— Ты кого-то ждёшь, Пётр Сергеевич? — только сейчас почувствовал неловкость от своего неожиданного визита Алексей Борисович.
— Да не смущайся, я тебе всегда рад, — успокоил Трубецкой. — Сына жду. Сергей хотел заехать.
— А Мария Петровна где? — спросил Куракин о жене хозяина.
— Уехала к Софье Алексеевне Сент-Приест. Ей из нижегородского имения плохие вести прислали. А ты же знаешь, что наши сёла — по соседству, выходит, и заботы общие, — объяснял Трубецкой. — Мордва непокорная голову поднимает.
— Да погоди ты расстраиваться, — успокоил шурина Куракин. — Спрошу Руновского, какие у него там пророки появились. — Пошли в Нижний своего человека, пусть он добром-ладом посмотрит, какие причины имеются для смуты у мужиков. А ещё лучше — поехать и посмотреть на месте самому.
— Перед рабами презренными на колени ставишь меня, князь? — разгневался Трубецкой. Дрожащими руками сунул в мундштук сигарету. Закурил. — Давненько хотел спросить тебя: зачем сколько сыщиков держишь, если пользы от них никакой? С каким-то сельским пророком и то справиться не смогли.
После тягостного молчания Трубецкой добавил сердито:
— И духовники наши, считай, только рясы умеют носить.
Куракин в ответ что-то хотел возразить, но тут в кабинет вошел высокорослый здоровяк в мундире штабс-капитана, с грачиным могучим носом, узкоскулый, глаза навыкате, покрасневшие. Поздоровался рассеянно с гостем, прошел к горевшему камину. Сам весь дрожал.
— Что это с тобой, Сергей? — Трубецкой приподнялся из-за стола и удивленно уставился на сына.
— Какая-то лихоманка ко мне пристала, все тело ломит, — бросил тот нехотя.
— Ну, я пошел, дела… — Куракин стал прощаться, сочтя себя лишним.
Трубецкой не стал его задерживать, вежливо проводил до кареты и пообещал нанести ответный визит вместе с княгиней.
* * *
Несмотря на яркий солнечный день, в спальне Софьи Алексеевны было сумрачно, словно тёмной осенней ночью. Сквозь задвинутые плотные шторы не видно белого света. Воздух пропах горячим воском и ладаном. Повсюду разложены молитвенные вещи: иконки, кресты, свечи. В небольшой стеклянной бутылке желтел привезённый из Святой земли песок. Софья Алексеевна усердно молилась. Слова молитв перемешивались с жалобами и стонами:
— Господи, чует сердечко моё несчастье грядущее… И сны пошли какие-то недобрые… И где ж моя доченька? Куда запропастилась? Заступница, спаси и помилуй мою Алевтинушку!
Тут в дверь осторожно постучали, и, не дожидаясь ответа, вошла гостья, княгиня Мария Петровна Трубецкая. Быстрая, юркая, как веретено в руках пряхи-мастерицы, она завертелась, замахала руками:
— Софья Алексеевна, матушка, какие такие подозрительные байки ты нашептала намедни моему муженьку в ухо, а? Какие это в нашем краю пророки нашлись?
— Проклятая сторона! Одни пьяницы, нищета да грязь. Что еще ожидать от тёмного народа?! — Графиня устало поднялась с колен.
— Господи, что за напасти такие свалились на наши несчастные головушки? — продолжала тараторить Мария Петровна. — Ну да ничего, голубушка, не печалься. Сходи к Аракчееву, ты его знаешь. Пошлет он в Нижний военный отряд, солдаты наведут порядок. Алексей Андреевич скор на расправу!
— Правду говоришь, княгинюшка, силы у Аракчеева большие, да нынче, я слышала, к нему не всякого пускают в кабинет-то. Вчера я была у архимандрита Серафима, так он так мне шепнул на ушко: Аракчеев об одних военных казармах заботится.
У Трубецкой снова развязался язык, она с жаром предложила:
— А ты, голубушка, свою Алевтину на поклон пошли к Аракчееву, лучше будет! Она двери самого государя ножками пинает. Аракчеев в Сеськино-то полк отправит, а не двадцать зачуханных солдат. Заодно и наше село спасёт!
От услышанного графиня оцепенела. Долго стояла с одеревеневшим языком. Но вот, подняв руку над головой, словно собираясь ударить, пошла на княгиню:
— Что мелет твой поганый язык? Дура! Я вот к самому императору пойду! Скажу, так, мол, и так: Трубецкая на тебя наговаривает, государь!
Мария Петровна побледнела и — бац! — упала в обморок. Изо рта пошла пена, ее руки распластались по полу.
* * *
Сергей Трубецкой явился в казарму на дежурство. Тело своё он не чувствовал, словно его и не было. Отлёживаться некогда: его полк проверял только что полученные новые пушки. Стрельбища затянулись до позднего вечера. И к тому же офицер на замену штабс-капитану почему-то не пришел. Пришлось оставаться в казарме на целую ночь.
