Эти философские рассуждения старушки прервал раздавшийся звонок.
Анфиса поплелась к двери…
— Пошли… поехали… Прости, Господи!.. — ворчала она.
Чиновник вошел с видимо напускною важностью.
— Хозяйка дома?
— Спит еще…
— Спит. Мужа вчера похоронила, а спит.
— Да что же ты ей, батюшка, не спать прикажешь, столько дней намаявшись и всю ночь глаз может не сомкнувши… — рассердилась Анфиса.
— Ночь, говоришь, не спала?
— Вестимо не спала, этакое горе.
— Ну, им, богатеям, такое горе с полгоря…
— Деньжищ, чай, покойный уйму оставил?
— А ты, ваше благородие, считал…
— И считать нечего… знаем… слухом, чай, земля полнится…
— Не всякому слуху верь, ваше благородие, да если и впрямь денег много… разве с ними-то, окаянными, горя люди не видят… еще большее…
— Да ты, кажись, тетка, начетчица, с тобой не столкуешь. Мне бы хозяйку повидать…
— Вот проснется… выйдет…
— Проснется… выйдет… Мне тоже не досуг, на службу царскую надобно…
— Так и иди на службу, а уж не обессудь, будить не стану; пусть поспит, болезная…
— С чего это ты к ней больно жалостлива, али вчерась щедро одарила?
— Это тебе, ваше благородие, ни к чему. А будить для тебя не стану, вот весь и сказ… — окончательно озлилась старуха.
Чиновник, видя непреклонность служанки, смирился.
— Что ж, и не буди, коли на самом деле она всю ночь не спала… я подожду.
У него мелькнула мысль, что если «Галчиху» разбудят, она встанет злая и, пожалуй, что табакерка его и впрямь пропадет.
Надежда дойти до царицы, при близком знакомстве хозяйки дома с местным квартальным, представилась ему вдруг делом довольно затруднительным.
— Что ж, посиди, я не гоню… — смилостивилась и Анфиса.
Чиновник сел на один из стульев, стоявших по стенам залы. Анфиса тоже присела.
— Я, собственно, насчет одной вещи.
— Заложена?
— Заложена.
— Отдаст…
— Не врешь?.. Потому у меня теперь денег нет, подождать попросить пришел недельки с две до жалованья… — заметил чиновник.
— Отдаст… так отдаст…
— Как, так?
— Так, без денег…
— Да ты, тетка, в уме ли?
— Да что же ты, ваше благородие, диву дался… точно отдать нельзя.
— Без денег?
— Ну, вестимо, без денег… На помин души покойника, все раздаст, что заложено было… Вечор мне так сказала, так и сделает…
— Не врешь?
— Пес врет, ваше благородие.
— Ну, дела, дивные дела… От Бога, видно, ей так внушено было…
— Вестимо не от беса, прости Господи!
Старуха перекрестилась.
— Так ты, тетушка, вот что, ее не буди… Пусть спит… — сказал чиновник.
— Да я и не буду…
— Я и говорю, не буди… Добреющая, видно, у ней душа… Не ожидал, признаюсь, не ожидал… — потирал руки чиновник. — Без денег и без процентов…
— Дивные дела… А уж за душеньку покойного мы замолим.
— Вестимо, молиться надо… Пусть спит, голубушка, пусть спит… — говорил чиновник.
— Ты вот что, ваше благородие, здесь побудь, а я пойду на кухню, самовар наставлю, а ежели кто позвонится, уж не поставь себе во труд, отвори…
— Иди, иди, дивные дела! — продолжал повторять чиновник, ходя по зале.
Через несколько времени раздался звонок. В дверь влетела раскрашенная дама.
— Вы уже здесь! Как я рада! — воскликнула она, при виде отворившего ей чиновника. — Видели! Отдает?
— Тсс…
— А что?
— Спит…
— Кто?
— Анна Филатьевна…
— Галчиха?
— Тссс…
— Вот новости… Спит…
— И чего вы кричите, сударыня, пусть спит, благодетельница, мы и подождать можем… Мне ихняя старушка сказала, что всю ночь не спала.
— Благодетельница, вы говорите… mon dieu!..
— Конечно, благодетельница, когда решила все заложенные вещи даром раздать…
— Ужели?..
— Да, сударыня, именно так мне сказала старушка… На помин, значит, как бы души покойника…
— Сувенир?
— Да, так на манер сувенира.
— И вы поверили?.. Я ни в жисть не поверю…
— Не верьте, вот встанет, поверите… Старушка Божья врать не станет.
— Mon dieu, это было бы хорошо… Мой браслет… Сувенир мужа с жемчугом… «Как твои зубки», сказал покойный, подавая мне его…
Барыня улыбнулась своим беззубым ртом.
Снова раздался звонок.
Чиновник отворил, но оставил дверь полуоткрытой.
