— А что станет с Гуансюем?
— Почетная отставка в полной изоляции.
— Ты даешь слово?
— Разумеется, — сказал Юань. — Твоя очаровательная жена появилась на веранде. Не вернуться ли нам и попить чаю?
Роберт дал в честь Юань Шикая торжественный обед. На эту церемонию были приглашены самые влиятельные иностранные торговцы и их жены. Но большинство гостей не сводило глаз только с двух женщин семьи Баррингтон.
Виктория оделась в черное платье без рукавов, открывающее ослепительно белое тело под декольте, распущенные черные волосы свободно ниспадали на плечи, пальцы ее украшали сверкающие кольца. Однако взгляд и улыбка казались сдержанными, она оживлялась, только когда смотрела на своего красивого тринадцатилетнего сына.
Темно-зеленое платье Моники было с рукавами, но с не меньшим декольте. Ее золотисто-каштановые волосы переплетались в высокой затейливой прическе, на руке скромно поблескивало лишь обручальное кольцо, хотя шею облегало богатое жемчужное колье, подаренное Робертом на свадьбу. Она оживленно улыбалась и занимала гостей, уделяя особое внимание прославленному солдату, сидевшему справа от нее.
— Ваш брат — счастливый человек: он обладает двумя изумительными женщинами, — заметил один из гостей Адриану, которого уговорили принять участие в таком неординарном событии.
Адриан изобразил одну из своих загадочных улыбок:
— О чем вы? Я сомневаюсь, что он обладает хотя бы какой-либо из них. Роберт не относится к собственникам.
На следующий день Юань уехал, а Роберт зашел к Виктории.
— Спасибо за участие в обеде.
Она наклонила голову:
— Надеюсь, никому не повредило вспомнить, что я еще жива.
Он сел рядом с ней. В последнее время он заметил перемены в ее поведении. Она стала более живой, общительной, заинтересованной в том, что происходит вокруг нее... и в тоже время более дерзкой. И это вызывало беспокойство. Тем более после всего услышанного от Юаня.
— Вики, я хочу задать тебе вопрос и прошу, ответь мне честно. — Она наклонила голову к шитью. — Ты получала какое-либо известие от Тана в последнее время?
— По-моему, ты как-то сказал, что я никогда больше не получу от него известий.
— Ответь, пожалуйста, на мой вопрос.
Она подняла голову и посмотрела на него своими огромными голубыми глазами:
— Ты слышал о нем? Он в Шанхае?
Роберт прикусил губу: его перехитрили.
— Я ничего не слышал о Тане. Но слышал о его хозяине. Почему, ты думаешь, приезжал Юань? Он предупредил, что Сунь собирается подстрекать народ к восстанию, вероятно, как только умрет Цыси.
Виктория вновь склонилась над шитьем:
— Этой новости не меньше пятнадцати лет.
— Юань не на шутку встревожен, потому что, по его мнению, Цыси осталось жить неделю. Вики, если к тебе подойдут люди из туна...
— Какого туна, Роберт? Мой был разгромлен много лет назад.
— Возможно, здесь, в Шанхае, но я не сомневаюсь, что он по-прежнему существует. Прошу, пообещай мне сообщить немедленно, если к тебе обратятся за помощью.
— Конечно, как скажешь.
— Ты можешь поклясться, Вики, всем, что для тебя свято?
— Разве то, что свято для меня, имеет для тебя хоть малейшую ценность?
Он вздохнул:
— Вики, от этого может зависеть твоя жизнь. Если произойдет революция и окажется, что ты хоть чем-то помогала Сунь Ятсену, я вряд ли смогу спасти тебя от казни.
Она криво улыбнулась:
— Хорошо, Роберт, если ко мне обратится какой-нибудь член туна, я приду и скажу тебе об этом.
Он ничего не добился, понял Роберт, сестра фактически не дала ему никакого обещания. Да он и не очень рассчитывал на что-либо большее.
Тем вечером Виктория вышла погулять по холодку. Она знала, что к этому времени Адриан уже возвращается домой, и чувствовала одновременно приятное возбуждение и отвращение к себе, удовлетворение, смешанное со страхом.
Воспитание в условиях культурных контрастов Китая того времени сделало ее морально чистой. Правда, старания матери привить ей христианство оказались тщетными, ведь Виктория постоянно сталкивалась с полным пренебрежением христианскими принципами. Вера, надежда и милосердие занимали весьма скромное место в китайской философии. Однако даже китайцы считали инцест преступлением, наказуемым, разумеется, смертью. Она не придавала значения тому факту, что ненавидела брата и себя тоже за все, что они проделывали, ведь она пришла к нему добровольно, какой бы причиной ни руководствовалась. Кроме того, она, как и другие граждане Китая, часто видела смерть, и страх перед ней притупился.
