Шаман поразмышлял и ответил:
— Белый человек хитрый, злой и глупый. — Вогуличев очень стеснялся, переводя это, но не посмел ничего переврать или утаить. — Он не знает, что такое гнев духов… Я расскажу тебе, как найти гору Белого Старца. Но больше ни о чем меня не спрашивай, потому что ничего не услышишь.
…На ночное камланье туземцы высыпали всем родом, расселись полукругом невдалеке от уложенного на землю больного. Другим полукругом, пошире, устроилась сотня солдат, пожелавших быть зрителями. Остальные спали или занимались своими делами, не проявляя интереса к туземному колдовству. Явились на представление и несколько офицеров. Кто-то даже выразил сожаление, что в этом «театре» не найдешь приличных дам и ресторации с шампанским и икрой. Пока Шергин думал, где ему сесть, солдаты освободили место.
— Сюда, вашскородь, тут мягше и теплей. У господ офицеров, чай, холодновато.
Шергин опустился на сложенную солдатскую шинель, подумав, что среди офицеров ему и в самом деле холодновато.
Разодетый в пух и прах шаман, с болтающимися разве что не на заду амулетами, пробовал свой бубен. На солдат, как и на сородичей, он не смотрел. Не глядел даже на больного, укутанного в тряпье. Его внимание было поглощено предстоящим разговором с духами.
— Вишь, морда у него будто из разных кусков собрана, — говорил поблизости Вогуличев, обращаясь к соседям. — Великий шаман, значит. Великое посвящение прошел.
— Какое-такое у них посвящение, Вогуличев? — спросили его.
— А вот слушай. Духи его на тот свет утаскивают и там перебирают по костям, чтоб ничего по-старому не осталось, а все на другой лад было. Кожу сымают, мясо. Потом заново собирают. Теперь уж он ихний, полностью. А вон, видишь, бубен у него — черта на нем.
— Ну?
— По этой черте можно вызнать, с какими духами шаман дружбу водит — из нижнего мира либо из верхнего. Разницы-то между ними для нас, к примеру, никакой, а у них, шаманов, это важно. Нижние злее, что ли. А то ли сильнее, чем верхние.
— А этот каким бесам служит?
— Этот — нижним. Чертой они наш земляной мир обозначают, а под ней и над ней — миры духов. Если верхний больше нижнего, значит, шаман с верхними дружит. Ежли наоборот — с нижними.
— А дохтор наш с какими дружит? — вдруг спросил кто-то.
— Доктор-то? — Вогуличев крепко почесал в голове. — Да кто ж его знает. Вот поди и спроси у него.
— Так он же не скажет.
— Он с вечера опять зарядимшись. Вон, глазами ворочает. Точь-в-точь шаман.
Между тем шаман все быстрее обходил вокруг костра и ложа больного: то скользил плавно, как змея, то прыгал лягушкой, то принимался скакать по-козлиному и трясти головой. Бубен под ударами била издавал пронзительные и тягучие низкие звуки, которым вторила глотка шамана, исторгавшая утробные рулады. Чем больше он вертелся и прыгал, тем сильнее начинал биться в бреду больной — мотал головой, разбрасывал руки, выгибал спину и стонал.
— Умается так, — пожалел шамана солдат, сидевший рядом с Вогуличевым.
— Ему еще долго скакать, — ответил тот. — Они привыкшие. С духами разговор долгий. А ты думал!
Но разговор шамана с духами случился короче, чем все предполагали, и виной тому был доктор.
Он видел то, чего никто, кроме, может быть, шамана, видеть не мог. Но шаман был занят пляской, а доктор сидел спокойно и внимательно смотрел. В какой-то момент он почувствовал приближение знакомого состояния, когда легкая дрожь из кончиков пальцев перемещалась по приятно натянутым ниточкам нервов внутрь тела, к самому сердцу, а потом проникала в голову — тогда доктору делалось совсем хорошо. Окружающая реальность меркла, словно гасили свет, и в полутьме он начинал различать то, чего не видно в другое время. Доктор называл их «гостями». Они могли иметь различные формы и размеры, и все показывали разные фокусы. Например, хватали его за руку и тянули — рука вытягивалась на много метров и могла, кажется, достать до верхушек деревьев. Это было забавно. Но иногда они не приходили, тогда доктор томился и даже плакал, как ребенок, потому что становилось страшно. Или же начинал громко смеяться, потому что собственный страх казался ему забавным фокусом.
Но в этот раз гости повели себя иначе. Сперва все шло обычно — начались фокусы. Один из гостей был длинноволосой девицей в коричневом плаще с капюшоном. Он подошел к больному аборигену и стал трясти его, бить, поднимать и с силой швырять обратно. Шаман исчез из поля зрения доктора, как и остальной мир. Второй гость был коротышка с уродливой физиономией. Сначала он ничего не делал, только смотрел попеременно на девицу и доктора. Взгляд у него был светящийся и злой, но доктор давно не пугался таких вещей.
