Довольный и счастливый, он отправился в снятое жилье. Хозяин привел комнату в порядок и обставил ее, но Сабин тут же передвинул кровать в дальний угол, чтобы она не бросалась в глаза, стол поставил к окну, подсунув под его ножку монету, поскольку тот качался. Хозяин дома мрачно наблюдал за его действиями.
— За двадцать денариев в полгода нельзя рассчитывать на шикарную обстановку, — заметил он.
— Я этого и не требую. Но рассчитываю на то, что табурет не развалится, когда к нему прикоснешься. Попробуй-ка, присядь на него!
Хозяин молча унес табурет. Сабин вытащил мешочек с двадцатью денариями, высыпал на стол и сел на скамью. Он посмотрел в окно и залюбовался зеленью обрамленного кустарником луга, видом похожего на шар холма, чьи террасообразные склоны покрывали заросли виноградника.
— Вот тебе табурет. Надеюсь, теперь ты доволен. Деньги, я так понимаю, для меня?
Сабин кивнул.
— Ты можешь позаботиться о еде и вине?
— Зависит от того, чего ты хочешь. Вина у меня достаточно, хлеб, сыр, фрукты и орехи тоже есть. Если захочешь мяса, скажи заранее. Можно быстро пожарить курицу, кролика…
— Завтра у меня будет гость. Приготовь вино, хлеб, фрукты и холодное мясо.
— За это придется заплатить отдельно.
— Я и не думал, что ты мне что-то подаришь. И еще: поставь в комнату цветы! Должно же что-нибудь цвести в твоем саду.
— Посмотрю.
К приходу Елены все было готово. Оставалось только ждать.
Из всех провинций империи прибывали суда со статуями богов из разоренных храмов. Их доставляли в Рим морем.
Для статуи Юпитера из Афин подходящего судна нашлось, и пришлось мастерить шестнадцатиколесную арбу, чтобы фигуру в десять локтей привезти в Рим на волах. В ходе путешествия с богами случилась метаморфоза — на родине их почитали как Зевса, Посейдона, Кроноса и Геракла, а границ Рима они достигли под именами Юпитер, Нептун, Сатурн и Геркулес, чтобы здесь, потеряв свои головы, получить новые — божественного императора Гая Августа.
Калигула лично заботился об установлении статуй; самые красивые он отобрал для храма, который собирался подарить «своим римлянам».
— Я представляю себе это так, — объяснял император Каллисту. — У храма должно быть свое жречество. Мы учредим его на добровольные пожертвования. В центре установят статую в человеческий рост из чистого золота с моими чертами лица. Осталось только найти подходящее имя. Что ты думаешь о Юпитере Геминии?
Каллист откашлялся.
— Близнец Юпитера? Звучит хорошо и соответствует действительности, но опасаюсь, что народ не поймет внутренней связи. Я бы выбрал имя более ясное. Юпитер существует в разных проявлениях, как Юпитер Оптимус Максимус, Тонанус (громовержец), Фулгур (мечущий молнии). Если ты позволишь мне сделать предложение, то возьми имя Юпитера Латиария. Это латинский Юпитер, издавна знакомый и понятный римскому народу.
— Юпитер Латиарий, — задумчиво повторил Калигула. — Твой острый ум снова проявил себя; ты сделал хорошее предложение, Каллист. Да, как Юпитера Латиария мой народ должен почитать меня, возносить мне молитвы, приносить жертвы.
Для римских скульпторов наступили счастливые дни. В мастерских днем и ночью стучали молотки, чтобы головы императора увенчали сотни статуй из мрамора и бронзы. Все работали по общему образцу, одобренному лично Калигулой. Правда, этот лик едва ли имел сходство с настоящим императором. Не было видно и следа лысины, величественно-спокойный взгляд больших застывших глаз был направлен в божественные дали, а тонкие сжатые губы изменили свою форму.
Такой обожествленный Калигула взирал на свой народ в храмах и общественных зданиях, возвышался над головами сенаторов, так что при входе каждый сначала видел своего императора, обозревал сакральную улицу от Римского храма до арки Августа. Статуи поменьше и поскромнее, изготовленные в Сирии, достались отдаленным кварталам города, охраняли вход на ипподром, украшали термы. Изображения предшественников постепенно исчезли, и только Октавиан остался стоять в местах, связанных с его памятью, — перед форумом Августа, его мавзолеем и прежним домом.
Калигула любил повторять:
— Тому, кто не хранит Августа в своем сердце, фигуры из бронзы или камня не помогут.
Эмилий Лепид наблюдал за развитием событий с чувством удовлетворения.
