Сумрачная дама - Морелли Лаура

Тем временем из дальних назначений начали возвращаться ее коллеги. Кураторы и администраторы вновь заняли свои кабинеты и теперь ходили по коридорам, останавливаясь, чтобы обняться с коллегами, с которыми не виделись месяцами, если не годами. Манфред вернулся после долгой командировки в Берлин. Музей погрузился в странное состояние эйфорического замешательства, приглушенного восторга, слез радости, скорби и расставания с иллюзиями. Эдит поняла, что работы будет много. Со всем окружающим их разорением никто, похоже, не знал, с чего начать. Сможет ли ее родина излечиться и искупить все бесчисленное зло, о котором теперь стало известно?

76

В ту ночь он пришел к ней.

В забытье полусна она последовала за своим сердцем. Вдыхала его запах: пьянящий аромат леса, лошадей и старого бархата. Его густая борода скользила по нежной коже ее шеи, от этого по спине бежали мурашки. Она инстинктивно повернулась к нему и, обхватив лодыжкой его ногу, притянула его к себе. Ее руки легли на его влажные от пота в спертом воздухе плечи. Это было как в последние секунды перед летней грозой, когда в тучах вот-вот сверкнет молния. Она резко вдохнула, ей не хватало воздуха.

– Мой цветочек.

Он мягко обхватил пальцами подбородок Чечилии. Это отозвалось в ее теле знакомым чувством, она вспомнила все те ночи, когда он обхватывал ее, целовал, брал ее в этой самой постели.

Но когда он приблизился лицом к ее груди и стал неуклюже перебирать пальцами крошечные пуговки на ее сорочке, Чечилия начала просыпаться. Она была еще совсем разбита после родов. И как бы она ни жаждала его объятий, как бы ни хотела, чтобы он видел ее, признавал и любил, вынести на себе его вес она не могла. Не сейчас.

А где же Беатриче? Спит в их покоях? А если проснется, пойдет его искать? Чечилия перевела глаза на дверь и увидела, что герцог, войдя, запер металлическую задвижку.

Тут Чечилия услышала, как Чезаре захныкал в соседней комнате. Она знала, что этот звук станет только громче. Он проголодался. Она села в постели, а Людовико перекатился на свою руку. Она откинула простыни и зашла в комнатку, где спал Чезаре. Кормилица уже вскочила, но Чечилия покачала головой. Она взяла сына на руки и развернула туго стянутую пеленку.

Когда она вернулась, Людовико сидел на краю кровати, завернувшись в простыню, и проводил руками по своим черным волосам. В лунном свете она видела силуэт его обнаженной руки и груди. Она села рядом, баюкая Чезаре. Расстегнула сорочку, и та упала с ее плеча, частично обнажив ее при свете луны. Она почувствовала, как нежная кожа малыша прильнула к ее голой груди. На глазах Людовико она помогла Чезаре найти ртом ее грудь. И несколько коротких мгновений они сидели на краю кровати втроем. Она чувствовала на себе взгляд Людовико.

На мгновение Чечилия закрыла глаза и позволила себе представить, будто все прекрасно и они трое вместе. Но она знала, что это не более чем фантазия.

Признает ли его светлость этого незаконнорожденного ребенка?

Людовико потянулся и положил подбородок на плечо Чечилии, глядя на младенца. При слабом свете луны он рассматривал черты ангельского личика. Чечилия поймала в темноте блеск черных глаз, и он наконец ответил на ее пристальный взгляд сквозь ночные сумерки.

– Людовико, – прошептала она. – Твой сын.

77

На столе Эдит был хаос из стопок бумаги, кучек небольших предметов и толстого слоя пыли. Но на ее стуле Манфред оставил выпуск британской газеты. Она сделала глубокий вдох и разрешила себе ее развернуть. В газете было две разные статьи про Ганса Франка. Одна была посвящена подсчету количества смертей, за которые был в ответе этот человек: счет велся уже на тысячи. Про себя Эдит включала в эту категорию Генриха. Во второй статье говорилось о кошмарных лагерях смерти, которые он открыл по всей Польше. В лагеря отправляли, чтобы там пытать и морить голодом, его же собственный народ. Как мог человек сделать что-то подобное?

