Мария и ее верные подруги все время с тревогой наблюдали за поведением всех окружающих, в том числе и слуг.
В Татбери приехал гонец с письмами для Марии, которые должны были пройти через руки Хантингдона; но одно письмо он спрятал на себе и, выждав подходящий момент, передал его Сетон. Это было послание Лесли, сообщавшее о плане ее побега в Арандел.
Прочитав письмо, Мария передала его Сетон. Та хорошо понимала, какая тревога нависла над ними в этих стенах. Она часто думала, как легко могут подсыпать яд в пищу Марии либо заставить ее подойти к окну или на верхнюю площадку лестницы и сбросить вниз. С момента их возвращения в Татбери она постоянно была начеку и спала в комнате Марии, вскакивая при малейшем шорохе ночью, но даже ее железные нервы начинали сдавать от напряжения.
— Что ты думаешь, Сетон? — спросила Мария.
— Я уверена, что стоит попробовать.
— Я готова рискнуть своей жизнью ради побега.
Сетон кивнула.
— Нортумберленд и Вестморленд готовы прийти к вам на помощь. Есть много шансов на успех.
— Я беспокоюсь насчет дворян севера, Сетон, потому что их цель — не только вернуть мне шотландскую корону, но и возвести меня на трон Англии.
— Всему свое время. Прежде всего побег. Это то, чего мы желаем. Давайте сначала сбежим, а потом посмотрим, куда ехать дальше.
— Мне кажется, лучше во Францию, Сетон.
— Мы были там счастливы.
Мария задумалась на несколько мгновений, затем сказала:
— Есть еще одно, Сетон. Как быть с Норфолком? Он в Тауэре. Если я убегу, то Елизавета обрушит свою месть на него, а это может стоить ему жизни. Не думаю, что смогу дать свое согласие на этот план, пока Норфолк находится в Тауэре.
Сетон печально посмотрела на госпожу. Она не была столь высокого мнения о Норфолке, как Мария, считая его эгоистичным и жадным. Сетон часто думала, что, если бы не Норфолк, Мария уже давно могла бы скрыться от своих врагов.
— Пусть Норфолк сам позаботится о себе, — быстро сказала она. — Есть шанс убежать из этого места.
Мария была поражена.
— Сетон, ты забыла, что мы с ним обручены.
— Он находится в Тауэре, но, возможно, вам угрожает большая опасность.
— Но он может оказаться еще в большей опасности, если я разгневаю Елизавету своим побегом. Остается только одно. Я должна написать Норфолку.
— Писать опасно, ваше величество.
— Нет. Я зашифрую письмо… новым шифром, поскольку они украли старый. У нас здесь есть друзья, которые проносят наши письма, такие же друзья есть и в Тауэре. Кто догадается, что пробки бутылок с элем, которые приносят в камеру герцога, содержат мои письма! Нас хорошо обслуживают, Сетон!
Сетон поняла, что бесполезно предупреждать королеву против Норфолка. Она, которая всегда была такой доверчивой, такой великодушной, упорно наделяла других теми же качествами.
Ответ Норфолка был почти безумным. Она не должна прислушиваться к этим диким планам побега. Она должна оставаться на месте. Он убежден, что те друзья, которым она готова поверить, могут, несмотря на свои обещания, покинуть ее, если сами окажутся в опасности. Ему было бы глупо пытаться выбраться из своей тюрьмы, так как если бы его поймали при попытке к бегству, то он явно лишился бы головы, в то время как в настоящий момент, поскольку он не совершил никакого преступления, ему почти не угрожает опасность. Но если она убежит, то может быть уверена, что Елизавета обрушит свою месть на него.
Когда Сетон прочла письмо, она испытала гнев, будучи уверенной, что Норфолк думает только о себе, а не о королеве.
— Может показаться, что мы стараемся ради блага милорда Норфолка, а не ради королевы Скоттов, — с горечью произнесла она.
— У нас одно дело, — ответила Мария. — Я никогда не простила бы себе, если бы он пострадал из-за моих действий.
— Будем надеяться, — отпарировала Сетон, — что он будет испытывать то же самое, если вред будет причинен вам по его вине.
— Я уверена, что он разделяет мои чувства, — таков был ответ Марии. — Не забывай, что мы с ним помолвлены.
«Итак, — горевала Сетон, — упущена еще одна возможность вызволить королеву из этой скорбной тюрьмы».
Когда отчаяние Марии становилось невыносимым, она предавалась заботам о других; а в данный момент человеком в ее окружении, который нуждался в помощи, была Маргарет Кавуд, готовившаяся к рождению ребенка.
