Неожиданно задвигался мозаичный пол под пирующими, задвигались стены. Надрывно задрожал горный хрусталь, вставленный в окна триклиния. Зазвенели блюда и кувшины, ударяясь друг о дружку. За окном раздался сильный грохот, похожий на тот, который испугал жителей Родоса, когда в гавани острова свалился прославленный колосс.
— Землетрясение! — истошно завопил Тит Цезоний. И, не спрашивая позволения цезаря, бросился к выходу.
Завизжали матроны, подхватывая длинные туники. Суетливо бегали рабы. Испуганно полез под низкий стол всадник Марк Теренций, за ногу стаскивая с ложа зазевавшегося сына. Император застыл с открытым ртом, из которого свисала недожеванная улитка.
И сразу все стихло. Побледневшие гости потерянно бродили между сдвинутыми ложами и опрокинутыми столиками. Рабы поспешно собирали битую посуду и упавшие на пол объедки.
В триклиний, оттолкнув охрану, вбежали два центуриона. Бледно-серая пыль припорошила их обветренные лица.
— Обрушился маяк! — кричали они, подбегая к ложу императора.
Тиберий молчал, уставившись выпученными глазами в потолок.
— Цезарь? — центурион Децим Кастр осторожно дотронулся до запястья императора. Рука цезаря обвисла, словно плеть, но он по-прежнему не шевелился.
Гости переглянулись в изумлении и подошли поближе. Калигула, взъерошенный и покрасневший, бросился к Тиберию. Коснулся ладонью узловатой сморщенной шеи и ощутил слабое биение синеватой жилки.
— Он ещё жив… — глухо пробормотал Калигула, оглядывая толпу, обступившую его и Тиберия.
— Слава Юпитеру! — выкрикнул Марк Теренций, поднимая к потолку длинные руки.
— Дедушка! — жалко скривившись, захныкал Тиберий Гемелл.
Калигула выпрямился.
— Отнесите императора в опочивальню и позовите лекаря, — распорядился он. И мельком взглянул на Гемелла: достаточно ли заметна разница между растерянностью цезарева любимца и уверенностью самого Калигулы?!
Гай облегчённо вздохнул, заметив, что рабы повиновались ему, а патриции восприняли его распоряжение, как должное и разумное.
— Ежели кто хочет покинуть остров — может идти к пристани, — поразмыслив немного, добавил он. — Кто желает остаться — пусть подождёт в саду вестей о здоровье Тиберия Цезаря.
Переговариваясь вполголоса, приглашённые вышли из триклиния. Рабы уложили на носилки больного императора и уволокли его.
— Макрон, подойди ко мне, — окликнул Калигула префекта претория, последним покидавшего триклиний.
— Что прикажешь, Гай Цезарь? — Макрон склонился перед Калигулой, выжидающе скосив на него темно-карий пытливый глаз. Гай заметил, как напряжённо двигались желваки под оливково-жёлтой, пористой кожей лица.
Гай оглянулся по сторонам. Никого, кроме них, не было в пустом помещении. Осколки тарелок скрипели под ногами. Косо болтались парчовые покрывала на покинутых ложах. Калигула притянул к себе Макрона.
— В последнем завещании Тиберий назначил меня наследником, — хрипло прошептал он, не переставая оглядываться. — Сейчас ему самое время умереть…
Калигула не договорил, испуганно замолчал. Невий Серторий Макрон ободряюще сжал ему руку.
— Завтра вечером… — едва слышно произнёс он, избегая глядеть в зеленые глаза Калигулы.
Липкой, потной, нервно дрожащей показалась префекту претория рука Гая Цезаря. И его собственная ладонь была такой же.
* * *
Неаполитанские патриции не покидали Капри. Предпочитали спать на скамейках в саду, в полутёмных переходах здания, или в узких, душных кубикулах рабов. Лишь бы не пропустить последний вздох императора Тиберия!
Они не знали, кого приветствовать: Тиберия Гемелла, любимца умирающего императора, или Гая Цезаря Калигулу, сына Германика и потому — любимца плебеев. И, на всякий случай, кланялись обоим. А заодно — и горделивому, неприступному Макрону, который отвечал на поклоны лишь небрежным наклоном головы. В ближайшие дни все должно решиться! А пока на Капри, зачарованном острове посреди пастельной синевы моря, царила неопределённость.
Гай Калигула и Тиберий Гемелл терпеливо сидели у постели умирающего. Харикл осторожно поднял голову императора и влил ему в рот несколько капель травяного отвара. Тиберий не пошевелился. Не дёрнулся на шее угловатый кадык, по движению которого можно определить: сглотнул больной лекарство или нет. Харикл уронил серебрянную ложечку и затрясся в беззвучных рыданиях. Калигула удовлетворённо отметил отчаяние лекаря. «Надежды нет. Уже скоро!..» — понял он.
