричала.
Диана косится на нее: — Разве ты не помнишь?
Юнити просто качает головой. Боится услышать собственный голос.
— Ты совершенно вышла из себя, когда он сказал, что мы должны покинуть Германию. Вопли. Рыдания. Слезы. Полный ужас. Когда ты начала орать и перешла все границы, фюрер пожал тебе руку и вышел из-за стола. А его охранники проводили нас к выходу. — Диана цокает языком. — Юнити, я понимаю, как ты расстроена, но нельзя так вести себя с фюрером. Его граждане могли встревожиться — что же такого он сказал этой англичанке, что она так верещит?
— А я верещала? — хрипит Юнити.
— Именно! А потом бухнулась на колени и умоляла его прекратить войну прежде, чем он ее начнет.
— О боже, — шепчет Юнити.
Диана молча уводит Юнити подальше от охраны и отеля. Она ведет ее к Хофгартену, заросшему дубами и буками парку, который тянется через Байройт, они идут без остановки, пока не оказываются на пустынной полянке. И только тут она взрывается.
— Ты хоть представляешь себе, что подумали немецкие аристократы за соседними столами? Тут только один вариант! — Диана пристально смотрит на Юнити. — Что он поделился с нами ужасными и совершенно секретными новостями. Что Германия вот-вот вступит в войну с Великобританией. И зачем ты поставила Гитлера в такое положение после того, как он поделился с нами этой конфиденциальной информацией?
— Прости, — шепчет Юнити. Диана не может скрыть отвращения:
— Это не передо мной тебе нужно извиняться, а перед фюрером. Я полагаю, тебе надо как можно скорее разыскать его и официально попросить прощения, до сегодняшнего открытия фестиваля.
— Да.
— Если он захочет видеть тебя после этого представления, — бормочет Диана. Юнити еще никогда не видела свою всегда безмятежную сестру настолько разъяренной.
«У меня было умопомрачение», думает Юнити. Но как она позволила себе зайти так далеко? Скомпрометировать любимого фюрера? Это все из-за смятения, которое охватило ее при мысли, что две страны — два народа, которые она любит и считает своими, будут воевать между собой, это свело ее с ума.
— Нам повезло, что мы живы, Юнити. Разве ты не понимаешь, что многих людей убивают за гораздо меньшее? — Диана кипит.
Юнити должна была бы испугаться после этих слов, и, видимо, такого эффекта Диана и добивается. Но происходит обратное. Ее охватывает облегчение при мысли о том, что от этой ужасной боли есть избавление. Боль была ее постоянной спутницей долгие годы, и только близость к фюреру на какое-то время дала от нее освобождение.
Юнити знает, что сделает.
— Если начнется война, а я продолжаю молиться, чтобы фюрер смог ее избежать, я не вынесу, Диана. Я не смогу смотреть, как две мои родины убивают друг друга. Мне невыносима мысль, что я не смогла этого предотвратить, не смогла переубедить фюрера. И я не переживу разлуки с ним. Если начнется война, мне конец. — Юнити поворачивается лицом к своей сестре, и все тяжелые чувства зависти и ревности, что отравляли их отношения много лет, уходят, оставляя только чистую любовь к сестре по крови и по вере. —
