Об этих успехах Павел злорадно сообщал князьям Чарто-рыйским, ловя их реакцию. У него уже не осталось сомнений в том, что поляки — лицемеры, которые расшаркиваются перед тобой с любезной улыбкой, держа за пазухой камень. Уж он ли не поступил с ними по-христиански, проявив чудеса милосердия и человеколюбия? И вот благодарность: облагодетельствованный им Костюшко прислал в августе письмо из Парижа о том, что не считает возможным выполнять присягу, данную под принуждением, и возвратил пожалованные ему деньги. Павел распорядился арестовать его, едва лишь он ступит на российскую землю; этот приказ с октября зачитывали во время воскресной службы во всех приходских церквях западных губерний. Он не шутил: Ян Килинский, уехавший в Вильну и принявшийся там за старое, уже был арестован и вывезен в глубь империи. Почему они не желают служить ему? Князь Понятовский отказался от должностей, за которые другие целовали бы ему ноги, уехал в Варшаву и покровительствовал там бывшим военным, оставшимся без гроша, покуда прусский король не объявил ему, что он своей деятельностью нарушает общественный порядок; теперь он на пути в Рим. Стефан Грабовский перебрался в Пруссию и стал там графом, Ежи Грабовский подался в Париж; ни тот, ни другой не захотели быть генералами русской армии. И не ошибкой ли было сохранить генеральский чин за Каролем Моравским и этим Домбровским, не внушающими особого доверия…
***
Мертвенно-бледный камень оживал в теплом свете свечей. Женщина с незрячими миндалевидными глазами под тонкими черточками бровей слегка улыбалась, сжимая правой ладонью свою левую грудь совершенной формы. Заплетенные во множество косиц волосы оставляли открытыми большие уши. Головной убор поврежден, как и кончик носа, руки и нижняя часть фигурки безжалостно отбиты, но всё равно понятно, кто это: Исида, кормящая своего сына Гора. Мать-природа. Богиня любви и справедливости. Богородица с младенцем.
Сулковский нарисовал пером на листе иероглифы: трон сбоку, заходящее солнце, фигурка сидящей женщины в профиль — и рядом написал по-гречески: Ισις. Эту статуэтку он нашел на берегу Нила, после боя у Рахманин. Когда он вернется в Париж, она займет достойное место в храме его масонской ложи. Кто-нибудь из «братьев» найдет способ укрепить ее на подставке и, может быть, даже восстановить. «Я то, что было, есть и будет; никто из смертных не приподнимал моего покрывала». Богиня останется скрытой от глаз профанов; «дети вдовы», ищущие света истинного знания, не позволят глумиться над ней под видом почитания, как это сделал Давид со своим гипсовым «Фонтаном возрождения» на месте разрушенной Бастилии [26].
В начале фрюкгидора генерал Бонапарт учредил в Каире научно-просветительский Институт Египта, став его президентом и членом секции математики, и назначил своего адъютанта в секцию политэкономии и в комиссию по составлению франко-арабского лексикона. Вантюра включили в секцию литературы и искусства. Это произошло дней через десять после сражения при Салихии, в котором Юзеф получил восемь сабельных ударов и несколько огнестрельных ран. Впервые он пострадал так серьезно; неужели счастье от него отвернулось? Во время штурма Александрии его дважды сбивали с ног — и ни царапины, если не считать ушибов, а генерал Клебер, раненный пулей в голову, выбыл из строя. Генерал Бонапарт отправил представление Директории, прося присвоить гражданину Сулковскому, в высшей степени достойному офицеру, звание командира эскадрона. Потом был переход из Александрии в Каир через пустыню, когда миражи, являвшиеся каждый день, вызывали страх потерять рассудок. Командиром эскадрона Юзеф был уже в сражении при пирамидах Гизы, выигранном, однако, пехотой, построенной в каре. Слепящее солнце, одуряющая жара, грохот пушек… Но пороховой дым возбуждал его, придавал сил, приводил в экстаз. Потери французов составили тогда не более трех десятков человек, а двадцать тысяч мамлюков полегли на поле боя. Сулковский был рядом с Бонапартом, когда шейхи пришли клясться ему в покорности. Восточное коварство: начальник каирского гарнизона Ибрагим-бей увел свои войска, чтобы выждать удобный момент для нападения. Бонапарт погнался за ним.
