Монотонно скрипела и раскачивалась платформа, а вместе с нею и юрта, стонали волы, и ничего больше не было в мире
— Я не помаю своей матери. Она умерла, когда мне был всего месяц, и моей кормилицей стала кобыла. Чогдар говорил, что она ложилась и подставляла мне вымя.
— Чогдар?
— Побратим моего отца. Он теперь — главный советник самого Бату-хана.
— Какая высокая честь!
— О, Чогдар стоит её. Он не только обучил меня всем видам монгольского боя, но и языкам.
— А что же твой батюшка?
— Он пал в Ледовом побоище.
Сбыслав тяжело вздохнул, подумав, как бы гордился сейчас отец невероятными, скачкообразными успехами сыча, ставшего не только воеводой и боярином, но и особо доверенным лицом самого Бату-хана. Гражина тоже вздохнула:
— Не печалься, мой витязь. Горем горю не поможешь.
И осторожно нежной рукой, почти невесомо коснулась его длинных вьющихся волос. Сбыслав вздрогнул, но не отодвинулся, а, наоборот, непроизвольно подался вперёд, точно его качнула вдруг дёрнувшаяся платформа. «Ого! — мелькнуло в голове Гражины. — Костёр готов, осталось высечь искру…» И она мягко, с подчёркнутым нежеланием убрала руку. Они помолчали.
— Я очень любил отца, — сказал Сбыслав, точно оправдываясь — Он заменял мне матушку, деда, бабку — всех вместе. И спас меня, когда мы бежали от татар через студёную зимнюю степь.
— Бежали от татар? — Гражина удивлённо подняла тщательно подбритые брови. — Зачем же было бежать, если побратим твоего отца был знатный монгол?
— Так уж случилось. — Сбыслав помолчал, колеблясь, стоит ли посвящать Гражину в свою главную тайну, но желание похвастать собственной удалью оказалось сильнее благоразумия. — Мы жили у брод-ников, и однажды в их станицу приехал татарский отряд. Отец не снял шапки, и татарский десятник ударил его плетью. А я вырвал у него плеть и огрел его ею по лицу. Десятник выхватил саблю, но Чогдар бросил мне свою, и я уложил татарина в честном поединке.
— Сколько же тебе было лет?… — искренне ахнула Гражина.
— Четырнадцать или пятнадцать, но я тогда умел неплохо постоять за себя. А уж за отца…
— Витязь мой!…
Она вдруг распахнула объятия, и Сбыслав упал в них, точно его опять толкнула вовремя качнувшаяся платформа. Упал и крепко прижал к себе девушку, жадно, судорожно и поспешно целуя все, до чего мог добраться: шею, ушки, щеки…
— В цепи их, Кирдяш!…
Молодые люди отпрянули друг от друга. У входа стояли Кирдяш и хан Орду.
5
Кирдяш выжидающе смотрел на Орду, не торопясь ни выполнять его приказа, ни звать стражу.
— Его — в цепи, а с нею я сам поговорю, — уточнил хан, немного отойдя от гнева.
А молодые люди продолжали молчать, хотя уже пришли в себя от первого ужаса и сейчас судорожно соображали, что же делать. Сбыслав после первого окрика вскочил, но за саблю не хватался и головы повинно не опускал: в запасе у него был щит против любых действий Орду, о чем он никогда не забывал.
— Не гневи его, боярин, — негромко сказал Кирдяш, подойдя к Сбыславу. — Дай мне саблю, и все обойдётся. Он отходчив, и будет лучше, если я тебя уведу.
Сбыслав тоже считал, что лучше уйти; но оставалась Гражина. Он понимал, что не может облегчить её участь, однако уходить без прощального жеста было слишком позорно. А потому, вручая саблю есаулу, он поймал-таки напряжённый взгляд Гражины и сказал:
— Выиграй время, и я спасу тебя. И вышел вслед за Кирдяшом.
Весь этот разговор шёл на русском языке, почему Орду и не понял ни единого слова. Да и понимать-то было некогда, поскольку он пытался оценить создавшееся положение. С одной стороны, искренняя вспышка праведного гнева была вполне закономерной, но с другой… С другой — драгоценный дар Гуюку и толмач русского князя, которому покровительствует Чогдар. Здесь требовалось некое равновесное решение, но подобная потребность просто не умещалась в его вечно затуманенной голове, приспособленной кое-как разбираться с одной задачей, но уж никак не с двумя одновременно. Поэтому единственным выходом для него всегда была и оставалась солдатская последовательность любых действий и любых поступков.
