Я прислушался. Рокот танкового двигателя становился все громче. Некогда бы тут спорить, а напарнику хоть бы хны!
– Что такое тарган?! – спросил я.
Петро сначала выругался крепко, потом пояснил:
– Таракана!
– Вот шиш им по всей морде, а не таракан! – разозлился я.
– Та що ти зробиш однією лимонкою? – спросил Петро почти в отчаянии.
– Увидишь!
Я не знаю, какая муха меня в тот момент укусила и куда. Но почему-то решил, что немецкий Panzerkampfwagen III – лёгкая добыча. Мало, что ли, я их на своём компе переколошматил? И мозг почему-то отказался верить, что меня тут, в сталинградской степи 1942 года, могут запросто по ней размазать, как кетчуп. Вдохновлённый собственной глупостью, я схватил гранату в одну руку, винтовку в другую и выскочил из балки.
Лязгающий «гусеницами» и выбрасывающий сизый дым танк увидел сразу. Он медленно полз в нашу сторону, и мне показалось, что немец сбавил скорость, поскольку потерялся. Ну да, позади него не бежала прикрывающая пехота, а значит бронированная машина оторвалась от своих и заблудилась.
«Писец тебе, коробочка!» – зло подумал я и бросился к танку. В ту же секунду навстречу мне рванула пулемётная очередь. Наши пути едва не пересеклись. Только успел резко дёрнуться в сторону, и буквально в полуметре просвистели пули, вырывая куски земли. Я больно брякнулся на бок, перекатился несколько раз. Потом вскочил и снова к танку. Сам себе при этом казался, ни много ни мало, спецназовцем на задании. А уж как адреналин бушевал в крови! «Даром что офисный планктон, но зато какой офигенно смелый!» – иронично подумал я о себе, совершенно не представляя последствий такого поведения. Ведь убить могут дурака! Притом запросто!
Но танк мне казался, по странному стечению обстоятельств, игрушечным, что ли. Вроде как я оказался в компьютерной игре, где всегда можно нажать кнопку быстрой загрузки последнего сохранения. Вернуться так назад на несколько минут и начать жить заново. Ну, или аптечку найти, восстановить здоровье и двигаться дальше. «Вот я идиот!» – прозвучало в моей голове, но отступать было слишком поздно. Позади были Петро и лошади. Я не имел права подставить их, сбежав от танка.
Не знаю, как у меня это получилось, а главное почему. Видимо, залихватская дурость, воспитанная на компьютерных играх, сказалась. Но я, пользуясь тем, что Panzerkampfwagen III ехал не слишком быстро (видимо, экипаж по рации запрашивал инструкции), подбежал к нему сбоку и положил гранату на одно из колёс. Ну, или как там это у танков называется. Потом отбежал как можно скорее в сторону, и, пока нёсся, как угорелый, позади раздался хлопок. В воздухе взвизгнули осколки. Я со всего маху плюхнулся на землю, быстро развернулся и, ещё толком ничего не соображая, наставил винтовку на танк.
Проехав метра три, Panzerkampfwagen III остановился. Я не заметил, какие повреждения оставила моя граната. Но, видимо, всё-таки что-то повредила. Это и вызвало остановку бронированной машины. Немцы решили проверить обстановку. Открылся верхний люк на небольшой башенке. Высунулась голова в черной пилотке, я поймал её на прицел и нажал спусковой крючок. Трёхлинейка ударила в плечо, а над немецкой головой воздух окрасился красным облачком. Тело танкиста бессильно повисло в горловине люка.
Я вздрогнул и нервное сглотнул сухой ком в горле. «Вот, опять человека убил», – подумал, но тут же автоматически передёрнул затвор. Пустой патрон с лязгом выскочил и улетел, его сменил заряженный. Но больше никто не пытался выбраться наружу. Я замер в ожидании и стал думать, как быть дальше. Внутри танка есть и другие немцы, как быть?! Гранат у меня больше нет, а с одной винтовкой много ли против Т-3 навоюешь? И спросить-то некого, Петро далеко остался.
«Вот же зараза! – думал я, поводя стволом винтовки по танку в ожидании, что кто-то попытается выбраться. – И чего мне делать?» И словно ответом на мой вопрос прозвучало:
– Русский! Сдавайся!
