— К чему ты подвергаешь себя этой опасности? — спросил Сади.
— Потому что я должна тебе сознаться!
Сади сейчас же подумал о своем ребенке.
— В чем? — поспешно спросил он.
— Не так громко, заклинаю тебя! Никто не должен знать, что я здесь говорю с тобой! То, что я хочу тебе передать — глубочайшая тайна. Принцесса дала мне твое дитя, чтобы я убила его.
— Так, значит, ты была исполнительницей этого ужасного преступления!
— Она приказала мне утопить ребенка!
— Ужасно! У этой принцессы нет сердца, как у остальных людей!
— Она угрожала мне смертью, если я не исполню ее приказание. Ты знаешь мою повелительницу, благородный паша, она непреклонна и ужасна в гневе, она приказала бы меня убить, если бы я ослушалась ее, но в то же время я почувствовала сострадание к невинному ребенку.
— У тебя сострадательное сердце! Но говори скорее, что ты сделала?
— Это было не так давно, ночь была бурная! Я подошла к берегу и хотела бросить ребенка в воду. Сердце у меня сильно билось, я со страхом оглянулась вокруг, не подсматривают ли за мной. Я не знала, что мне делать, и была, как безумная. Я положила ребенка в тростник, но потом снова вернулась, боясь, что кто-нибудь бросит бедняжку в воду. Когда я увидела стоявшую поблизости лодку, я, сама не знаю как, положила ребенка в лодку и оттолкнула ее от берега…
— Ты отвязала лодку?
— Да, отвязала!
— И положила ребенка в пустую лодку?
— Да, я не могла сделать ничего другого, я даже сама не знаю, почему поступила именно так.
— Но ребенок, без сомнения, погиб, он нашел смерть в волнах.
— Я должна была сознаться тебе во всем!
— Несчастная Реция, — прошептал Сади, — я не могу дать ей никакой надежды.
— Ах, я думала, что поступаю справедливо, я поручила ребенка покровительству Аллаха! Какой-то тайный голос говорит мне, что твой ребенок жив!
— Твоя надежда обманчива! Я не обвиняю тебя в случившемся, Эсма, я знаю, что ты должна была повиноваться!
— Ты прошаешь меня, благородный паша?
— Не ты виновата! — отвечал Сади и пошел прочь.
Эсма поглядела ему вслед и исчезла в кустах.
Около дворца Сади ждал экипаж, в который он сел и отправился в город.
Мы не будем описывать чувства, с которыми Сади возврашался домой, они вполне понятны.
Доехав до дома, он поспешно выскочил из кареты, но едва переступил порог, как навстречу ему в смятении кинулись прислужницы гарема с выражением испуга и ужаса. В доме слышны были крики печали.
Сади был удивлен. Что бы это значило? Неужели его ждало новое несчастье?
К нему подошла старая смотрительница гарема, в отчаянии ломая руки.
Сади сейчас же подумал, что, вероятно, что-нибудь случилось с Рецией, что, вероятно, здоровье ее ухудшилось!
— Чего вы кричите? — спросил он. — Говорите, что случилось в мое отсутствие?
— Увозил ли ты нашу милостивую повелительницу, знаешь ли ты, где она находится? — спросила старая прислужница.
Сади с удивлением посмотрел на нее.
— Ты ведь знаешь, что я уехал один! — сказал он, — Где моя жена?
Крики и плач усилились.
— Ах, господин, помоги нам! — вскричала старая смотрительница гарема. — Наша повелительница исчезла!
— Реция? Она оставила дом?
— Никто из нас не видел этого.
— Когда это случилось?
— Слушай, благородный паша! Час тому назад наша госпожа приказала нам идти обедать, — начала старая смотрительница. — Мы спокойно обедали, как вдруг нам послышался шум в передней, будто чьи-то шаги. Я открыла дверь, в передней было темно, тем не менее, мне показалось, что там был какой-то человек. Я вскрикнула, тогда незнакомец повернул ко мне голову, и на лбу его что-то засверкало.
— Это был Золотая Маска?
— Да, благородный паша. Никто не знал, как он сюда вошел. Я поспешно захлопнула дверь…
— Ты испугалась Золотой Маски?
— Никто не знает, что это такое!
— Золотая Маска делает только добро!
— Остальные прислужницы разбежались! Я осталась одна!
— Какая глупость! Чего они разбежались?
— Они боялись таинственного посетителя! Тогда до меня вдруг долетел слабый крик из комнаты нашей госпожи! Я была одна, прости меня, господин, со страха я была неспособна на что-нибудь решиться! Но, наконец, я собралась с мужеством, взяла свечу и пошла в комнату госпожи! Но, о ужас!..