В караульное помещение Сергей приказал принести водки и крепкого чая. Горло перевязал теплым шарфом и начал пить. Мысли путались, клонило в сон. «Сейчас бы самое лучшее — выспаться. И жар пройдет», — думал с тоской Сергей. Но до утра целая вечность… И тут его словно в грудь ударили: перед ним в генеральском мундире стоял император Александр Павлович. Сергей протёр глаза, прогоняя видение. Но оно не исчезло, а грозно спросило:
— Кто тут командир? Почему на шее тряпка? А-а, никак пьян? На четверо суток на гауптвахту!..
Сергей глядел на императора как сквозь туман, всё не мог понять — во сне это или наяву. Он хотел по всей форме доложить императору, поднялся, шатаясь, прохрипел:
— Ваше Величество!.. — И закашлялся надсадно.
— Так ты, штабс-капитан, огнем горишь, болен, похоже. А ну, марш домой!
Император также неожиданно исчез, как и появился. Сергей одним глотком допил оставшуюся водку, вытер рукавом мундира мокрый пот со лба и прилег на жесткий топчан. Так, горя жарким пламенем, маясь и дрожа всем телом, провел всю ночь. А утром поступил приказ полку участвовать в маневрах. От казарм, с берегов Фонтанки, четыре полка двинулись в сторону Зимнего дворца. Одетые в мундиры, солдаты казались бесконечной текущей рекой. Храпели лошади, доносились выстрелы, громыхали пушки. Солдаты разыграли сражение, то наступая, то обороняясь.
Вместе со всеми в атаку шел и Трубецкой. Разгоряченный азартом «боя», он забыл о простуде и жаре, вёл своих солдат на «врага», кричал охрипшим голосом «Ура!»… Наконец учения закончились, все встали в строй. На белом рысаке, подняв вверх нагайку, появился император. Он был в том же генеральском мундире, который Сергей видел вчера, только вместо беличьей шапки на его голове была теперь треуголка. Александр Павлович остановил фыркающего рысака перед полком Трубецкого, дёрнул за повод — жеребец поднялся на дыбы. Император поблагодарил всех за хорошую службу. Объехал строй и неожиданно узнал Сергея. Поманив его пальцем, спросил, улыбаясь во весь рот:
— Выздоровел, значит?
— Некогда болеть, Ваше Величество!
— Как зовут? — спросил император.
Сергей ответил. Царь, подумав немного, сказал:
— Достойный сын достойного отца…
Белый рысак государя яростно фыркнул.
На другой день Сергей Трубецкой получил приказ явиться в Зимний. Александр Павлович принял его в своём кабинете.
— Я слышал, среди офицеров кое-кто осуждает существующие армейские порядки. Хотел бы знать Ваше мнение, штабс-капитан.
— Ваше императорское Величество! Мой батюшка честно служит России. Я тоже давал присягу служить Вам преданно и до сих пор эту клятву не нарушил.
— Так я и понял. Верю Вам, штабс-капитан. Я вот по какому поводу Вас вызвал: в Министерстве Внутренних дел хочу Вас определить к князю Куракину. Пойдете к нему завтра же.
— Слушаюсь, Ваше императорское Величество!
* * *
Селиван в Александро-Невской лавре живет уже двадцатый год. Не менял даже свою келью, которую устроил в подвале Андреевского собора. Держась за тонкие железные скобы в стене, спускайся вниз и попадёшь в комнатушку, похожую на каменный мешок. В ней дни и ночи горит лампадка. Люди, приходящие сюда за земным счастьем, считали Селивана святым, внимали каждому его слову. И на душе у них делалось бесконечно радостно: вот он, безгреховный божий угодник, перед ними стоит, крестит, благословляет, поит холодной водой, которую сами же ему и принесли. И — чудо! Словно родишься заново, отступают телесные недуги, душевные муки. Люди привыкли к схимнику, как к самому близкому и родному человеку. Одно только их пугало: длинный свежеотесанный гроб, стоявший в келье. Поначалу гроб был черным, теперь же изнутри и снаружи обит золотистым атласом. Когда схимник ложился в этот красивый гроб в лучшем своём облачении, сшитом наподобие одежд ангелов, кто скажет, что он не святой угодник? Вот и теперь, вернувшись из города, он спустился в свою келью и, не раздеваясь, прямо в сапогах растянулся в гробу. Ух, как устал! Все поджилки тряслись. Полдня ходил по бесконечным улицам города, в двух церквях лбом своим бил пол, затем побывал в типографии, где по приказу Голицына напечатали его книжку проповедей. Книжонка была дрянная, содержала много лживого. Сочинял её Селиван по наущению самого императора, не жалующего русское духовенство. Всем известно, Александр Павлович меньше всего полагался на православную церковь. У него была другая мечта: учреждение военных поселений. По его замыслу, Россией должна править особая военная каста. И всё на прусский манер — дисциплина и муштра…