Я обомлел от такой наглости. Всё моё существо воспротивилось подобному. Да с какого перепуга я сдаваться должен? Вы там сидите в подбитом танке, я ухлопал, кажется, вашего командира, и вы мне предлагаете лапки кверху? Совсем рехнулись, что ли? Короче, послал я их подальше.
Бой на позициях батальона между тем стал затихать. Видимо, немцы провели несколько атак и поняли, что им тут не пробиться. Решили перегруппироваться, или как там это у военных называется. Когда стало совсем тихо, на меня накатило уныние. Долго я тут буду лежать? Пока наши не отойдут на новые рубежи, или пока немцы не пришлют подкрепление? Мне в любом случае писец придёт.
«Была не была!» – подумал я и стал осторожно приближаться к танку.
Глава 69
Ранним утром 23 августа Лёля расчесала чуть отросшие волосы, поправила гимнастерку, плотнее уложила газету в сапогах. Интендант все никак не мог отыскать ей пару подходящего размера. Да, похоже, что во всей Красной Армии не было таких крошечных сапожек, которые бы подошли на маленькие ноги девушки. Но она не привыкла ворчать по таким пустякам. Да и вообще возмущаться по какому-либо поводу. Потому что с детства привыкла: вещи достаются человеку трудом, а не просто так.
Причем то, как это происходит, Лёля видела своими глазами: отец был категорически против покупки обуви. Для семьи он всегда делал её сам. Причем не тащил материалы с работы, как это делали некоторые соседи, а покупал его. Стачает сапоги заказчику, деньги отложит. Потом туфельки для какой-нибудь модницы соорудит, и опять копейку в копилку. Как наберёт достаточно, купит нитки, кожу, резину для подошвы и снова за дело – своих обеспечивать. Часто Лёля видела, как отец сидит по ночам, корпя при свете керосинки.
Эх, папа, папа… Такой мужественный и сильный. Сколько еще хорошего он мог бы сделать для своей семьи, для города, для страны. А теперь лежит где-то в братской могиле, и мама с Валей даже не смогут поехать туда, чтобы постоять и поплакать. Когда к ним пришла похоронка, там написали, что похоронен рядовой Дандуков на кладбище № 2 Сталинграда. Но где его найти и как добраться? Ведь нельзя бросить службу. Это дезертирство, за такое расстрел полагается.
Лёля глубоко вздохнула. «Надо бы позавтракать, пока время есть до побудки», – подумала она и направилась в палатку. Там, в вещмешке, у нее лежали несколько сухарей. Нет, девушка не прятала их от сослуживиц. Просто была у нее такая привычка с детства: взять сухарик и откусывать от него по маленькому кусочку. Вроде бы и не съела толком ничего, а чувство насыщения приходит.
Девушка взяла сухарь и вышла на свежий воздух. Несмотря на раннее утро, солнце уже начинало понемногу припекать. В окружавшей место расположения санроты высокой сухой траве, выжженной за лето, стрекотали кузнечики. Неподалеку в невысоких кустах лоха шумели воробьи. Лёля кинула им несколько крошек – птицы слетелись в кучу и начали отыскивать пищу на земле.
С запада начал медленно нарастать странный гул. Щурясь от солнца, приложив козырьком ладонь к глазам, Лёля обратилась в ту сторону. Низкий тяжелый звук нарастал, но было непонятно, что это такое. На небе ни облачка. Значит, не гроза. Если бы артиллерия, то шум был бы отрывистым. А тут ровный, монотонный… Внезапно она поняла: это немецкие самолеты.
***
Валя умылась, расчесала свои длинные волнистые волосы, заплела их в косу. Сколько раз говорили ей девчонки из института: «Состриги ты их! Нельзя, пока война идет, с длинными ходить. Вдруг воды рядом не окажется долго? Заведутся у тебя там насекомые, вот гляди. Придется тогда под ноль стричь». Но Валя не могла решиться.
Девушка из небогатой семьи, она была не избалована новыми нарядами и украшениями. Порой ей приходилось перешивать на себя платья какой-нибудь из подружек, которая решила расстаться с вышедшей из моды вещью, иногда что-нибудь отдавала мать из своего скудного гардероба. Но вот так, чтобы ярко наряжаться каждый день, – такого Валя позволить себе не могла. Потому волосы были ее главным и естественным украшением.
