– На Плещеева! – звали толпу вожаки.
– На Траханиотова! В новые палаты! – кричали другие. – Петр Тихонович тоже на соляной казне руки погрел.
– А Пушкина забыли? Его аршин да весы?
– Всех бояр надо искоренить!
Толпа разделилась, кинулась по Москве, освободила Кремль.
В тот день было разграблено семьдесят лучших домов.
В Китай-городе – дом Никиты Ивановича Одоевского и дом Михаила Михайловича Салтыкова. В Белом городе, на Дмитровке, – дома дворецкого Алексея Михайловича Львова, боярина Григория Гавриловича Пушкина, боярина Глеба Ивановича Морозова, на Петровской – дом Василия Толстого… Многим досталось.
За обиды платили разом и сполна.
1Водя необыкновенно длинным перстом по строкам Библии, Никон читал книгу пророка Даниила, взглядывая на прихожан страшными пронизывающими глазами. Вдруг он закрыл книгу, застегнул на застежки и долго стоял молча, глядя поверх голов.
– Великий Навуходоносор, царь царей, был лишен Господом ума и семь лет, подобно волу, питался одною травой. По прошествии сего времени Навуходоносор вместе с рассудком возвратил прежнее благоденствие. Так наказывает Господь забывших страх. Так Господь награждает тех, к кому вернулся рассудок.
В редких церквах служили в тот день вечерню. Попрятались попы от рассерженных людей.
В церкви Новоспасского монастыря службы шли чередом, и всякий раз Никон говорил людям слово, уча страху Божьему.
Государю о том доложили, и он попросил, чтоб Никон помолился за здравие царицы. Напуганная буйством толпы, беременная царица заболела.
В Кремле было тихо.
Борис Иванович Морозов, окруженный дворцовой стражей, ходил на пожарище.
– Я заплачу им за каждый уголок разоренного моего гнезда, – сказал он, словно бы поклялся, и отдал приказ собрать наемных офицеров и солдат из немцев и привести в Кремль для сбережения государя и государыни.
2Всю ночь Алексей Михайлович молился в своей спальне с юродивым Васькой Босым. Молился и плакал. Васька Босой стоял у двери и время от времени выл, – так воют собаки, предвещая беду.
Под утро Федор Михайлович Ртищев, уговаривая государя отдохнуть, доложил, что ворота в Кремль затворены. Охрану несут стремянные стрельцы и сокольники, а скоро должны подойти немецкие офицеры.
– Что мне охрана! – воскликнул Алексей Михайлович. – Я не за себя молю Господа, за мое дитя!
Когда к Спасским воротам строем подошли немецкие солдаты и офицеры, на Красной площади уже стояла толпа. Против ожидания, народ встретил наемников дружелюбно:
– Вы – честные немцы! Не делаете нам зла. И мы вас не обидим.
Солдат пропустили в Кремль и принялись требовать выдачи Плещеева.
В ответ из Кремля пальнули холостым залпом. Люди кинулись прочь.
Набатом ударили колокола Василия Блаженного, звон подхватили другие церкви. Москва содрогнулась под зловещими воплями людей, а Красная площадь стала темной от великой грозящей толпы.
Молчавшие колокола кремлевских церквей тоже ударили вдруг грозно, торжественно. Ворота Спасской башни распахнулись, и с Владимирской иконою Божьей Матери вышли к народу на Лобное место патриарх Иосиф, митрополит Серапион Сарский и Подонский, архиепископ Серапион Суздальский, архимандрит Никон и другие архимандриты, игумены и весь чин священный.
От бояр великий государь выслал к народу своего дядю, боярина Никиту Ивановича Романова, боярина князя Дмитрия Мамстрюковича Черкасского, боярина князя Михаила Петровича Пронского, а с ними многих дворян.
Может быть, первый раз в жизни снял боярин Никита Иванович высокую свою шапку перед простыми людьми.
– Отец наш! – закричали из толпы. – Утешь! Скажи нам доброе слово!
– Всем миром утолим гнев необузданный! – сказал Романов и покрестился на кремлевские кресты. – Великий государь горестно сокрушается, взирая на беду, постигшую его прекрасное государство. Целую ночь глаз не сомкнул. Молился и плакал с Божьим человеком Васькой Босым.
– Да мы все предовольны его царским величеством! – закричали в ответ из толпы.
– Слава! Великому государю Алексею Михайловичу слава!
– Многие лета тишайшему царю-батюшке!
– Как хорошо вы говорите! – прижал к груди руки Никита Иванович. – Государь надеется на вашу доброту и разумность. Он просил меня сказать вам, что как обещал вчера прилежно рассмотреть ваши дела и дать милостивейшее удовлетворение, так свое обещание держит. Народ может успокоиться и разойтись с миром.