Адриана она все же побаивалась, он шокировал ее и вызывал отвращение. Он пугал ее тем, что в его объятиях для нее прекращал существовать остальной мир. Или, точнее, остальное уже не имело никакого значения в сравнении с грандиозностью того заговора, в котором она участвовала, и участие это влекло за собой обман и предательство, разумеется, своего единственного любимого брата.
У Пин поклонилась ей, открыв дверь. Если эта китаянка и испытывала уколы ревности от того, что ее место занял кто-то другой, то она этого никак не выказывала. Виктория считала, что ее следовало бы, пожалуй, уволить.
Она прошла в дальний конец дома, где располагался кабинет. Двери в сад были открыты, создавая идиллическую картину. Адриан откинулся на диване в домашнем халате, наблюдая закат. Он и не подумал встать, когда она вошла.
— Закрой дверь, — обронил он.
Виктория подчинилась. Ее сердце часто билось, а руки в перчатках стали холодными и влажными. Ей пришлось облизнуть губы, прежде чем начать говорить.
— Заказ ушел? — спросила она.
— Вчера утром. — Он довольно рассмеялся. — Он уже был в пути, когда этот толстый гад еще сидел за столом у Роберта.
Она стояла рядом с ним, глядя сверху вниз.
— Сколько времени уйдет на доставку товара?
— Около трех месяцев.
— Три месяца, — задумчиво повторила она и почувствовала на своем бедре его руку, ползущую по платью вверх. Три месяца всего этого? Да она окончательно превратится в распутницу.
— У нас будет время сделать и другие приготовления, — сказал он. Его рука мягко сжала ее ягодицу. — Так, например, устроить твой отъезд в Ханькоу.
— Ты поможешь мне перебраться туда? — Она села рядом с ним.
— Разумеется, если ты, конечно, будешь приходить ко мне регулярно. — Он сел и расстегнул ее блузу. Она специально надела несколько нижних юбок, но это его ничуть не смутило, и он спокойно добрался до тела под ними.
— Чего ты хочешь от меня сегодня? — спросила она.
— Сегодня... сегодня мне нужна негодница для игры на моей флейте... Я мечтал об этом в твоем исполнении долгое время.
— Ты... ты просто отвратителен. Я не буду этого делать.
— Тогда, может, мне стоит сообщить Роберту, что я по случаю заказал партию современных винтовок и патроны к ним, и предложить продать их маршалу Юаню? Или Цинам?
Виктория уставилась на него, а он ухмыльнулся, затем обнял ее и поцеловал в губы.
— Развлекись, — предложил он ей. — Тебе понравится, если попробуешь. Раздевайся.
— Ты скотина! — воскликнула она, но подчинилась.
— А ты неблагодарная. Ты хоть осознаешь, сколько я для тебя делаю?
— А ты не видишь, что я делаю для тебя за все это. — Она обхватила себя руками, вся дрожа.
— О, очень приятно, когда, ты ласкова со мной, Вики. Но мужчина не может жить только сексом. Придет время, и я потребую расплатиться за мою помощь.
Виктория нахмурилась:
— Что ты имеешь в виду?
Адриан лег, устроившись поудобней.
— Я не знаю, победит ли твоя революция, но уж большие волнения вызовет наверняка. По моему мнению, это будет время больших перемен. И независимо от того, преуспеют твои друзья в низвержении Цинов или нет, наступит время перемен в Доме Баррингонов. Итак, если доктор Сунь окажется победителем, тогда никаких проблем. Я его поддержал, Роберт — нет. Если же доктор Сунь проиграет, хорошо, тогда придется немного перетасовать факты. Дом Баррингтонов поставил оружие и боеприпасы повстанцам. Благодаря моей подписи на заказе, но что с того? Я вынужден был беспрекословно выполнять распоряжения моего старшего брата, хозяина Дома. Тоже прекрасный повод для смещения предателя и замены его. Ты понимаешь меня? — Он положил руку на ее обнаженные плечи, слегка поглаживая плоть.
— Это неслыханно. Ты собираешься отстранить Роберта от управления?
— Почему нет? Ты забыла, что я фактически был хозяином Дома несколько лет, пока Роберт отсутствовал, а отец уже отошел от дел?
— А как ты собираешься поступить с ним? Он же не передаст управление добровольно.
— Не думай, что у него останется выбор, если его арестует какое бы то ни было правительство по обвинению в измене.
