— Нет, сэр, — это казалось абсолютно неадекватным ответом, и потому Старбак придал своему голосу больше энтузиазма. — Я буду счастлив помочь вам, сэр.
— Начало положено, — скромно произнес Фалконер. — Итан закупает обмундирование, и сейчас мы нашли оружие, как ты слышал, но слишком много бумажной работы. Как думаешь, сможешь составить для меня несколько писем?
Мог ли Старбак составить несколько писем? Натаниэль Старбак мог бы заниматься корреспонденцией Вашингтона Фалконера, пока моря не иссохнут.
Натаниэль Старбак сделал бы всё, что пожелал бы этот чудесный, добрый, порядочный и такой безрассудно щедрый человек.
— Конечно, я могу помочь, сэр. Почту за честь.
— Но сэр! — в последний раз попытался выразить патриотический протест Итан Ридли. — Вы же не можете доверять военные дела северянину.
— Чепуха, Итан! Нат не принадлежит ни к одному из лагерей! Он изгой! Он не может отправиться домой, иначе попадет в тюрьму, так что ему просто придется остаться здесь. Я сделаю из него почтенного жителя Виргинии, — Фалконер наградил Страбака поклоном в знак признания его повысившегося статуса. — Так что добро пожаловать на Юг, Нат.
Итан Ридли выглядел потрясенным донкихотской добротой своего будущего тестя, но Натаниэлю Старбаку было все равно. Он выкрутился из затруднительного положения, удача снова повернулась к нему лицом, и он был в безопасности на земле врагов своего отца. Старбак стал южанином.
Первые дни в Ричмонде Старбак провел, сопровождая Ридли по пакгаузам, где хранились аммуниция и припасы, которыми будет снабжен Легион Фалконера.
Ридли занимался закупкой снаряжения и теперь, перед отъездом для набора рекрутов в округе Фалконер, он хотел удостовериться, что Старбак способен исполнять его обязанности.
— Не то чтобы тебе пришлось беспокоиться насчет оплат, преподобный, — сказал Ридли Старбаку, используя полунасмешливое, полудразнящее прозвище, придуманное им для северянина, — я позволю тебе заняться подготовкой транспорта.
Это значило, что Старбаку приходилось проводить время в больших отдающих эхом складах или пыльных счетных конторах, пока Ридли занимался делами в личном внутреннем офисе, время от времени объявляясь, чтобы дать очередное распоряжение Старбаку.
— У мистера Уильямса будет готово для отправки шесть ящиков на следующей неделе. К четвергу, Джонни?
— Будет готово к четвергу, мистер Ридли.
Склад Уильямса продавал тысячу пар ботинок для Легиона Фалконера, другие торговцы продавали полку винтовки, обмундирование, капсюли, пуговицы, штыки, порох, патроны, револьверы, палатки, котелки, ранцы, фляги, жестяные кружки, пеньковые веревки, ремни: полный комплект необходимой солдату аммуниции, и всё это шло с частных складов, потому что Вашингтон Фалконер отказался сотрудничать с виргинским правительством.
— Ты пойми, преподобный, — сказал Ридли Старбаку, — Фалконер не в восторге от нового губернатора, и новый губернатор не очень жалует Фалконера. Фалконер думает, что губернатор позволит ему заплатить за легион, а потом просто прикарманит его себе, поэтому нам не нужно иметь никаких дел с правительством штата. Мы ведь не хотим поощрять их, усек? Потому то мы и не можем закупать товары из арсеналов штата, что немного осложняет нам жизнь.
Тем не менее, Итан Ридли запросто преодолел большую часть препятствий, вследствие чего записная книжка Старбака была выразительно испещрена записями о ящиках, коробках и мешках, которые надо было собрать и доставить в город Фалконер.
— Деньги, — сказал Ридли ему, — вот решение, преподобный. Вокруг тысячи парней, пытающихся купить снаряжение, но везде острая нехватка всего, так что нужно иметь толстую мошну. Пойдем выпьем.
Итану Ридли доставляло какое-то изощренное удовольствие знакомить Старбака с городскими тавернами, особенно с темными отвратительными питейными домами, которые прятались между мельницами и жилыми домами на северном берегу реки Джеймс.
— Это не похоже на церковь твоего отца, а, преподобный? — спрашивал Ридли про какую-то кишевшую крысами гнилую лачугу, и Старбак вынужден был согласиться, что питейный притон действительно сильно отличался от порядка, в котором его воспитывали в Бостоне, где чистота была знаком божьего благоволения, а воздержанность — залогом спасения души.