Гемелл непрестанно гладил морщинистую руку Тиберия.
— Дедушка, не умирай! — плакал он, размазывая по щекам слезы. И вытирал мокрое лицо претекстой — одеждой несовершеннолетнего.
Калигула тронул за руку двоюродного братца:
— Ты устал, Гемелл? Иди, отдохни, — старательно изображая сочувствие, посоветовал он.
Тиберий Гемелл доверчиво посмотрел на Калигулу.
— Хорошо, я пойду, — тихо согласился он.
И вышел из опочивальни, напоследок взглянув на безжизненно лежащего Тиберия. Длинная узкая спина юноши сгорбилась, поникшие плечи мелко вздрагивали. Тиберий Гемелл не знал отца, не помнил матери. Никого у него не было, кроме старого императора.
Калигула провёл Гемелла угрюмым взглядом и снова всмотрелся в бледное лицо умирающего.
Неожиданно морщинистые веки Тиберия слабо вздрогнули.
— Кто здесь? — конвульсивно хватая ладонями воздух, спросил он.
— Это я, Гай Цезарь, — склонившись к лицу Тиберия, прошептал Калигула.
— Правда ли, что упал маяк? — обеспокоенно тревожился старец, тряся дряблым подбородком.
— Да, — подтвердил Гай. — Он рухнул при землетрясении. Каменные глыбы придавили насмерть троих преторианцев. Ещё пятырых — искалечили…
— Слишком много дурных предзнаменований, — обречённо шепнул Тиберий и смолк.
Час спустя он снова пошевелился.
— Какой нынче день? — прохрипел едва разборчиво.
— Мартовские иды, — поспешно ответил Калигула.
— Плохой день, — горестно всхлипнул Тиберий. — Ровно восемьдесят лет назад божественный Гай Юлий Цезарь был убит в Сенатской курии.
— Восемьдесят один, — машинально поправил Калигула.
— Какая разница? — жёлчно усмехнулся Тиберий. Гаю захотелось придавить старика, который даже помереть не мог без издевательств. Но рядом бродили рабы, переставляя то склянки с лекарством, то горшок с нечистотами. А в углу опочивальни жалко всхлипывал старый Антигон, с молодости служивший Тиберию.
— Где Гемелл? — император попытался приподняться и повернуть голову.
Калигула мстительно ухмыльнулся.
— Гемелл пошёл спать. Ему надоело сидеть здесь со вчерашнего дня, — прошептал он, наклоняясь к Тиберию пониже, чтобы никто, кроме императора не услышал этих слов.
Тиберий изумлённо выпучил глаза. Прохрипел нечто невразумительное и повалился на подушки. Слюна вытекла из правого уголка рта. Осталось навеки непонятным, кого именно хотел обругать Тиберий: Гемелла, который не пожелал бодрствовать около умирающего деда, или нагло ухмыляющегося Калигулу.
Гай подождал немного. Тиберий не шевелился. Прошло четыре часа — нудных, монотонных, длинных, как акведук Агриппы. Калигула задремал, положив рыжую голову на постель Тиберия.
Когда Гай проснулся — занимался рассвет нового дня. Спали на полу прислужники Тиберия, свернувшись по-кошачьи и подложив под щеку сложенные вместе ладони. Все так же всхлипывал в углу Антигон.
Калигула боязливо дотронулся до рук Тиберия. Они оказались холодными. Прыщавое лицо старика покрылось за ночь странными пятнами — синевато-лиловыми, похожими на следы побоев недельной давности. Гай схватился за сердце, которое вдруг неистово забилось.
— Антигон, — хрипло позвал он. — Найди префекта претория, Макрона, и попроси его прийти сюда.
Антигон послушно вышел. В длинном пустом коридоре ещё долго раздавалось эхо его жалобных причитаний.
Макрон вступил в опочивальню на цыпочках, стараясь не стучать деревянными подошвами сандалий. Осторожно приблизился к постели императора и пристально посмотрел на бледное иссохшее лицо с костлявым носом, на жидкие белые прядки, разметавшиеся по красной парче подушек.
Калигула повис на руке префекта.
— Кажется, император мёртв, — содрогаясь от страха и радости, прошептал он.
Макрон медленно провёл ладонью у лица Тиберия, не касаясь кожи. Задержал руку у носа и приоткрытого рта.
— Я не чувствую дыхания. Даже слабого, — ответил он, поворачивая к Калигуле озабоченное лицо.
— Неужели конец? — Калигула задыхался от волнения. — И он умер сам! Нам не пришлось ничего делать!
Макрон крепко сжал руку Гая, заставляя его молчать.
— Пришла наша очередь. Теперь нужно действовать быстро и решительно! — спокойно и убедительно прозвучал отрезвляющий голос префекта претория. И Калигула, поддавшись влиянию несгибаемого солдата, выравнялся и усмехнулся непередаваемой, великолепной улыбкой превосходства.
