— Плохо мы с вами радуемся, Максим Павлович, — сказал Леонтий соседу. — Надо бы по полной.
— Чтобы меньше тошнило, когда обратно будем идти.
— Все знают, что наше дело обречено, и все с радостью идут в бой. И мы с вами.
— Вы же читали, за что мы боремся, — сказал с некоторой иронией Воронцов. — Будто бы сам Кутепов с аэроплана сбрасывал, и нас с вами не забыли.
Не забыли: возле каждого прибора лежала листовка на хорошей бумаге, со вкусом оформленная рамочкой с лаврами, венками, пушками и пейзанскими хороводами, — хоть сейчас на стенку в кабинет.
«Воззвание к русскому народу:
Слушайте, русские люди, за что мы боремся:
За поруганную веру и оскорблённые её святыни.
За освобождение русского народа от ига коммунистов бродяг и каторжников, вконец разоривших Святую Русь.
За прекращение междоусобной брани.
За то, чтобы крестьянин, приобретая в собственность обрабатываемую землю, занялся бы мирным трудом.
За то, чтобы истинная свобода и право царили на Руси.
За то, чтобы русский народ сам выбрал бы себе ХОЗЯИНА.
Помогите мне, русские люди, спасти Родину.
Правитель и Главнокомандующий Вооружённых сил
на Юге России барон П. Врангель».
— Кто же это такой — «Хозяин»? — в шутку спросил Дымников.
— Ни за что не догадаетесь, — ответил Воронцов, и оба засмеялись.
Обедали в большой открытой палатке, и многие уже поднимались из-за столов, выходили курить, прогуливались. Вышли и Воронцов с Дымниковым.
— Я за вами давно наблюдаю, Леонтий Андреевич. Вы — человек Кутепова, с ним встали на этот путь, с ним хотите идти до конца.
— Все мы здесь пришли с кем-то или за кем-то и никуда теперь отсюда не можем уйти. Особенно жаль мне мальчишек-юнкеров, которые почти все погибли или покалечились в кубанских степях. За кем они пошли? Кому хотели служить? Умирающему старику Алексееву, который своими руками разрушил Империю, лишил императора престола, а в предсмертном маразме одумался и, говорят, плакал. Корнилову? Он был Главкомверхом при Керенском и, кроме бездарно сочинённого воззвания, ничего не создал для государства, а его войска и до Петрограда не дошли. Деникин — особенная фигура. В Бердичевской тюрьме над ним издевались, а когда вели на станцию, то закидали грязью и камнями. Тысячная толпа солдат была готова его разорвать вместе с Марковым. Разве он мог это забыть? Командовал и на Москву шёл, а с пленными расправлялся — и, наверное, испытывал некоторое удовольствие от справедливого возмездия. И что же? Та же толпа была готова разорвать его в Новороссийске — англичане выручили. Это военные и государственные мужи, под знамёна которых собиралась лучшая молодёжь России. Они повели её умирать в кубанских степях. Вы были там? Видели кутеповскую цепь — в полный рост без выстрела с винтовками наперевес? Первые красные пугались, бежали, а следующие стали их бить. И нету юнкеров, студентов, молодых офицеров. О нынешнем я не говорю — вы сами видите, что он искренне считает себя призванным править Россией. Ну пока хотя бы Крымом. Сам заявляет, что армия обречена на поражение, но почему-то гонит её в наступление. Слащов уже пошёл, на днях и мы. Максим Павлович, почему мы с вами здесь? Ну, я с Кутеповым, а вы?
— Я, Леонтий Андреевич, из глубоко религиозной семьи, из подмосковного городка Воскресенска. Это не означает, что я готов пропадать в церквах, хотя и не пропускаю праздничные службы. Отец и мать более аккуратны в этом смысле, и сестра тоже, и женился я на истинной христианке — она с родителями. Главное — я верю в христианского православного Бога, ибо только истинная вера противостоит дьявольскому хаосу на земле. Я сражаюсь за Веру и безжалостен к тем, кто растоптал её и богохульствует на весь мир, совращая малых сих.
— Я заезжал к поэту Волошину, и он в своих стихах считает, что случившееся с Россией — это бич Божий за какие-то грехи наши, и пишет: «Божий бич, приветствую тебя!»
— Истинный христианин так не скажет. Гордыня обуяла поэта. Вера утверждается не на мудрости человека, а на силе Божией. Сказано: «Погублю мудрость мудрецов и разум разумных отвергну». Не Волошину и не нам с вами судить, где он, бич Божий. Казнить отступников нам дано, и мы делаем это. Сказано: «Если отвергшийся закона Моисеева без милосердия наказывается смертью, то сколь тягчайшему наказанию повинен будет тот, кто попирает Сына Божия и не почитает за святыню Кровь завета, которою освящён». А по Волошину, мы должны покорно стать на колени перед Троцким и ожидать казни. Ведь он же бич Божий.
