— Без того чувства?! Неужели вы сомневаетесь?! — восклицает почитатель юной красавицы. — Боже правый, я же вас обожаю! Разве мой приезд сюда не является тому доказательством?
— Ну а я? — сказала девушка. — Я не впервые задаюсь этим вопросом. Если он придет, несмотря ни на что, спрашивала я себя, если чувство его не ослабнет из-за, постигшего нас позора (так оно и вышло, и нам всем надлежит быть признательными вам за это), не обязана ли я из одной благодарности за такое проявление честности и доброты посвятить свою жизнь тому, кто принес мне подобные жертвы? Но ведь первый мой долг перед вами — говорить правду, лорд Фаринтош. Так вот: никогда бы я не сделала вас счастливым, я знаю, я не могла бы вам подчиняться, как вы к тому привыкли, не подарила бы вам той преданности, какой вы вправе ждать от жены. Раньше мне все это казалось возможным. Теперь — нет! Я знаю, что согласилась быть вашей женой из-за вашего богатства и громкого титула, а совсем не потому, что вы любите меня и честны душой, как сейчас это доказали. Я прошу вас простить мой обман. Вспомните про бедную Клару и ее несчастную участь! Я, конечно, слишком горда, чтобы пасть так низко, как она, и все же я чувствую себя униженной при мысли, что позволила уговорить себя сделать первый шаг на этом страшном пути.
— На каком пути, господи помилуй?! — восклицает ее изумленный искатель. — "Униженной", говорите? Кто же хочет вас унизить, Этель? По-моему, ни одна женщина в Англии не почтет себя униженной браком со мной! Покажите мне такую невесту, к которой бы я не мог посвататься, — даже из королевского рода; мы и тут не уступим происхождением. Так вы унижены? Вот новость! Ха-ха-ха! Уж не думаете ли вы, что родословная ваша (я отлично ее знаю), и вообще все семейство Ньюкомов с этим их брадобреем Эдуарда Исповедника, может потягаться…
— С вашим? Нет, не думаю. Я с какого-то времени перестала верить этой басне. Возможно, ее выдумал мой покойный папенька, ведь наши предки были бедняками.
— Для меня это не секрет, — заметил лорд Фаринтош. — Или вы полагаете, не нашлось охотниц сообщить мне об этом?
— Но я стыжусь не того, что мы из бедных, — продолжала Этель. — В этом мы не виноваты, хотя кое-кто из семьи, очевидно, другого мнения, иначе зачем же они так старались скрыть правду? Один из моих дядей не раз говорил мне, что прадед наш был простым ткачом в Ньюкоме, только я была тогда еще ребенком и мне больше нравилось верить красивым сказкам.
— Будто это важно! — восклицает лорд Фаринтош.
— Не важно для вашей супруги, n'est-ce pas? Я тоже никогда не считала это важным. Я бы и так рассказала вам все, ведь мой долг — ничего не таить от вас. Вы же избрали себе в жены меня, а не моих предков, и жена ваша должна перед богом клясться в любви к вам — к вам самому!
— Ну конечно же, ко мне!.. — отвечает молодой человек, не совсем понимая ход мыслей своей собеседницы. — Я ведь от всего отказался, да-да, отстал от старых привычек и… всего прочего и, знаете, намерен жить правильной жизнью: не буду больше ходить к Тэттерсолу и шиллинга не поставлю на пари, брошу курить, если вам нравится… то есть, если вам не нравится. Ведь я так люблю вас, Этель, да-да, люблю всей душой, поймите!
— Вы очень добры и великодушны, лорд Фаринтош, — сказала Этель. — Я сомневаюсь не в вас, а в себе. Ах, до чего же унизительно признаваться в этом!
— Но чем вы унижены, скажите? — Маркиз попытался взять Этель за руку, но та ее отдернула.
— Разве, поняв, что не вы, — продолжала она, — а ваш титул, богатство, знатность прельщали меня и чуть было не стали моей добычей, могу я не чувствовать унижения, могу не просить бога и вас простить меня? Вспомните, какие ложные клятвы принуждена была давать бедная Клара и что из этого вышло. А мы все стояли рядом и слушали ее без содрогания. И даже хвалили ее. Какому позору и несчастью мы обрекли ее! И как могли мои и ее родители послать ее на эту Голгофу! Если бы не все мы, ее жизнь была бы счастливой и безупречной. Пример этой бедняжки перед моими глазами: не бегство ее, нет, такого бы со мной не случилось, я знаю, — но ее вечное одиночество, в печали растраченная молодость, и тяжкая судьба моего брата, и все его дурные свойства, в сто крат усугубленные этой злосчастной женитьбой, — нет, надо остановиться, пока не поздно, и взять назад обещание, которое доставило бы вам только горе, если бы я выполнила его. Я прошу у вас прощения, что обманула вас, лорд Фаринтош, и стыжусь, что позволила склонить себя на этот шаг.
