— Она очень элегантно одевается, — задумчиво сказал Шеф.
— Девушкам очень нравятся ее наряды. И она сама, конечно, тоже, — добавил он, глядя на ящик с мумией, которая, надеялся Блэз, едва ли могла напомнить Шефу его французскую возлюбленную.
— Я не понял, с кем вы согласились.
— О чем? Брисбейн утверждает, что мумия — подделка, но откуда он может знать?
Блэз пропустил это мимо ушей.
— Об открытии газеты в Чикаго.
— С Национальным комитетом демократической партии. Они сказали, что в этом году без чикагской газеты у них нет никаких шансов, поэтому, когда они сделали меня председателем всех этих клубов… Они по всей Америке. Три миллиона членов.
— Взмахом руки он показал на карту. Вот его политическая опора в демократической партии. — Я согласился издавать газету в Чикаго. Первый номер выйдет второго июля, за два дня до конвента. Брайан торжественно запустит печатные машины.
— Кандидатом будет Брайан?
Шеф ухмыльнулся.
— Не я, — сказал он спокойно. — Это стоит очень больших денег. — Он достал из-под дивана покрытое пылью банджо, провел большим пальцем по струнам; в опровержение закона средних чисел каждый тон звучал фальшиво. К счастью, он не собирался играть.
— Матери везет так, как никогда не везло даже отцу, — сказал он. — Она построила шахту на свободном от налогов гомстеде. «Золото Южной Дакоты». Она приносит шесть миллионов в год; мать является главным акционером.
— Значит, проблемы с деньгами нет. — Блэз облегченно вздохнул.
— Вроде бы нет. Сюда направляется Крокер. Он обеспечил Брайану поддержку Таммани-холла. Это что касается города Нью-Йорка. Я возьму на себя остальную часть штата.
— Вы хотите Брайана?
— Его не остановить. Но он обещал смягчить свою позицию в отношении серебра. Он мне многим обязан. Ты поедешь в Чикаго? — Таким способом Херст вынудил Блэза вложить деньги в газету. Хотя Херст оставался собственником всех своих газет, он был вынужден прибегать к личным займам, выдавая клочки бумаги — долговые расписки. Он не допускал и мысли о том, чтобы поделиться с кем-нибудь газетой или властью. Упоминание о шахте на бесплатном гомстеде призвано было успокоить Блэза — миссис Херст покроет долги сына. По словам финансового советника Херста Соломона Карвальо, состояние миссис Херст уже превысило мужнино наследство. Удача была у Херстов другом семьи.
— Наверное. Я поговорю с Карвальо. — Блэз предпочитал иметь дело с бизнесменом, а не… Но кем же был Шеф? Мечтателем? Вряд ли. Скорее, новатором, авантюристом, явлением природы.
— Поговори. А что с вашингтонской газетой?
— Сестра пока держится.
— Долго не продержится.
— Джон Маклин обещал ей помочь деньгами, если возникнет нужда, лишь бы не пустить вас в Вашингтон.
Узкие губы Херста стали похожи на трещину, расколовшую надвое побледневшее лицо.
— При случае я куплю «Пост». И выставлю Маклина из города. Он сам напрашивается. Старик Уилкинс продаст свою газету не ему, а мне.
Блэза восхищала и огорчала уверенность Шефа в том, что рано или поздно он получит все, что пожелает.
— Я подумываю о «Балтимор икземинер».
— Неплохо, — сказал Херст. — Дешево. Есть перспектива роста. — В его словах слышался непроизвольный отзвук делового подхода Карвальо. — Им, в Вашингтоне, эта газета нужна или будет нужна.
Джордж объявил о приходе мистера Ричарда Крокера, властителя Таммани и эквивалента сенатора Платта в демократической партии, с которым Платт не гнушался поддерживать деловые отношения. Ирландец по рождению, Крокер и в самом деле считал себя просто бизнесменом, готовым за вознаграждение иметь дело с кем угодно. Он контролировал политическую жизнь Нью-Йорка, встречался и даже дружил с магнатами из демократов, особенно с Уильямом Уитни. Оба держали лошадей и увлекались скачками. У Крокера были фермы, где разводили жеребцов, не только в штате Нью-Йорк, но и в Англии. Он выглядел внушительно и был весь в сером — от волос и бороды до дорогого английского костюма.