Путь, по которому караваны идут в Сирию, словно проводит границу между Египтом и пустыней: справа — пески, слева — возделанные поля. Убогие поселки затеряны среди огромных зарослей финиковых пальм. То и дело встречаются раскидистые смоковницы, простирающие к солнцу мириады зеленых ладоней, повсюду разбросаны рощицы из акаций и лимонных деревьев, но нигде ни травинки, ни цветка, ни ручейка: деревья цепляются корнями за потрескавшуюся глину. Пустыня наступает, тут и там на голых холмах — покинутые дома и пересохшие колодцы, на каждом шагу следы пахоты, занесенной песком; люди же не способны отобрать у пустыни ни пяди земли. Самый восточный рукав Нила тоже исчезает в песке.
Аль-Ханка была когда-то большим городом; там Сулковский впервые увидел совершенно прямую улицу, словно прочерченную по линейке, но три четверти домов обратились в руины. Еще семь часов пути — и французы достигли Бельбейса. Там проживало около пяти тысяч человек, однако от былого города осталась едва ли треть, судя по развалинам крепостных стен. Шесть веков назад эти стены три дня сдерживали армию иерусалимского царя Амори — сына графа Анжуйского, рыцаря-крестоносца. До тех пор враги уважали воинов Христа за доблесть, подкрепленную строгостью нравов и безукоризненной честностью, но Амори, вторгшийся в Египет в нарушение договоров и взявший с него дань, уронил франков в тазах мусульман, после чего турки стали прибегать к коварству без зазрения совести.
Перед высадкой в Александрии Бонапарт обратился к солдатам, призвав их воздержаться от грабежей, которые бесчестят французов и подрывают их ресурсы, вызывая враждебность у местного населения. С бою взяв Каир, он выступил с речью перед шейхами, кадиями и имамами, уверяя, что французы пришли покарать мамлюков — «сборище рабов, купленных на Кавказе и в Грузии, которые тиранили прекраснейшую часть света», — и вернуть египтянам их права. Генерал уверял их, что почитает Аллаха, Магомета и Коран больше, чем мамлюки; французы — истинные мусульмане: «Не мы ли уничтожили мальтийских рыцарей? Не мы ли уничтожили римского папу, собиравшегося идти войной на мусульман? Трижды счастливы те, кто с нами! Они станут процветать, богатеть и возвышаться. Счастливы те, кто остаются в стороне! У них будет время узнать нас, и они примкнут к нам. Но горе, трижды горе тем, кто возьмутся за оружие ради мамлюков и станут сражаться с нами! Для них надежды нет, они погибнут».
В Кораиме, до которого пришлось влачиться три лье через пустыню — ночью, чтобы не страдать от дневной духоты, — в ноги Бонапарту бросился купец из Мекки, моля о покровительстве. Местный властитель Эмир-ага ушел в Салихию вместе с Ибрагим-беем, захватив с собой свиту, и бедуины воспользовались этим, чтобы захватить весь караван купца, оставшийся без защиты. Главнокомандующий послал отряд в погоню; караван отыскали, отбили у арабов и отправили под охраной в Каир.
Бедуины здесь — главенствующая каста; они торгуют скотом, обирают или сопровождают караваны, порой возделывают землю, но чаще грабят всех подряд. Им, однако, трудно добыть огнестрельное оружие, поэтому они редко вступают в схватку с врагами, прибегая к силе, только если не помогло коварство, и не видят стыда в бегстве от опасности. Видно, привольная жизнь — путь к трусости.
От Кораима до Салихии шесть лье; вторая половина пути лежит через дюны с зыбучими песками. В два часа пополудни авангард французов вступил в пальмовый лес, а конница из трех эскадронов достигла красивой каменной мечети, где укрывался Ибрагим-бей. С ним были больше тысячи мамлюков и пятьсот арабов, они сдерживали атаки французов, пока слуги бея навьючивали на верблюдов его сокровища и усаживали на них его жен. Подоспели две пушки конной артиллерии и открыли огонь. Ибрагим-бей бросил полторы сотни верблюдов с малоценными вещами, чтобы спастись, оставив арьергард из шестисот мамлюков прикрывать свое бегство; полковник Лассаль атаковал его безуспешно, потеряв человек тридцать убитыми и ранеными; Сулковский оказался в числе последних…