— Как! — вскричал молодой маркиз. — Вы хотите сказать, что бросаете меня? И это после всех моих жертв и доказательств любви, помешавшей мне расстаться с вами, несмотря… несмотря на этот позор в вашем семействе; после того, как моя маменька на коленях упрашивала меня расторгнуть эту помолвку, но я — я не согласился; после того, как вся кофейня Уайта шутила и смеялась надо мной, а друзья — мои и моей семьи, — готовые за меня в огонь и воду, увещевали меня и говорили: "Не будь глупцом, Фаринтош, порви эту помолвку!"; и все же я не отступил, потому что, видит бог, я люблю вас, и еще потому, что давши слово, я держу его, как положено мужчине и джентльмену. И теперь вы — вы меня бросаете! Это же позор! Это бесчестье! И в глазах Фаринтоша снова заблестели слезы — слезы гнева и возмущения.
— Позорно то, как я вела себя раньше, милорд, — смиренно отвечала Этель, — и я еще раз прошу у вас за это прощения. А сегодня я лишь сказала вам правду и терзаюсь душой за ту ложь, вероломную ложь, которую открыла вам, так жестоко ранив тем ваше благородное сердце.
— Да, это настоящее вероломство!.. — завопил бедный юноша. — Вы преследуете человека, дурачите его, влюбляете его в себя до безумия, а потом бросаете! Да как вы можете еще смотреть мне в глаза после этакой дьявольской измены? Впрочем, вы ведь обошлись точно так же с двумя десятками мужчин, я знаю. Мне все это говорили, предупреждали меня. Вы завлекаете человека, влюбляете его в себя, а потом бросаете. Как же я теперь возвращусь в Лондон? Я же стану посмешищем всей столицы, это я-то — лучший жених Европы и цвет британской аристократии!
— Клянусь вам, если только вы мне поверите, будучи раз мной обмануты, прервала его Этель тем же смиренным тоном, — я никому никогда не скажу, что это я оставила вас, а не вы отказались от меня. Все произошедшее между нами сегодня дает вам на это полное право. Пусть решение о нашем разрыве принадлежит вам, милорд. Поверьте, я сделаю все возможное, чтобы избавить вас от лишних терзаний. Я уже достаточно причинила вам зла, лорд Фаринтош.
И тут маркиз разразился слезами, воплями, проклятьями, выражавшими гнев, любовь и досаду, и притом столь бессвязными и неистовыми, что особа, к которой они относились, не посмела повторить их своей наперснице. Она только великодушно просила Лору запомнить: если когда-нибудь эта история будет при ней обсуждаться в обществе, говорить, что помолвку расторгла семья Фаринтоша, сам же маркиз выказал при этом редкую доброту и благородство.
Он вернулся в Лондон таким взбешенным и так яростно клял своим знакомым всех Ньюкомов, что многие мужчины догадались об истинной тому причине. Дамы же в один голос объявили, что эта искусная интриганка, Этель Ньюком, достойная ученица своей ведьмы-бабки, получила хороший щелчок; чего она только не делала, чтобы поймать столь завидного жениха — лорда Фаринтоша, но тем временем она ему надоела, и он порвал с нею, не желая вступать в подобное родство. Теперь она удалилась от света и живет в Ньюкоме, под предлогом, будто ей надобно заботиться о детях несчастной леди Клары, а сама просто сохнет от любви к Фаринтошу, который, как всем известно, полгода спустя женился на другой.
Глава LX,
в которой мы пишем письмо полковнику
Полагая, что у ее брата Барнса и без того сейчас довольно забот, Этель не сочла нужным сообщить ему подробности своего свидания с лордом Фаринтошем; даже бедная леди Анна не была уведомлена о том, что лишилась титулованного зятя. И так скоро оба все узнают, думала Этель; и в самом деле, спустя короткое время новость достигла ушей сэра Барнса Ньюкома, причем самым неожиданным и досадным образом. Баронет был теперь вынужден ежедневно видеться со своим стряпчим; и вот на следующий же день после внезапного появления лорда Фаринтоша сэр Барнс, находясь в Нъюкоме по своим невеселым делам, узнал от стряпчего, мистера Спирса, что вчера здесь побывал маркиз Фаринтош, — он провел несколько часов в "Королевском Гербе" и с вечерним поездом воротился в Лондон. Добавим к этому, что маркиз снял тот самый номер, где перед тем жил лорд Хайгет; мистер Тэплоу и по сей день гордится кроватью, на которой оба они спали, и показывает ее как диковинку.
Немало встревоженный этим известием, сэр Барнс возвращался под вечер в свое печальное жилище, когда почти у ворот парка повстречал другого вестника. То был железнодорожный сторож, ежедневно доставлявший из Лондона деловые телеграммы от дядюшки Хобсона. Нынешняя гласила: "_Консоли идут по такой-то цене. Французская рента по такой-то. Хайгет и Фаринтош забрали вклады_". Несчастный привратник в ответ на подкрепленные божбой расспросы хозяина дрожащим голосом призвался, что джентльмен, назвавший себя маркизом Фаринтошем, давеча проезжал к дому и через час отбыл; а не сказал он про то барину потому, что оченно они плохо выглядели, как вернулись.