– Пусть государь выдаст нам тех, из-за кого приключилась беда! – ответили из толпы.
И разом грянули тысячи глоток:
– Морозова!
– Плещеева!
– Траханиотова!
– Я благодарю вас, люди, что храните верность его царскому величеству! – опять заговорил Никита Иванович. – Я с вами, люди! Виноватых во многих бедах народных нужно наказать. О всех ваших требованиях я тотчас пойду и доложу его царскому величеству, но я клянусь и целую крест, что Морозова и Траханиотова в Кремле нет. Они бежали.
Тут Никита Иванович поцеловал крест у патриарха.
– Пусть государь немедля вышлет Плещеева! – потребовала толпа.
Никита Иванович поклонился народу, сел на коня и поскакал в Кремль.
Народ кинулся к воротам Спасской башни, и вскоре от государя пришли с ответом:
– Его царское величество постановил выдать Плещеева народу головой – казнить его тотчас на Лобном месте. Если будут найдены другие виновники мятежа, то их тоже казнят. Казнь над Плещеевым совершится, как только доставят палача для приведения царского приговора.
Проворные сейчас же кинулись за палачом, а те, кто был на лошадях, помчались на заставы в погоню за беглецами – Морозовым и Траханиотовым.
3Хоть и ненавидел Никита Иванович Романов выскочку Бориса Ивановича Морозова, но быдло, когда оно вспоминало, что перед Богом все равны, весь этот народ, перед которым он шапку ломал, Никита Иванович ненавидел лютей Морозова. Потому и грех взял на душу, целуя крест: Борис Иванович был в то время в Кремле, и не просто был, потеряв волю от страха, а, наоборот, все время действовал.
Спасая Петра Тихоновича Траханиотова, и не только от гнева народа – бояре и духовенство, припомнив ему отнятые во Владимире и Суздале земли и людей, могли настоять на немедленной выдаче и казни, – Морозов выговорил у царя указ, по которому Петр Тихонович получил в управление городок Устюг Железный. Он бежал из Кремля ночью тайным ходом.
И за жизнь Плещеева Борис Иванович боролся до конца, а когда понял, что дело проиграно, через тайный ход выпроводил всю свою верную дворню с наказом зажечь Москву сразу во многих местах. Увидят бунтовщики, что пылают их собственные дома, – разбегутся. Тогда и Плещеева можно будет отбить у палачей. Бледный, но степенный в движениях, в словах, Борис Иванович и царя своим видом успокаивал, и противников своих смущал.
А народ все же проворнее был пуганых холопов Морозова. Бояре не успели еще сообщить Леонтию Стефановичу Плещееву о том, как решена его судьба, а палач и два его подручных уже протискивались в щель приоткрывшихся Спасских ворот.
– Ради Бога, не торопите казнь! – воскликнул Морозов.
– Если мы промедлим хотя бы полчаса, – возразил Никита Иванович Романов, – чернь забудет, что ей Плещеев нужен, и перебьет всех бояр, без разбору.
– Через полчаса Москва будет вновь в моих руках! – твердо сказал Морозов.
– Борис Иванович, забудь о том, что вчера еще не только Москва, но и все Московское царство было в твоих руках, – возразил Яков Куденетович Черкасский. – Мы этого не допустим.
Морозов улыбнулся и слегка поклонился ему. И тотчас закрыл лицо руками: через кремлевскую затоптанную площадь стрельцы вели Леонтия Стефановича Плещеева. Впереди шел священник, позади Плещеева – палачи в красных рубахах.
– Ведут! – крикнула обрадованная стража Кремля.
– Ведут! – прокатилось по площади.
Услышав этот крик-стон, безъязыкий брат Саввы рванулся через толпу к Спасской башне.
Ворота распахнулись. Люди раздались, давая дорогу страшной процессии.
Леонтий Стефанович шел, задирая по-петушиному голову, но к нему тотчас потянулись руки, и он закричал, чуя, что стрельцы не доведут его до Лобного места:
– Люди! Я же не сам! Меня заставляли! Морозов заставлял!
Толпа наседала, и палач взял голову Плещеева под мышку, чтоб не убили прежде времени, без покаяния.
– Ы-ы-ы! – выскочил из толпы брат Саввы, кулаком по голове – и выбил Плещеева из рук палача, схватил поперек туловища, поднял, швырнул в толпу.
Плещеева били все, кто только дотянулся. Мозг брызгал на одежды. Били бездыханный труп, таскали, кровяня площадь, наконец бросили. Какой-то монах отсек топором то, что осталось от головы земского судьи:
