он Гроту. — Право, она святее и долее питает меланхолическое чувство, нежели бы сделали это многие другие».
В другом письме Плетнев отмечал:
«Вечер с 7 почти до 12 я просидел у Пушкиной жены и ее сестры. Они живут на Аптекарском, но совершенно монашески. Никуда не ходят и не выезжают. Скажите баронессе Котен, что Пушкина очень интересна. В ее образе мыслей и особенно в ее жизни есть что-то трогательно возвышенное. Она не интересничает, но покоряется судьбе. Она ведет себя прекрасно, нисколько не стараясь этого выказывать. …На чай из мужчин пришли: Энгельгардт, Кодинец и Петерсон, а из дам — Пушкина, сестра ее, гувернантка и дочь Пушкина с маленькими двумя братьями. Сперва накрыли чай для детей с их гувернантами. После новый чай для нас в зале. Кончив житейское, занялись изящными искусствами: дети танцевали, а потом Оля играла с Фукс на фортепьяно, Александра Осиповна [4] очень полюбила Пушкину, нашед в ней интересную, скромную и умную даму. Вечер удался необыкновенно».
Почти ежедневно, вечерами, Наталья Николаевна с сестрой поднимались наверх, где жили Местры, уже старые, но интересующиеся всем, что происходило вокруг, умные, доброжелательные и жизнерадостные. У них собиралось небольшое общество, и центром его была Наталья Николаевна.
…И вот наконец с Михайловским все было решено в пользу семьи Пушкиных. Она со своей семьей там, в том самом Михайловском, которое так любил Пушкин и где по его воле он был похоронен возле Святогорского монастыря, на Синичьей горе.
Она приехала в Михайловское 19 мая 1841 года.
Известный петербургский мастер Пермагоров сделал надгробье Пушкину. Оно понравилось ей изяществом своим, простотой и в то же время значительностью. Первый раз Наталья Николаевна пришла на могилу мужа одна, ее сопровождал только дядька поэта Никита Тимофеевич.
Она стояла на коленях, обхватив руками обложенный дерном холмик с деревянным крестом, сотрясаясь в рыданиях. Плакал и Никита Тимофеевич, держа в руках помятый картуз.
Он поднял Наталью Николаевну, она вытерла платком слезы, потом поглядела на Никиту Тимофеевича и промокнула своим платком его глаза и щеки.
— Он выбрал это место сам, когда приезжал сюда в тысяча восемьсот тридцать шестом году хоронить мать… А мне оно не очень по душе, Никита.
Но если даже в ту страшную февральскую ночь она могла бы сопровождать гроб мужа, разве возможно было распорядиться против его желания? Несмотря на возражение придворных лиц, она похоронила Пушкина во фраке, а не в «полосатом кафтане» камер-юнкера, о чем, между прочим, он как-то раз обмолвился в письме к ней, и менее чуткая жена могла бы даже не обратить на это внимание.
Он писал ей около 28 июня 1834 года, когда она жила с детьми на Полотняном заводе:
«Я крепко думаю об отставке. Должно подумать о судьбе детей. Имение отца, как я в том удостоверился, расстроено до невозможности и только строгой экономией может еще поправиться…
Умри я сегодня, что с вами будет? мало утешения в том, что меня похоронят в полосатом кафтане, и еще на тесном Петербургском кладбище, а не в церкви на просторе, как прилично порядочному человеку. Ты баба умная и добрая. Ты понимаешь необходимость; дай сделаться мне богатым — а там, пожалуй, и кутить можем в свою голову».
Для того чтобы поставить памятник, нужно было сделать кирпичный цоколь и под все четыре стены подвести каменный фундамент на глубину два с половиной аршина. И выложить кирпичный склеп для гроба. Гроб был вынут из земли и до завершения работ поставлен в подвал. Наталья Николаевна в страшный август 1841 года как бы снова хоронила Пушкина, и эти похороны были трагичнее обычных.
Теперь она мысленно видит, как идет торжественная панихида, снова слышит слабый голос священника и нескладное пение нескольких деревенских певчих… Она пытается гнать от себя эти воспоминания, не в ее силах они теперь. Но как забыть этот, еще не поддавшийся разрушению гроб, который она видит, видит, видит сквозь пальцы мокрых от слез рук, закрывающих лицо, даже теперь, через двадцать два года…
Не узнает Наталья Николаевна, что вечное пристанище Пушкина тревожили еще не раз после вторых его похорон.
В 1902 году вскрывали могилу потому, что во время установки мраморной балюстрады возле надгробья произошел обвал почвы, и настолько глубокий, что обнаружился дубовый, вполне сохранившийся гроб, отделанный парчовым позументом. Потом, в 1953 году, при восстановлении памятника на могиле.
С. С. Гейченко, нынешний хранитель Пушкинского заповедника, рассказал: «На дне склепа мы увидели гроб с прахом поэта. Гроб стоит с запада на восток. Он сделан из двух сшитых железными коваными гвоздями дубовых досок, с медными ручками по бокам. Верхняя крышка сгнила и обрушилась внутрь гроба. Дерево коричневого цвета. Хорошо сохранились стенки, изголовье и подножие гроба. Никаких следов ящика, в котором гроб был привезен 5 февраля 1837 года, не обнаружено. На дне склепа — остатки еловых ветвей. Следов позумента не обнаружено. Прах Пушкина сильно истлел. Нетленными оказались волосы… Работа была закончена 30 августа. Все материалы реставрации 1953 года — фотографии, обмеры, а также кусочек дерева и гвоздь от гроба Пушкина — бережно хранятся в музейном фонде заповедника».
Когда после вторичных похорон Пушкина Наталья Николаевна выплакала ожившую боль, она привела детей на могилу отца. Они собирали цветы, плели венки, украшая ими памятник Пушкину.
Все годы после смерти Пушкина сердце Натальи Николаевны рвалось в Михайловское. И вот самое главное было сделано — памятник поставлен. Но ей хотелось жить в Михайловском, бывать на могиле мужа, водить туда детей. Ей хотелось иметь собственное пристанище, не зависеть от брата и его жены. Но дом оказался таким ветхим, усадьба такой разоренной, что Наталья Николаевна, никогда не соприкасавшаяся с подобными делами, не могла найти выхода из создавшегося положения.
Она писала брату:
«Ты был бы очень мил, если бы приехал к нам. Если бы ты только знал, как я нуждаюсь в твоих советах. Вот я облечена титулом опекуна и предоставлена своему глубокому невежеству в отношении всего того, что касается сельского хозяйства. Поэтому я не решаюсь