В комнаты стали набиваться разные люди, в числе которых были и старушка, заложившая маменькин салоп, и оборванец, заложивший сапоги.
Все сообщили друг другу известие, что вдова решила раздать заклады даром…
— «Ура!» — вдруг закричал во все горло оборванец.
— Тсс… — раздалось со всех сторон.
В залу вбежала Анфиса и напустилась на парня, указанного всеми, как на виновника крика.
Старушка подошла к нему совсем близко.
— Ты чего это орешь, в кабаке нечто ты?
— Виноват, бабушка, с радости…
Анфису заставили повторить слышанное ею от Анны Филать-евны решение раздать даром заложенные вещи.
— Спит? — спросили некоторые.
— Встала, чай пьет! — отвечала старушка и снова удалилась во внутренние комнаты.
— Пусть кушает… Мы подождем! — послышались замечания. Наконец, Анна Филатьевна вышла.
Вся толпа шарахнулась на нее.
— А вы не все вдруг… По одному, — распорядилась вышедшая с ней вместе Анфиса.
Порядок водворился.
Анна Филатьевна со спокойным, несколько грустным лицом отбирала по несколько номерков и направлялась с ними в кладовую, откуда выносила с помощью Анфисы вещи и отдавала владельцам.
— Помяните в своих молитвах, да упокоит Господь душу новопреставленного раба Виктора… — говорила старушка каждому, получающему заклад.
— Будем поминать, будем благодетельница…
— Упокой его душу в селениях праведных! — говорили, кланяясь, владельцы вещей.
— Уж и помяну я покойного! — вскрикнул радостно оборванец, получив обратно свои смазные сапоги.
Все уходили с радостными, веселыми лицами из того дома, куда еще недавно загоняли людей только нужда и безысходное горе.
Ушедших сменяли другие, уже знавшие о решении Галчихи раздавать даром заклады.
Весть об этом почти моментально облетела Васильевский остров и до позднего вечера бедняки все приходили в дом Галочкиной и, уходя оттуда, расточали ей свои благословения и пожелания всего лучшего в мире.
На другой день все повторилось. И так целую неделю.
Наконец, все вещи были розданы.
Эти радостные лица бедных людей, эти благодарности, полные искреннего чувства, эти благословения, идущие прямо от сердца, произвели необычайное впечатление на Анну Филатьевну.
В эти дни она была счастлива.
«Вот в чем счастье! — думала она. — Мало быть довольной самой, надо еще быть окруженной довольными людьми…»
Улыбки этих бедняков отражались тоже улыбкою на лице Галочкиной, как в зеркале.
Анфиса ходила вся сияющая, счастливая и шептала молитвы:
«Господи Иисусе Христе, прости ее грешную, Господи Иисусе Христе, пошли ей силы на искус…»
Когда последний бедняк с последним закладом вышел из дома, Анфиса заперла за ним дверь и вернулась в залу.
Анна Филатьевна бросилась ей на шею.
— Спасибо, родная, спасибо, родимая, спасибо, милая… — шептала она, покрывая лицо старухи нежными поцелуями.
Анфиса почувствовала, что на ее лицо и шею капают горячие слезы ее хозяйки.
— Что ты, матушка, что ты, голубчик, — бормотала старушка. — Меня-то тебе благодарить с какой стати?
— Тебя, Анфисушка, только тебя одну и благодарить мне надо… Не будь тебя, коснела бы я в этом скаредстве, не видела бы вокруг себя лиц радостных… Не была бы, хоть на минуту, да счастлива…
— Все Бог, матушка, один Бог…
— Бог и послал тебя мне, Анфисушка… Не расскажи ты мне про этого несчастного солдатика, может ничего такого, что теперь случилось, и не было, а теперь у меня с души точно тяжесть какая скатилася, а как исповедаюсь с тобой вместе перед княгинюшкой, паду ей в ноги, ангельской душеньке, да простит она меня, окаянную, и совсем легко будет… Силы будут остатные дни послужить Господу…
— Когда же пойдем мы к ее сиятельству?..
— А вот дай, Анфисушка, дела все справить, от денег-то бесовских совсем отвязаться, дом продать… Тогда уж и пойду, перед странствием…
— Не долгонько ли это будет откладываться?
— Недолго, Анфисушка, недолго… За ценой на дом ведь не погонюсь, мигом покупщик явится… Филат Егорович уже обещал мне это быстро оборудовать…
Филатом Егоровичем звали местного квартального.
— Оно, конечно, за дешевую цену дом со всей движимостью, кому не надо и тот купит, — заметила Анфиса.
— Купят, голубушка, купят… А завтра чем свет на кладбище пойдем да в Лавру, в другие церкви вклады сделаем, на вечный помин души покойничка… А что от дома выручим, с собой возьмем, по святым местам разнесем, в обители святые пожертвуем, но чтобы на себя из этих денег не истратить ни синь пороха.