— Значит, Кутепов тоже исполняет христианскую миссию?
— Вы, Леонтий Андреевич, давно с ним вместе. Он даже знаком с вашими родными. Я его знаю меньше, чем вы, и не мне судить о нём. Скажу только, что сложный он человек.
— Да. Сложный. Знает, что армия обречена, что победить всю Россию невозможно. Я разговаривал с ним. Спросил, что будем делать после поражения? Он сказал, что никогда не распустит армию, уйдёт с ней в какое-либо другое славянское государство и будет сражаться против красных за Россию. Если не дадут сражаться, будет готовить войска к сражениям. Вы пойдёте с ним?
— Бороться против отрёкшихся от Сына Божия — мой долг.
Они говорили о неизбежном поражении, а духовой оркестр играл бравурные марши, захмелевшие офицеры пели свои песни.
За Россию и свободу если в бой зовут,
То корниловцы и в воду, и в огонь пойдут...
Шли дроздовцы твёрдым шагом,
Враг под натиском бежал,
И с трёхцветным русским флагом
Славу полк себе стяжал...
Смело мы в бой пойдём
За Русь Святую
И, как один, прольём
Кровь молодую!..
Самым праздничным событием закончился этот день для Дымникова. Подошёл радостный, как все вестники победы, командир первого орудия прапорщик Востриков и, не умея скрыть улыбку, доложил:
— Ваше благородие, вам пакет из-за границы.
«Коханый мой Леончик! Не могу написать, как мне тяжело без тебя. Уговорила всех своих и даже Начальника направить меня в Крым на работу. Приеду через месяц или раньше. Жди меня каждый день и каждую ночь. Воюй и побеждай, но осторожно. Ты мне нужен здоровый, сильный, умный, красивый, как всегда. Твоя Марыся».
Ещё вчера он видел себя совершенно одиноким, никем не понимаемым. Дичавшие офицеры, легко отдающиеся женщинам, тайные подпольщики, вдруг оказывающиеся предателями, генералы, не верящие в победу, но гнавшие войска на смерть, — этот мир хаоса и безумия был не для него. Он не знал, что здесь делать. И вдруг она! Марыся! Любовь! Быть с ней — это и есть жизнь. Наверное, даже Воронцов подтвердил бы это какими-нибудь текстами из Священного Писания.
Накануне наступления, в ночь на 7 июня, Дымников не спал, как и все, но не предстоящий бой волновал его — Леонтий был переполнен ею, любовью, Марысей. Наверное, никогда в жизни не происходило с ним такого: он вдруг уходил из действительности, присев в сторонке на передок орудия, не просто думал о Марысе, а смотрел на неё, вдруг возникающую из ночи, радовался её красоте и душевному участию, рассматривал глаза, волосы, вспоминал какие-то незначительные её слова. Хорошо, что была ночь, а то солдаты заметили бы, что капитан сидит один и глупо улыбается.
Дымникову сказали, что в этом наступлении Кутепову не нужен конно-артиллерийский конвой, и его орудия пошли на передовую. Солдаты вырыли окопы и ждали начала. Не только ржание лошадей и тихий мат ездовых, но и звуки моторов исходили из ночной тьмы: подходили танки и автоброневики. Часа в два ночи возникло новое оживлённое движение — много автомобилей. Это на Перекопский вал приехали Врангель и Кутепов.
Тёмная тёплая ночь, без луны и звёзд. Только и думать бы о любви. Но в два часа ночи взлетела красная ракета, и ещё стелился и гас на земле её след, когда грянула артиллерия. Более ста орудий вели огонь по позициям красных. Для артиллериста самая лёгкая работа — стрельба по таблице, в которой всё указано: время, прицел, угломер, сколько снарядов...
Мимо орудий, тяжко покачиваясь, проползли десятиметровые чудовища — танки — рвать колючую проволоку.
Артиллерия красных молчала — застигнутые врасплох, они уже согласились на поражение. Только на левом фланге и за Сивашом сопротивлялись латыши.
Взвились зелёные ракеты, означавшие, что противник сбит и надо перенести огонь вглубь обороны. Дымникову следовало достать следующую таблицу и скомандовать командирам орудий изменить угломер и прицел.
Утром, через проход в Турецком вале ринулись преследовать отступающих. Конные сотни сверкали клинками и пиками, грохотали колеса орудий, развевались штандарты и сотенные значки.