Он даже не испытал никаких неприятных ощущений, когда карлик приблизился к нему и взял за руку. Доктор подумал, что сейчас последует фокус, и не ошибся. Карлик прыгнул ему на грудь и зубами перекусил шейную жилу. Доктор не успел понять, почему так произошло…
Когда доктор захрипел, схватившись за горло, и повалился боком на землю, шаман рухнул на колени рядом с затихшим больным. Наклонясь к нему, он тихо провыл что-то и два раза сильно ударил в бубен.
Шергин пробился к доктору сквозь тесно сгрудившихся солдат. С первого взгляда было ясно, что тот мертв: глаза неподвижно выпучены, язык наружу, лицо посиневшее.
— Это же шаман его, братцы, — потрясенно сказал кто-то.
Версия была тут же поддержана гулом. Возмущенная толпа солдат обратилась в сторону шамана, который стоял, покачиваясь, у костра и все еще был не в себе. Его сородич, совсем недавно бившийся в судорогах, сидел на тряпье и моргал.
— Своего, вишь, вылечил, а нашего доктора угробил, вражья морда.
Подпоручик Кухельницкий рванул из кобуры револьвер и направил на шамана. Туземцы, тоже повскакавшие с мест, загалдели. Грянул выстрел. Но прежде раздался женский визг, и осоловелого шамана загородила баба-калмычка. Пуля убила ее наповал.
Аборигены подняли вопль до небес, оттащили бабу и оттеснили подальше шамана. Один повернулся к чужакам и, ударяя себя в грудь, быстро и гневно стал говорить.
— Переводи, — потребовал Шергин.
— Чего там… — махнул рукой Вогуличев. — Ругается, одно слово… А! Говорит, эта баба — жена ихнего великого шамана Ундагатуя, и нам теперь несдобровать. Духи за нее отомстят, скоро и страшно.
— Скажи ему, — медленно и, едва сдерживаясь, произнес Шергин, — скажи ему, что мы в расчете. У нас мертвец и у них. Духи должны быть довольны.
Затем, плюнув в сердцах, крикнул:
— Всем разойтись. Никаких самосудов. Тому, кто нарушит приказ, лично оторву голову. — И, уходя, бросил через плечо: — Прапорщик Овцын, распорядитесь насчет могилы для доктора. — Потом добавил: — Черти!
…Заснуть не давали туземцы. Они долго колобродили по стойбищу и то кричали, то принимались отбивать глухой ритм и тоскливо подвывать: видимо, обряжали покойницу. Когда небо над горами стало бледным, Шергин смежил веки. Но тут же его разбудили новые вопли.
Рассвет успел надвинуться вплотную, и в серо-лиловой заре четко был виден быстро уходящий от стойбища солдат. За ним вприпрыжку бежал туземец, махал руками и пронзительно ругался.
— Эй! — гаркнул Шергин.
Солдат остановился как вкопанный и при виде полковника заробел. Туземец налетел на него, вцепился в шинель и стал яростно дергать.
— Поди-ка сюда.
Рядовой подтрусил, невольно таща за собой туземца, и встал навытяжку. Шергин велел Ваське, лупившему со сна глаза, разыскать Вогуличева.
— Фамилия?
— Рядовой Кукушкин, вашскородь, — доложил струхнувший солдат.
— Что делал в стойбище?
— Ну, эта… думал продовольствием разжиться, — стеснительно ответил Кукушкин.
Подоспел Вогуличев, на ходу застегиваясь. Вникнув в суть претензий туземца, он ухмыльнулся.
— А что ж ты, Кукушка, на лежанке у бабы евойной шарил? Ай чего послаще искал?
— Так, — произнес Шергин, темнея лицом и подходя к рядовому Кукушкину. Тот совсем сник и уткнул глаза в землю.
В следующую секунду рядового свалил оземь сокрушительный удар. Туземца, не успевшего отцепиться, тоже снесло.
Встряхнув руку, Шергин сказал:
— Повесить бы тебя за разбой среди населения, да не могу — каждая душа теперь на счету.
— Дикари же, вашскородь, — проскулил Кукушкин, выплевывая зуб. — Нехристи поганые…
— Дур-рак, — процедил Шергин. — День-то какой сегодня, помнишь?
Кукушкин тупо заморгал, и полковник повернулся к Вогуличеву:
— Ты?
— Не могу знать, вашскородь, — выкатил тот по-уставному глаза.
— Ну и кто здесь, получается, нехристь? — с досадой спросил Шергин.
— Вербное ж нынче, — ахнул Васька. — Вчерась Лазарь воскрешался, а нынче осанна.
Туземец на четвереньках улепетывал к стойбищу.
