Георг Эберс - Невеста Нила

После ухода патриарха прошло уже несколько минут. Орион забыл проводить его, что было явным нарушением приличий. Последний представитель древнего рода упрекнул себя за это, провел рукой по растрепавшимся волосам и поспешил в виридариум. Здесь его подозрение подтвердилось: спутники патриарха стояли у дверей комнаты с фонтаном, где обыкновенно проводила время Нефорис. Вениамин как раз выходил оттуда; увидев юношу, он приветливо взглянул на него, как будто между ними не произошло ничего неприятного.

В виридариуме посетитель спросил у хозяина название некоторых редких растений и посоветовал ему разводить в своих имениях густолиственные деревья. В прихожей по обоим сторонам входной двери стояли мраморные статуи Истины и Справедливости, уникальные произведения александрийца Аристея жившего при императоре Адриане. У первой были в руках весы и меч; вторая смотрелась в зеркало. Приближаясь к ним, патриарх обратился к священнику, шедшему позади: «Все еще на прежнем месте!» Он остановился, повернувшись наполовину к Ориону, наполовину к статуям, и сказал:

— Твой отец не обратил внимания на мои слова, когда я заметил, что эти языческие фигуры неуместны в христианском доме, а в особенности там, где находятся правительственные учреждения. Нам, конечно, известно, что означают атрибуты этих символических изображений, но простой человек, пришедший сюда по делу, легко может принять женщину с зеркалом за богиню тщеславия, а женщину с весами — за олицетворенную продажность: заплатите, сколько мы требуем, иначе я поражу вас мечом.

И Вениамин, улыбаясь, пошел дальше, небрежно бросив Ориону:

— Если, вернувшись сюда, я не увижу больше этих остатков гнусного идолопоклонства, то буду очень доволен.

— Истина и Справедливость, — глухо возразил Орион, — стояли на этом месте и господствовали в этом доме почти пятьсот лет.

— Лучше бы здесь господствовал Тот, Кому принадлежит первое место в христианском жилище. В Его царстве процветают сами собою все добродетели; христианину следует изгнать из своего дома всякие статуи, и в преддверии своего сердца он должен поставить с одной стороны веру, с другой — смирение.

С этими словами он вышел во двор и направился к экипажу Сусанны. Орион помог Вениамину сесть; когда святейший протянул ему руку перед лицом нескольких сотен рабов и служащих в доме наместника, юноша слегка прикоснулся к ней губами. Он стоял, низко опустив голову, пока святой отец благословлял толпу из экипажа; потом Орион торопливо пошел к матери. Он ожидал встретить ее утомленной после беседы с высоким гостем, но Нефорис была бодрее, чем в последние дни, хотя в ней замечалась странная перемена: обыкновенно практичный, все подмечающий взгляд выражал теперь какую-то мечтательную задумчивость и светился внутренним огнем. Вспоминала ли она о покойном муже, или патриарху удалось до такой степени воодушевить ее словами утешения, что вдова забыла свою печаль?

Нефорис собралась в церковь. Упомянув о том, какую честь принесло их дому посещение святейшего отца, она просила Ориона проводить ее к обедне. Любящий сын исполнил эту просьбу, отложив на время собственные дела. Он посадил мать в карруку, велел вознице ехать осторожно и сел рядом с ней. Дорогой юноша спросил, о чем она беседовала с патриархом; ответ Нефорис был успокоителен, но встревожил юношу в другом отношении. Эта бодрая, рассудительная женщина, по-видимому, сильно изменилась под гнетом несчастья. Ее речь стала бессвязной, мысли путались; сын понял только, что она не говорила Вениамину об отцовском проклятии.

Глава якобитской церкви наверняка осуждал в ее присутствии поступки покойного, и это заставило вдову замкнуться в себе. Она жаловалась сыну на то, что Вениамин никогда не умел понять ее мужа. Ей было страшно посвящать патриарха в свои дела; только в церкви, перед лицом самого Искупителя, Нефорис надеялась найти достаточно силы для предстоящей исповеди. Она слышала голос, обещавший ей отпущение грехов и помилование сыну, которое последует в доме Божием. Ей часто слышатся голоса ночью и днем; матери больно огорчать своего сына, но она должна сообщить ему одну важную вещь. Не далее, как вчера, ей почудился голос старшего сына, пострадавшего за святую якобитскую веру. Он сказал, что древний род Менаса должен погибнуть, если мелхитка сделается женой Ориона. Вениамин подтвердил опасения напуганной женщины и заклинал ее на прощание запретить сыну женитьбу на дочери Фомы под угрозой лишить его материнской любви. Если патриарх требует того же, что и таинственный голос, значит, откровение было от Бога, и ему следует повиноваться. Прежняя досада на Паулу снова вспыхнула в сердце вдовы и даже в голосе ее звучало нескрываемое раздражение! Орион умолял мать успокоиться и напомнил ей обещание, данное у постели умирающего отца. Нефорис заплакала, жалуясь на свою судьбу, но в эту минуту экипаж остановился у церкви. Ориону все-таки удалось образумить и успокоить больную; нежный звук его голоса вызвал даже приветливую улыбку на ее лице, когда она входила в храм.