— Ты дерзнула пойти против повелений моего великого брата, — сказал он, грозно сдвинув брови. — За это полагается смерть, но я сделаю ещё страшнее. Я изуродую твоё лицо, выколю один глаз и отдам тебя вонючим погонщикам,
— И тем нарушишь повеление своего великого брата. — Гражина ещё не пришла в себя, ещё не выстроила обороны, но умела прекрасно владеть собой и выигрывала время. — Явиться к хану Гуюку без такого подарка, как я…
— Подарок будет, — Орду раздвинул губы в злой ухмылке. — Твоя служанка Ядвига тоже молода и златокудра…
«Ядзя!… — мелькнуло в голове Гражины — Ах ты, гадюка подколодная!…»
— Это ведь она сказала мне о ваших тайных встречах, за что достойна высокой награды.
«Он выполнит свою угрозу! — с ужасом поняла Гражина. — Надо отвести его мысли, отвести мысли!…» И сказала, заставив себя насмешливо улыбнуться:
— Ядвига сказала тебе то, что должна была завтра сказать я. Но она глупа, а глупость либо слишком спешит, либо очень опаздывает, но никогда не попадает в нужный момент. Я встречалась с боярином князя Ярослава с единственной целью: выведать его тайну для справедливого суда хана Бату.
— Ты вертишься напрасно, змея. Мой сапог уже прижал твой хвост.
Гражина молча пожала плечами. Она забросила приманку, и теперь оставалось только ждать, когда вкус её оценит тупой мозг Орду.
— Какая тайна?… — спросил Орду, наконец-таки сообразив. — Боярин Федор — сын анды главного советника моего брата.
— Боярин Сбыслав.
— Что?… — Орду поморгал. — Какой ещё Сбыслав?
— Тот, который убил вашего десятника в станице у бродников. Если мне не изменяет память, за это полагается смертная казнь?
Орду молчал, честно пытаясь разобраться в новом повороте разговора. Да, за убийство полагалась смертная казнь без всяких исключений и вне зависимости от того, когда именно было совершено преступление, — это Орду знал твёрдо. Но при чем тут боярин Федор?… И кто такой боярин Сбыслав?…
— Настоящее имя боярина Федора Яруновича — Сбыслав, — терпеливо растолковывала Гражина. — В молодости он убил вашего десятника и бежал во Владимирские земли под защиту князя Ярослава.
— Опять изворачиваешься?
— Спроси у него сам. — Она помолчала, но поскольку хан никак не мог прийти к какому-либо решению, добавила: — Меня готовили для ханского ложа, Орду, и учили не только вашему языку, но и Ясе твоего великого деда. И я готовилась тоже, почему и решила выведать у боярина всю правду, чтобы он не избежал справедливого возмездия, как того требует закон самого Чингисхана. Ступай.
И утомлённо откинулась на подушки. Сердце её бешено билось, потому что сейчас должно было решиться все. Вся её судьба. Но глупый хан ещё топтался, и Гражина расслабленно добавила:
— Да, и пришли ко мне Ядзю Она поступила правильно, и я хочу её отблагодарить.
Орду яростно хлопнул плетью по сапогам и вышел. Слезы тут же хлынули из глаз Гражины, но она поспешно вытерла их, вскочила, наполнила два разных серебряных кубка вином, достала ладанку, высыпала из неё весь яд в тот кубок, который был поменьше. Поставила их на поднос у входа и вновь устало раскинулась на подушках.
Все это время Кирдяш и обезоруженный Сбыслав ходили неподалёку от платформы, поскольку караван продолжал двигаться. Сильный морозный ветер сёк лица, проникал сквозь шубы, есаул мёрз, но боярин не замечал ни ветра, ни холода. Преступление его было велико, а значит, плата за прощение должна была ему соответствовать. Он быстро нашёл чем расплатиться, но считал преждевременным предлагать столь дорогостоящую цену, а потому думал и думал, изыскивая более простой способ собственного спасения.
Наконец из юрты появился хан Орду. С платформы сел в седло, хмуро сказал Кирдяшу:
— Вели поставить мою юрту и развести огонь. Есаул тотчас ускакал, а Орду столь же хмуро приказал Сбьтславу следовать за ним.
— Где твой конь?
— У юрты служанок.
— Значит, у тебя его нет. Пойдёшь пешком. Последние слова хан сказал злорадно, поскольку в них содержалась высшая форма презрения. Но Сбыслав не торопился со своим признанием и покорно шагал рядом с седлом. «Ничего, потерпим, — зло думал он. — Будет и на моей улице праздник…»
Орду водил Сбыслава с добрый час, продемонстрировав его унижение не только погонщикам, но и страже. Боярин продрог до костей, пока наконец хан не повернул к своей походной юрте. Возле неё стоял Кирдяш, доложивший, что огонь разведён. Орду важно кивнул, и в юрту они вошли втроём.
— Останься у порога, раб, — сурово сказал Орду, проходя к огню. — Знаешь, кто это, есаул?
— Боярин и толмач князя Ярослава…
— Это — убийца нашего чербия, сбежавший к князю Ярославу! И зовут его не боярин Федор, а — Сбыслав. Так?