– Эдит!

Она обернулась и увидела, что в комнату входит директор музея. Эдит в панике, не думая, сунула газету куда-то в беспорядок на столе.

– Прекрасно выглядишь! Сколько лет прошло. – Директор Бюхнер сжал ее руку в двух своих. Руки его были сухими и холодными, но глаза – мягкими и искренними. – Я счастлив видеть тебя в добром здравии.

– Насколько видно снаружи, – сказала она, отвечая на его рукопожатие.

– Да, – нахмурившись, подтвердил он. – Думаю, каждый из нас внутри несет свою ношу.

– У нас много дел. – Она указала рукой на мольберт.

– Да, – сказал он. – Поэтому я здесь. Не спеши тут устраиваться. – Эдит следила за тем, как герр Бюхнер достает из подмышки папку и кладет ее на стол. – Я перейду сразу к делу, Эдит. Тебе поступили новые приказы.

– Новые приказы?

Плечи Эдит опустились. Из ее легких вышел весь воздух, и она упала на стул, чувствуя, будто он вертится, вертится под ней, пока у нее не начинает кружиться голова.

Часть VI. Возвращения

78

Война почти закончилась, но у Доминика было тяжело на душе. Он не возвращается домой. У него всего лишь новый приказ.

Медленным, шаркающим шагом Доминик плелся за офицером британской армии до новой Центральной точки сбора. Здание было огромное. Ряды дверей чередовались со сводчатыми колоннами, а те смотрели на улицу, будто бы неодобрительно нахмурившись высокими подоконниками. Здание мрачно возвышалось над дорогой в самом центре Мюнхена, а тень его окутала Доминика холодными объятиями все еще морозного весеннего утра.

Доминик прошел следом за офицером вдоль фасада здания, слушая его рассказ о расположении всех внешних дверей, замков, окон и пожарных выходов. Об устройстве сложнейшей системы пожаротушения, которой оборудовано здание, ему уже рассказали. Он шел по улице, засунув руки глубоко в карманы. Без винтовки он все еще чувствовал себя неловко, будто его перекосило на один бок, но в оружии на улицах подконтрольного союзным войскам Мюнхена уже не было необходимости.

В награду за добытую им информацию о бесценной картине руки Леонардо да Винчи Доминик получил назначение в Мюнхенскую точку сбора, где будут собирать, описывать, реставрировать и со временем возвращать владельцам найденные произведения искусства. Стаут сказал ему, что он герой, но Доминик никак не мог взять в толк, почему. Он считал, что ему просто повезло: случайно, с расстегнутой ширинкой, столкнулся там, на холме, с той женщиной.

Доминик шел от двери к двери следом за офицером и слушал его, изложенные с мягким акцентом английских холмов, объяснения.

– На этом о том, что снаружи, все, – сказал офицер, когда они закончили обход вокруг здания и снова дошли до главного входа. Он улыбнулся Доминику. – С самым скучным покончено. Теперь идем внутрь, там увидишь, ради чего ты тут на самом деле.

Доминик постарался изобразить улыбку.

– Да, сэр.

Пока они шли по коридорам в огромный главный зал, встречавшиеся на пути охранники отдавали им честь. Офицер шел резким шагом и возбужденно рассказывал о произведениях искусства, которые как раз сейчас разгружают у этого пункта сбора, но Доминик слушал его вполуха.

Он знал, что должен радоваться, что ему перепало тут работать. Его не только не отправили в бой, не послав при этом на душераздирающее задание освобождения концентрационных лагерей, он, вдобавок, получил возможность работать с бесценными произведениями искусства, собранными из схронов по всей Германии и Австрии. Возможно, ему даже повезет еще раз увидеть что-то из тех блистательных картин, которые он только вскользь, передаваемыми из рук в руки при погрузке в машины, видел в Зигене.