— Уже близко, — прошептал Ричард. — Сейчас идем туда, а оттуда примерно двадцать ярдов до помещения, где часовые охраняют вход.
— И что дальше?
— Дальше делаем то же, что с тем привратником.
— Если он там один.
— Ну да.
— Хорош план, — повел головой Томас. — А если их там четверо, как ты видел накануне?
— Значит, управляемся с четверыми. Вы ж сами учили: чем гибельней расклад, тем весомей куш.
Выскользнув из-за угла, они на полусогнутых подобрались к двери в конце прохода, где Великий магистр держал своих собак. Дверцы будок там были открыты; в свете еще одной свечи виднелись колышки, на которых сиротливо висели ошейники и поводки Аполлона и Ахиллеса, умерщвленных по приказанию ла Валетта. Впереди под арочным сводом загадочно молчала приоткрытая дверь, откуда пробивался свет поярче, чем в коридоре, — видимо, от факелов. И тишина. Ричард с Томасом бесшумно, шаг за шагом, приближались. Оруженосец в правой руке приготовил дубинку, а левой с тихой плавностью вынул кинжал. Дубинка оказалась и у Томаса: он вытащил ее из-за пояса и продел запястье в петлю.
От двери их отделяло футов десять, когда оба вздрогнули от раскатистого бряка, донесшегося оттуда, а вслед за ним победного вскрика и хрипло брошенного ругательства. Томас с Ричардом застыли. Ричард поднял руку — дескать, жди тут, — а сам, неслышно ступая, подобрался к двери и вгляделся в щель между петлями и притолокой. Отстранившись, он прошептал Томасу на ухо:
— Двое, играют в кости. Всего в двух шагах от двери. Берем внезапностью. Готовы?
— Да. Но учти: без надобности не убивать.
Ричард строптиво нахмурился, но чуть подумав, пожал плечами:
— Ладно, поглядим. По счету три.
Оба напряженно застыли у двери. Ричард в полутьме взглянул на Томаса, который кивнул, и под костяное побрякивание кубиков тихо просчитал:
— Раз… два… три.
Метнувшись, эсквайр распахнул дверь и влетел в небольшое помещение; Томас следом. Над столом горбились двое часовых. Оба с круглыми от изумления глазами обернулись на шум.
Ричард, замахиваясь дубинкой, скакнул к ближнему из них. Часовой машинально вскинул для защиты руку, но поздно: увесистая кожаная колбаска саданула по черепу так, что он опрокинулся с табурета на пол. Томас, теряя драгоценные мгновения, кинулся к другому концу стола, метя в голову второго игрока в кости. Но у того уже было время соскочить с табурета, и удар пришелся по краю стола, с тупым грохотом опрокинув тарелки и кружки, содержимое которых расплескалось по разбросанным монетам и костям. Из небольших ножен у пояса часовой выхватил кинжал и махнул острием; Томас едва успел отпрыгнуть, чтобы не попасть под смертоносное лезвие. Часовой сноровистыми взмахами стал его теснить: вот уже спина уперлась в стену. Томас пружинисто толкнулся от нее вперед, перехватывая руку с кинжалом, а кулаком, по-прежнему сжимающим дубинку, двинул солдату в челюсть. Получилось увесисто, в полный приклад, так что дернулась голова. Баррет ударил снова, еще жестче, отчего часовой, крякнув, покачнулся и, запнувшись об опрокинутый табурет, грохнулся на пол. Отупело моргнув, он, не выпуская кинжала, лишился чувств. Ричард, обогнув тело, устремился ко входу в подземелье — толстенную деревянную дверь, клепаную и с решеткой.
— Нужны ключи, — пробормотал Томас.
— Да откуда они у них, — уверенно, будто зная, бросил оруженосец, извлекая из своей сумки небольшой набор инструментов на медном кольце. — Орудия ремесла, — видя озадаченность Томаса, пояснил он с ухмылкой.
Подавшись чуть вбок, чтобы на замок как следует падал свет, Ричард с прищуром вгляделся и выбрал два инструмента, которыми, вставив их в скважину, нежно опробовал механизм замка. Томас следил за этим с зачарованным восторгом, как зритель за священнодействием фокусника. С замка взгляд непроизвольно перешел на сосредоточенное, можно даже сказать одухотворенное, лицо юноши. Вот что-то негромко щелкнуло, затем еще, и Ричард, убрав инструменты, поднял засов. Дверь приоткрылась, беззвучная на хорошо смазанных петлях, и из темных недр пахнуло застойной прохладой.
— Огня, — кивком указал Ричард.
Томас подхватил две толстых свечи в подсвечниках и, возвратившись, протянул одну.