Ридли, очевидно, хотел насладиться удовольствием шокировать сына преподобного Элияла Старбака, тем не менее, даже грязнейшие из ричмондских таверн были привлекательны для Старбака, только лишь потому, что они были так далеки от кальвинистской унылости отца.
И дело было не в том, что в Бостоне не было таких же убогих и безнадежных таверен, как в Ричмонде, просто Старбак никогда не был в бостонских питейных притонах, и поэтому он получал необъяснимое удовольствие от полуденных прогулок Ридли по зловонным ричмондским переулкам.
Приключения служили доказательством того, что Старбак действительно сбежал от холодной и неодобрительной хватки своей семьи, но явное удовольствие, получаемое Старбаком от этих прогулок, только подстегивало Ридли в попытках шокировать его.
— Если бы я оставил тебя в этом месте, преподобный, — пугал Ридли Старбака в матросском кабаке, где воняло от нечистот, сливаемых в реку по ржавой трубе всего в десяти футах от кладовой, — тебе бы перерезали горло всего за пять минут.
— Потому что я северянин?
— Потому что ты носишь ботинки.
— Со мной всё будет в порядке — прихвастнул Старбак. Он не был вооружен, и с дюжину мужчин выглядело вполне способными перерезать целое скопище почтенных глоток без всяких угрызений совести, но Старбак не мог себе позволить выказать страх в присутствии Итана Ридли. — Оставь меня здесь, если хочешь.
— Ты не осмелишься остаться здесь один, — сказал Ридли.
— Давай. Увидишь, что смогу, — Старбак повернулся к стойке и щелкнул пальцами. — Еще один стакан. Только один! — это было чистым бахвальством, Старбак почти не употреблял спиртные напитки.
Он отпивал виски небольшими глотками, а Ридли всегда осушал стакан залпом. Ужас греха вечно преследовал Старбака, более того, этот страх и придавал прогулкам по тавернам остроту, и спиртное было одним из великих грехов, искушениям которых Старбак в равной мере как поддавался, так и противился.
Ридли рассмеялся над вызовом Старбака.
— А ты не из трусливых, Старбак, скажу я тебе.
— Так оставь меня здесь.
— Фалконер не простит мне, если тебя убьют. Ты его новая ручная зверушка, преподобный.
— Ручная зверушка? — ощетинился Старбак.
— Не обижайся, преподобный. — Ридли затоптал носком сапога окурок сигареты и тут же прикурил другую. Он был человеком непомерных аппетитов. — Фалконер — одинокий человек, а одиноким людям нравится заводить ручных зверушек. Поэтому он так стремится к выходу из Союза.
— Потому что он одинок? — не понял Старбак.
Ридли покачал головой. Он отклонился от к стойки, рассматривая через треснувшее грязное стекло, как двухмачтовое судно поскрипывало у разрушенной стенки речного причала.
— Фалконер поддерживает восстание, потому что думает, это сделает его популярным среди старых друзей его отца. Он проявит себя более ревностным южанином, чем любой из них, потому что в каком-то смысле он вообще не южанин. Ты понимаешь, что я имею в виду?
— Нет.
Ридли поморщился, как будто не желая объясняться, но потом все же попытался.
— Он владеет землей, преподобный, но не пользуется ей. Не обрабатывает ее, не сеет и даже не пасет скот.
Просто владеет и любуется ей. У него нет негров, по крайней мере, не рабов. Его деньги идут от железных дорог и акций, а эти акции — в Нью-Йорке и Лондоне.
Он, наверное, больше чувствует себя дома в Европе, чем в Ричмонде, но это не мешает ему желать быть здесь местным. Он хочет быть южанином, но он не южанин, — Ридли выпустил по комнате струю дыма от сигары, а потом бросил мрачный, сардонический взгляд в сторону Старбака.
— Дам тебе один совет.
— Говори.
— Продолжай с ним соглашаться, — произнес Ридли очень серьезным тоном. — Семья может не соглашаться с Вашингтоном, вот почему он не проводит с ней много времени, но личные секретари вроде нас с тобой не могут позволить себе с ним не соглашаться. Наша работа заключается в том, чтобы восхищаться им. Понимаешь?
— В любом случае, он достоин восхищения, — лояльно сказал Старбак.
— Думаю, все мы достойны восхищения, — весело заявил Ридли, — если найдем себе достаточно высокий пьедестал. Пьедестал Вашингтона — это его деньги, преподобный.
— А также и твой? — воинственно спросил Старбак.
— Не мой, преподобный. Мой отец потерял всё семейное состояние. Мой пьедестал, преподобный, это лошади. Я лучший чертов наездник, которого можно найти по эту сторону Атлантики. Или вообще где-нибудь.