Крокер вяло пожал руку Херста, ответившему ему столь же вялым рукопожатием, и мощно — руку Блэза. Блэза, пожалуй, приводил в трепет этот взлетевший столь высоко уличный мальчишка. Он начинал подручным у бесславного босса Твида, по чьему заданию он по слухам много лет назад убил какого-то человека в день выборов. Присяжные — двенадцать не чистых на руку мужчин — не пришли ни к какому решению, Крокер был освобожден и начал свое восхождение. «Я просто воспользовался возможностями, какие мне представились», — так он объяснял свой успех. Он брал «честные взятки» — деньги за городские контракты. Грязными взятками считались те, которые вымогала полиция, — деньги за покровительство питейным заведениям и борделям. Хотя Крокер крайне неодобрительно высказывался о грязных взятках и никогда их не брал, он однажды с печалью в голосе признался Блэзу: «Нам до какой-то степени приходится с этим мириться. Это просто расхожее понятие о справедливости. Полиция видит, как мы успешно занимаемся своим бизнесом, видит, какие деньги делают Асторы на трущобном жилье, попирая любые законы, видит, как мы, городские власти, да простит нас господь, закрываем на это глаза, потому что связаны деловыми отношениями с четырьмястами семействами и прочей знатью, так как же я могу прижимать ошалевшего от усталости полицейского сержанта с десятью детьми, который взимает десять долларов в неделю с хозяина салуна, оказывая ему мелкое покровительство?». У Блэза было несколько забавнейших разговоров с Крокером, и он им, пожалуй, даже восхищался. Особую ненависть вызывали у Крокера так называемые реформаторы. И эту ненависть он излил Херсту и Блэзу.
— Никогда в жизни не встречал таких лицемеров. — Он закурил сигару, выпустил дым в лицо Херсту; тот закашлялся, на что Крокер не обратил ни малейшего внимания. — Рузвельт из них самый мерзкий, потому что хорошо знает правила игры…
— Он берет? — Задав вопрос, Блэз тут же пожалел об этом, и две пары осуждающих глаз мгновенно повернулись в его сторону.
Его наивный вопрос остался без ответа.
— Он ведет себя так, будто только сейчас понял, что на свете существует грех, а ведь его семья и все другие знатные семьи в этом городе пользуются нашей поддержкой и тем, как мы обходим законы, которые он и иже с ним пишут, чтобы люди могли заниматься здесь бизнесом и благоденствовать. Кто такой Платт? — Его глубокий голос звенел театральными переливами. Серые глаза внимательно смотрели на Блэза, который понимал, что ему не надо отвечать на этот вопрос. — Платт это Крокер, а Крокер это Платт, но с ирландским акцентом и без диплома. Оба заняты одним и тем же делом. Мы обеспечиваем голоса живых и мертвых, а также иммигрантов, в том числе тех, что думают, будто они живут в Австралии. Да поможет нам бог! Будьте уверены, я не собираюсь открывать им глаза. — Крокер готов был говорить в таком духе без конца, но Шеф подал знак, что сказанного довольно.
— Должен вам сказать, мистер Крокер, когда я хочу узнать, что на уме у республиканцев, я спрашиваю об этом вас, а когда хочу узнать насчет демократов, я обращаюсь к Платту.
Крокер согласно кивнул и выдавил из себя некое подобие улыбки.
— То, что вы говорите, очень близко к истине, хотя, прямо скажем, добывается она довольно-таки кружным путем.
Шеф кивнул и положил ноги на спину сфинкса, существо для Крокера совершенно загадочное.
— Как Платт намерен поступить с Рузвельтом?
— Он хочет как можно скорее выставить его за пределы штата. Мы все этого хотим. Не потому, что он что-то делает. Не поймите меня превратно. Но он так много говорит. Из-за его болтовни богатые люди обращают на нас свой гнев, хотя и отлично понимают, что к чему.
— Он демагог, — Блэз счел нужным внести столь существенное уточнение.
— Можно и так его назвать, — согласился Крокер. — Бедняга Платт упал и переломал себе несколько ребер. Он теперь по горло в гипсовом корсете. — Крокер провел рукой по тому месту, где должна была находиться его шея, полностью скрытая серой бородой и серым твидом. — Он очень плох. У него температура. Но он полон решимости ни за что не дать Тедди снова баллотироваться в губернаторы.
— Как же он думает его остановить? — спросил Блэз.
— Один способ — уступить нам выборы. Тедди не столь уж преуспел за свой первый срок. И нам с Платтом не впервой совместно определять исход выборов. Но в этом году у него на уме нечто совсем иное. Он хочет, чтобы Маккинли взял Рузвельта в вице-президенты.
Херст задумчиво почесывал живот, уставясь на египетское божество с головой коровы, которое столь же пристально смотрело на Херста.
— Дьюи сгорел, — сообщил он божеству.
Крокер засмеялся; звук был малоприятный.
— Это интервью в «Уорлд» его погубило.