Маргарет не находилась под столь строгим тюремным заключением, как Мария. Королева постаралась, чтобы Маргарет разместили как можно дальше от этих противных уборных и чтобы она регулярно совершала прогулки.
Она спросила Хантингдона, который внимательно следил за всеми входящими в замок и выходящими из него, позволит ли он акушерке прийти к Маргарет. Стремясь заверить королеву, что он готов во всем помогать ей в меру своих возможностей, Хантингдон согласился, и нашли акушерку, которая стала посещать Маргарет регулярно.
Однажды Маргарет нашли без сознания, и когда об этом узнала Мария, она тотчас послала за акушеркой, которая осмотрела Маргарет, успокоила ее, что все в порядке, но заставила лечь в постель.
Когда она вышла от уснувшей Маргарет, то попросила разрешения поговорить с королевой наедине, поскольку встревожена состоянием своей пациентки и не желает, чтобы то, что она собирается сказать королеве, дошло до Маргарет. Мария, всегда заботившаяся о благополучии своих слуг, велела тотчас же привести к ней акушерку.
— Что с Маргарет? — требовательно спросила она — Пожалуйста, ничего не скрывайте от меня.
Акушерка оглянулась вокруг и прошептала:
— Мы совсем одни?
— Да, — ответила Мария.
— Маргарет чувствует себя прекрасно. Она притворилась, что ей плохо, чтобы предоставить мне возможность поговорить наедине с вашим величеством. Граф Нортумберлендский прислал меня к вам сказать, что у него есть план вашего побега, который не может не удаться. Он хочет, чтобы мы с вами поменялись ролями и вы бы вышли из замка в моей одежде.
У Марии загорелись глаза, но она тут же спохватилась:
— А что будет в вами, когда узнают, что вы помогли мне бежать?
Акушерка побледнела при мысли об этом, но сказала:
— Я должна сделать это.
Мария покачала головой. Этой женщине грозила неизбежная смерть, и не только смерть. Ее станут пытать, и как бы Марии ни хотелось сбежать, она не позволит этой женщине страдать из-за нее. Даже дворянам в таких случаях уготована страшная смерть, а простым людям тем более.
— Благодарю вас от всего сердца, — сказала Мария. — Но я не могу оставить вас страдать, а я знаю, что именно такой будет ваша участь, если вы сделаете это.
— Я должна сделать это ради нашей католической веры.
— Нет, — ответила Мария. — К тому же нам не удалось бы обмануть их. Посмотрите, насколько я выше вас ростом! Ваша одежда не подошла бы мне. Все сразу же увидели бы подмену.
Акушерка сказала:
— Я передам моему господину все, что вы сказали, ваше величество, но не сомневаюсь, что он придумает еще какой-нибудь план.
После этого акушерка не раз проносила записки Марии от Нортумберленда и обратно, а несколько позже сказала Марии, что графиня Нортумберлендская, навещавшая свою подругу неподалеку, намерена прийти в Татбери под видом акушерки, поменяться платьем с Марией и остаться, изображая ее, пока Мария совершит побег. Марии не стоит волноваться, что это перевоплощение будет раскрыто, потому что графиня Нортумберлендская почти такого же роста, как и королева; переодевшись в одежду акушерки и прикрыв лицо капюшоном, Мария сможет пройти мимо охранников, не будучи узнанной.
Интрига была необходима Марии для существования. Теперь жизнь могла быть неудобной, но она не была скучной. Мария позволяла себе выслушивать все эти планы.
Однако Хантингдон заметил, что акушерка, кажется, проводит больше времени наедине с королевой, чем со своей пациенткой, поэтому в один из дней женщину остановили, когда она выходила из замка, и обыскали. К счастью, в тот раз она не несла никаких писем, но ее строго допросили и Хантингдона не удовлетворили ее ответы. Он приказал, чтобы акушерку обыскивали всякий раз, когда она входит в замок и выходит из него; и он сам будет присутствовать при ее разговорах с королевой о здоровье Маргарет Кавуд.
План бегства Марии из Татбери под видом акушерки так и остался только планом.
Ветры октября обрушивались на стены замка, и хотя зима еще не наступила, в апартаментах королевы было ужасно холодно. Мария чувствовала возвращение ревматических болей, которыми она страдала прошлой зимой, и внезапно ее охватило такое отчаяние, что она действительно заболела. Каждое утро она просыпалась от тошнотворного запаха, к которому она так и не смогла привыкнуть. Сетон положила на кровать все одеяла, которые смогла найти, но Мария продолжала дрожать. Ее бросало то в жар, то в холод, и подруги опасались за нее.