— Твой брат уничтожает себя собственными руками, — сказал он Агриппине, навестив ее. — Он озадачил народ своей богоподобностью, но римляне скоро пресытятся этим самолюбованием. Отвратительнее всех ведет себя, как всегда, сенат. Почти каждый день там разворачиваются дебаты, какие титулы ему еще можно присвоить и какие почести воздать. Между тем — я знаю из надежных источников — казна вот-вот опустеет, и Калигуле придется думать как ее пополнить. Императора, который увеличивает налоги, народ будет любить меньше, даже если он велит установить свои изображения перед каждым публичным домом. В следующем году, уже через два месяца, в силу вступят новые указы, и мы заметно продвинемся к своей цели.
— Ты очень осторожен, — сказала Агриппина, — но прежде чем эти меры осуществятся, пройдет немало времени. Я думаю, что мы не можем больше ждать.
Лепид погладил ее руку.
— Полгода, любимая. Через полгода многое изменится. Нельзя рисковать успехом из-за нетерпения.
Вошел слуга.
— Извини, госпожа, но посыльный императора желает говорить с Эмилием Лепид ом.
— Пусть войдет!
Посыльный, согнувшись в глубоком поклоне, сообщил:
— Император хочет немедленно видеть тебя, патриций. На улице уже ждут носилки.
Лепид испугался, но старался не подавать виду. С тех пор как заговор шел полным ходом, он не мог так же свободно и беззаботно, как раньше, являться перед Калигулой. Внутри поселился страх того, что холодные неподвижные глаза заглянут ему в душу и обнаружат там предательство. Лепид осознавал невозможность этого, знал, что за маской божественности Калигулы скрывался коварный, жестокий человек, полный подозрительности и недоверия, который не мог спать по ночам, панически боялся грозы и из скуки совершал странные вещи, — все это он знал, но магический блеск императорской власти и жалкому существу дарил неземное свечение, наделял несуществующими качествами, приподнимая над другими.
— Здравствуй, Лепид! — Калигула пребывал в добром расположении духа. — Я хорошо поспал сегодня после обеда и готов превратить ночь в день. Как в старые времена, Лепид! Чего мы только тогда не устраивали!
Лепид, стараясь избегать взгляда Калигулы, изобразил восторг.
— Отличная идея, мой император. Мы могли бы освежить воспоминания и снова начать оттуда, где когда-то начали, — в публичном доме у цирка Максимуса.
— Ты тогда порекомендовал хорошее вино, которое там подают.
— И отличных девушек…
Калигула удивленно покачал головой.
— Будто у меня в этом есть необходимость — бог в публичном доме!
«Бог, — подумал переполненный ненавистью Лепид. — Скоро увидишь, какой ты на самом деле смертный, мой божественный Сапожок».
Он почтительно улыбнулся.
— Бог спускается к людям, переодетый, неузнаваемый… Пусть они ощущают дрожь, когда он приближается. Сколько смертных женщин осчастливил Юпитер в разных проявлениях: как бык, лебедь, сатир, золотой дождь и в образе человека…
Калигула направил взгляд неподвижных глаз на друга.
— Нет необходимости знакомить меня с греческой мифологией. Я знаю ее так же хорошо, как ты.
Лепид многословно извинился, и они тронулись в путь.
Публичный дом нисколько не изменился, вино по-прежнему оставалось отличным, девушки — красавицами, но одной из них не хватало.
— Где Пираллия? — нетерпеливо спросил Калигула.
— Она свободная и приходит сюда, когда захочет. Послать за ней?
— Нет, — ответил Калигула. — Впрочем, передай, что император ожидает ее на Палатине.
На лице хозяина появилось недоумение:
— Император? Господа, вероятно, шутят.
Лепид подмигнул Калигуле.
— Ни в коем случае. Мы друзья императора и говорим то, что он нам приказал.
Калигула добавил:
— Даже очень хорошие друзья…
В ту же минуту он почувствовал досаду. Почему этот осел его не узнает? Ведь тысячи статуй украшают храмы и улицы…
Калигула забыл, что внешне он ничем не походил на приукрашенные изображения.
Они выбрали себе других девушек и забавлялись до самого утра. «Как в старые времена, — тешил себя надеждой Лепид. — Кажется, он доверяет мне». Патриций жестоко ошибался, поскольку для вездесущих шпионов Калигулы не были тайной ни его путешествие в рейнские земли, ни встреча с Гетуликом, ни частые посещения Агриппины.
В начале октября Луций Анней Сенека снова появился в сенате. До ворот курии его сопровождал врач Евсебий, и скоро разнесся слух, что дни поэта и философа сочтены.