— Что случилось?
— Непонятная вещь, благородный паша! Комната была пуста, наша госпожа исчезла!
— Реция… Моя Реция… Исчезла? — вскричал Сади. — Звала ли она кого-нибудь из вас?
— Никто ничего не знает, никто ничего не видел, так как все служанки убежали в дальние комнаты.
Тогда Сади бросился в комнаты. Что произошло в его отсутствие? Что значило появление Золотой Маски?
Он вошел в комнаты Реции, они были освещены, но везде было пусто! Напрасно Сади звал Рецию, никто не отвечал на его зов! До его слуха долетали только слезы и жалобы служанок.
Перед Сади была неразрешимая загадка: что произошло? Куда могла Реция отправиться так неожиданно, что даже не сказала об этом своим прислужницам? Не поспешила ли она ему навстречу? Или, может быть, она не могла дозваться прислужниц, испуганных появлением Золотой Маски?
На все эти вопросы не было ответа.
Сади поспешно оставил дом. Ночь уже наступила. Он искал Рецию, безуспешно бродя повсюду, все еще надеясь, что она пошла ему навстречу. Но проходил час за часом, а он не мог найти никаких следов исчезнувшей.
В смертельном страхе Сади поспешил обратно домой, надеясь, что за это время Реция успела вернуться, но он нашел только плакавших прислужниц.
Реция исчезла бесследно!
Наступило утро, а Сади все еще напрасно ждал возвращения возлюбленной! Что с ней случилось? Что могло заставить Рецию покинуть его, не оставив никакого знака?
В ее верности Сади ие сомневался, он боялся нового несчастья…
Погребение министров было произведено с большим великолепием и почестями, как будто они заслужили этот почет.
Поступок Гассана загладил их проступки, превратил их в мучеников, так как только немногие знали, что было причиной действий Гассана.
Гассан был приговорен к позорной смерти на виселице, но, как мы знаем, он нисколько не боялся смерти, он жертвовал жизнью ради своих убеждений, он страшно отомстил за смерть своего повелителя, он достиг своей цели и не желал ничего больше.
Мы оставили Гассана в то время, как он упал, тяжело раненный кавассами, и был отнесен в башню сераскириата. Он был ранен в спину и в голову, никто не знал, были ли его раны смертельными, но этого было достаточно, чтобы сломить сопротивление Гассана.
Когда Гассан был доставлен в тюрьму, известие о смерти Гуссейна уже распространилось среди солдат, и они отовсюду спешили, чтобы отомстить за смерть Гуссейна, и в слепой ярости бросались на Гассана, так что кавассы едва могли защитить его.
Но когда Гассана передали страже, то та без жалости бросила его в предназначенную для него камеру, не заботясь о его ранах.
На другой день по приказанию султана в тюрьму явился визирь с несколькими офицерами, чтобы допросить убийцу министров.
Войдя к Гассану, они нашли его, лежащего на полу в луже крови, на том самом месте, куда его накануне бросили солдаты.
Визирь наклонился к нему…
— Мы пришли к покойнику! — сказал он глухим голосом.
— У великого шейха Гассана две глубокие раны, — прибавил один из офицеров.
— Он уже почти совсем окоченел, — сказал другой.
— В этом виноваты его сторожа, — сказал после небольшого молчания визирь, — и они не избегнут строгого наказания. Тем не менее мы подвергнемся большой опасности, если скажем об этом.
— В таком случае мы умолчим об этом. Пусть другие, кто придет после нас, сообщат это неприятное известие, которое помешает публичному наказанию преступника.
— Пусть другие донесут об этом! — согласились все офицеры.
— Пусть его смерть будет нашей тайной, — решил визирь, — мы ничего о ней не скажем.
Мертвый Гассан был оставлен на полу в луже черной, запекшейся крови. Комиссия оставила его, не тронув, двери были заперты, и ни султан, ни оставшиеся в живых министры, ни народ не подозревали, что приговоренный к виселице Гассан давно избавлен смертью от земного наказания.
Правда, стража донесла Кридару-паше, что Гассан не шевелится и лежит холодный и вытянувшийся…
Но Кридар-паша запретил повторять это под страхом смерти, так как убийца министров не должен был умереть.
Этого приказания было достаточно, чтобы заставить всех молчать.
В башне сераскириата распространился слух о смерти Гассана, но никто не смел говорить об этом открыто. Он был мертв, но это выдавали за неправду, так как он был приговорен к смерти на виселице.