В нартексе [70]возле маленького мраморного бассейна трое кающихся на глазах у всех бичевали себя до крови. Здесь матери и сыну пришлось разойтись в разные стороны, потому что женщины стояли отдельно от мужчин за решеткой с красивой деревянной резьбой. Направляясь туда, Нефорис в раздумье покачала склоненной головой; Орион представил ей выбор: уступить воле патриарха или исполнить желание сына. Ей очень хотелось порадовать юношу, но Вениамин угрожал лишить ее вечного блаженства, если она согласится на брак Ориона с еретичкой. А вечное блаженство было для нее порукой свидания с горячо любимым мужем, и ради этого она не задумалась бы пожертвовать и сыном, и всеми земными благами.

Орион занял место, предоставленное семейству мукаукаса прямо против святая святых, где стоял алтарь и священники совершали богослужение. Алтарь отделялся от главного корпуса церкви, состоявшего из трех частей, иконостасом, украшенным невзрачными картинами и слегка позолоченной резьбой; вообще вся внутренность храма не производила соответствующего внушительного впечатления. Когда-то богатая, базилика при столкновении якобитов с мелхитами была ограблена последними, и обедневший город не смог придать древней святыне хотя бы половину ее былого великолепия. Орион осмотрелся по сторонам; окружающая обстановка не внушала ему благоговения.

Молящиеся оставались на ногах все время божественной службы; она продолжалась очень долго, и потому не только женщины искали опоры, изнемогая от усталости, но даже многие мужчины как будто хромые или параличные поддерживали себя костылями. Неблагозвучное пение египтян ежеминутно прерывалось резким звоном металлического круга; присутствующие бесцеремонно беседовали между собой, а когда между ними возникала перебранка, священник громко унимал их с амвона. Обычно народ расходился из церкви по окончании литургии, если не было причастников, но в этот период всеобщей тревоги уже целую неделю с кафедры гремели проповеди.

Как только Орион занял свое место, на возвышении появился оборванный монах с изможденным лицом. Сын мукаукаса не раз встречал его в харчевне на берегу Нила за кружкой вина. Странный оратор, очевидно, щеголял неопрятностью своей одежды; взойдя на кафедру, он принялся укорять собравшийся народ, утверждая, что обмеление Нила есть не что иное, как кара Провидения за грехи египтян. Вместо того чтобы утешить встревоженных людей, ободрить их, дать им надежду на лучшие времена, монах в пылкой речи изобразил, какие наказания ожидают их за греховное малодушие.

По его словам, разгневанный Господь недаром мучит всю страну нестерпимым зноем. Однако эту жару можно назвать освежающим северным ветром в мартовские дни по сравнению с пеклом адского огня, который сатана уже готовит для грешников. Палящее солнце на земле освещает мир, а пламя преисподней лишено света, чтобы еще усиливать ужас осужденных. Бесы гонят грешников через узкий мост в царство сатаны, ударяя копьями, вилами и кольями, глубоко вонзая в их тела свои острые зубы. В смертельном страхе и тесноте на этом пути мать топчет ногами своего грудного ребенка, отец — свою дочь; а когда грешники переступят через колючий порог ада, навстречу им вырываются клубы зловонного дыма; он душит их, но вместе с тем оживляет, как свежий воздух, и дает несчастным силу чувствовать новые мучения с необыкновенной восприимчивостью. Кроме того, грешников встречает жалобный вопль бесов, от которого сотрясаются своды преисподней. Скрежеща зубами, сатана схватывает осужденных с решетки, где их поджаривают, сжимает и крошит их, как сочный виноград, — железными челюстями, а потом заглатывает в свою раскаленную утробу. Иногда же бесы подвешивают грешников за языки в пылающих печах или сажают их то в лед, то в пламя, а потом дробят на адской наковальне в мелкие куски или стягивают их веревками до смерти и душат плетками. Против такой жестокой пытки самая ужасная боль на земле кажется сладкой, как поцелуй возлюбленной; мать слышит шипение мозга в черепе грудного младенца…