Едва углубившись под арку, он буквально кожей ощутил огромность пространства уже до того, как неровный свет свеч скудно обозначил его примерные габариты. Вверх покато уходили своды, а стены укрепляли могучие контрфорсы, берущие на себя исполинский вес давящего сверху форта. Потолок был не очень высоким, но само помещение привольно простиралось и вдоль, и вширь, а посередине его делили надвое кряжистые колонны. В неверных отсветах нескончаемо тянулись ряды деревянных настилов, уходя во мглу. А на них — корзины со свитками, всевозможные гроссбухи, скрепленные стопы реестров и ведомостей… и сундуки, сундуки, сундуки, из которых некоторые запаяны воском, чтобы не проникала сырость. В воздухе ощущалось невесомое движение с запахом легкой затхлости — судя по всему, подземелье естественным образом проветривалось во избежание плесени.
— Ух ты, — растерянно ахнул Ричард. — А сундуков-то здесь, должно быть, сотни… Тысячи. Искать надо быстро, пока не закончилась служба и не возвратился гарнизон.
— Тогда ты начинай с этой половины помещения, — определился Томас, — а я — с той.
Они разделились и пошли вдоль узких проходов между полками, периодически сгибаясь, чтобы разглядеть самые нижние. Сундуков здесь, в хранилище, было хоть отбавляй, и Томас внимательно оглядывал каждый, который был черным или из темного дерева с медной оковкой и застежками; главное, чтобы на крышке был заветный герб. Подгоняло неуклонное ощущение, что время истекает. В зависимости от страсти и выносливости Роберта Эболийского, проповедь может занять пару часов, может, чуть больше. Однако учитывая общую усталость защитников, ее можно было и свернуть, причем существенно.
В конце первого ряда полок обнаружилось пространство, забранное толстой, вделанной в пол и потолок решеткой. Дверь, тоже решетчатая, держалась на двух мощных засовах с крепкой ответной частью, поверх которой висели еще и внушительного вида замки. Внутри громоздились десятки все тех же сундуков и ларцов, а у стены сквозь пыль матово сияли рулоны шелка и штуки драгоценной парчи. Чуть в стороне на прибитой доске рыбинами висели ятаганы, гарды и рукояти которых уснащали драгоценные каменья, а также золотая и серебряная резьба. Вот она, сокровищница Ордена, награбленная с кораблей и прибрежных городов и поселений мусульманского мира. Богатства, способные затмить казну иного европейского монарха. Оплаченные кровью сотен рыцарей, тысяч солдат и множества безвестных простолюдинов, все во имя святой веры. При виде этих богатств тошнотворной изжогой разливалась мысль о десятилетиях — да что там, веках — страдания, которое олицетворяли собой эти сокровища; из трясины минувшего и вплоть до сегодняшнего момента осады, которой еще тянуться и тянуться невесть сколько недель и месяцев, пока ее снимут (и снимут ли?). Впрочем, и тогда противостояние передастся из поколения в поколение и будет снова длиться и длиться, уходя в ненастную даль времен. И ныне, и присно, и во веки веков. Пока человечество когда-нибудь не исцелится от религии.
Если устройство мира действительно божественно, то на все деяния, творимые именем Божьим, сам Всевышний сейчас, безусловно, взирает с неприкрытым ужасом. Что же до Томаса, то он этого божественного присутствия никак не замечал, не чувствовал даже дуновения, а вглядываясь, сознавал лишь безучастные элементы осязаемого мира, равно облекающего растения, животных, а также людей и их верования с неизменным, слегка высокомерным безразличием. За такие мысли, понятно, по головке не погладят. Опасные мыслишки-то. Более того, губительные. А потому Томас старался их удерживать и даже молитвенно стоял на коленях вместе с прочими верующими, словно в попытке скрыть свои подлинные чувства от себя с таким же успехом, как и от остальных.
Невдалеке что-то довольно громко звякнуло об пол, так что Томас, обернувшись, невольно сжал плечи. Местонахождение Ричарда угадывалось по мутному пятну света среди полок.
— Ричард? — окликнул Томас, насколько того допускала осторожность.
— Кажется, есть. Да… Да, я нашел! Вот он, здесь.
Томас поторопился, лавируя между настилов, и застал своего компаньона над небольшим сундуком, выдвинутым из-под нижней полки. В самом деле, в тусклом свете подсвечника виднелся герб злосчастного Питера де Лонси, искусно прорисованный по выпуклому рельефу. Там, где прошлась рука Ричарда, стирая наросшую за десятилетия паутину пыли, поблескивал лак. Добротность изделия подчеркивали аккуратные полосы медной ковки. Спереди на сундуке красовался изящный замочек. Ричард снова выудил свои приспособления.
